Люди стояли у края площадки, напряженно вслушивались и пристально вглядывались в ясную даль, которая обещала вот-вот затянуться полярными сумерками. В это время года здесь рассветает всего на несколько часов.
И вот, наконец, с юго-запада показался самолет. Пилот сразу обнаружил полосу, снизился и несколько раз прошел над площадкой, не выпуская шасси. Затем сделал новый крутой разворот и пошел на посадку. Вот колеса коснулись земли, оторвались, вновь коснулись — и машина покатилась по площадке.
С криком «ура» люди побежали к самолету. Начальник аэродрома стал размахивать флажками, указывая пилоту место стоянки. Летчик дал газ, но самолет с места не тронулся. Еще и еще газ. От винтов поднимался столб снега, перемешанного с угольной пылью. Машину трясло крупной дрожью, но с места она не двигалась.
Так продолжалось несколько минут. Потом винты заглохли. Наступила тишина, не сулившая ничего хорошего. Дверь фюзеляжа распахнулась, и на землю спрыгнул командир отряда Трутаев. Лицо его было хмурым, даже злым. Здороваясь с Мартовицким, он сказал:
— Партизаны Ковпака в сложнейших условиях готовили более надежные площадки. Мы летали к ним смело. А тут, за тысячи километров от фронта… Ваша полоса никуда не годится, товарищ Мартовицкий… Второй самолет на подходе, его надо посадить….
Иван Кириллович подавленно молчал. Следом за полковником он поднялся в самолет. Трутаев связался по радио с командиром второй машины — полковником Бухаровым и дал ему указания по посадке. Затем отложил наушники, несколько минут задумчиво помолчал в кресле, спросил:
— Что будем делать, товарищ Мартовицкий?
— Видите ли… — начал Иван Кириллович, но полковник резко оборвал его:
— Вижу, что мы можем покалечить машину и угробить людей, которые, кстати, прошли всю войну… Я вынужден доложить об этом командованию…
— Я не боюсь личной ответственности, — решительно заявил Мартовицкий. — Но может пострадать важное государственное дело…
— Пойдемте, — сказал Трутаев. — Бухаров на подходе.
Второй самолет благополучно произвел посадку, но так же, как и первый, после остановки двинуться с места не мог. Пришлось подогнать трактор и отбуксировать обе машины на стоянку.
Мартовицкий пригласил летчиков пообедать и отдохнуть.
— Согласны, если обед будет на уровне довоенного, — пошутил Трутаев.
— Обещаю, — улыбнулся Иван Кириллович. — Ведь мы обязаны всеми доступными средствами завоевать ваше расположение. И снисхождение…
— Как бы вы поступили на моем месте? — спросил полковник. — Что бы вы доложили начальству?
— Доложил бы, что самолеты благополучно совершили посадку. Но есть некоторые огрехи, которые будут устранены в течение двух суток. После этого можно будет начать регулярные рейсы Воркута — Норильск.
Трутаев удивленно посмотрел на своего собеседника:
— Вы полагаете, что двух суток достаточно?
— Двух суток, двух самолетов для испытания площадки и максимального напряжения сил многих людей. Но при этом я бы просил вашего разрешения сузить площадку хотя бы на сто метров…
Трутаев подумал и согласился.
В течение первых суток полоса была разрыхлена и заново укатана. Командир авиаотряда придирчиво осмотрел ее и назначил пробный вылет в Норильск.
С рассветом машина полковника Бухарова вырулила на старт, заревела винтами, разогналась и оторвалась от земли. Правда, Мартовицкий заметил, что в момент взлета ее сильно тряхнуло, но он не придал этому значения и, радостный, побежал к Трутаеву, который стоял в сотне метров от него, на ходу крикнул:
— Все в порядке, товарищ полковник!
— Нет, не все в порядке, — озабоченно ответил Трутаев. — При взлете у них вырвало заднее колесо, которое зависло на хвосте. При посадке неизбежна авария.
Трутаев заторопился к своему самолету и тут же связался с Бухаровым. Да, экипаж заметил поломку. После короткого совещания было решено лететь в Норильск и совершать посадку из два колеса, а поврежденное предстояло обрубить по дороге.
Во второй половине дня из Норильска поступила радиограмма, что самолет приземлился нормально, экипаж приступил к ремонтным работам.
— Нет, таким способом создать надежную площадку вам не удастся, — разочарованно заявил Трутаев Мартовицкому. — Укатать снег между мерзлыми тундровыми кочками до такой степени, чтобы не проваливались колеса — пустая и опасная затея. Я вынужден доложить Москве…
— Но ведь еще не истекли двое суток, — возразил Иван Кириллович. — И потом, мне кажется, можно смело сократить ширину полосы еще на сто метров. Трехсот вполне достаточно для нормальной работы…
Трутаев неопределенно кивнул. Он не верил, что в течение предстоящих суток можно что-то существенно поправить, а далее рисковать он не мог, не имел права.
Зато Мартовицкого вдруг осенила, казалось, совершенно невероятная идея. Он решил опасные колдобины между тундровыми кочками заполнить водой, заморозить.
Через несколько часов люди, вооруженные металлическими щупами и лопатами, были выставлены во фронт по всей ширине полосы. Им предстояло обнаружить щупами и оконтурить опасные места. Следом за этими «саперами» двигались «водники»: горняки, свободные от смен, домохозяйки, школьники, служащие учреждений, учащиеся ремесленного училища, студенты горного техникума — все, кто услышал клич руководителей комбината и понял, что эта работа очень нужна для Победы.
Воду возили пожарные машины, просто машины, уставленные бочками и баками; воду возили на лошадях, носили в ведрах, таяли снег в котлах. Воды надо было много. Она моментально поглощалась тундрой и на сорокоградусном морозе тут же превращалась в лед.
Сутки взлетная площадка напоминала растревоженный муравейник, которому могли позавидовать самые работящие муравьи.
А когда рассвело, полковник Трутаев легко вырулил свой самолет на старт, дал газ, разогнался, плавно взлетел, сделал над городом крутой вираж и лег курсом на Норильск…
Мартовицкий облегченно вздохнул, пошел на радиостанцию и отправил в Москву шифровку, в которой докладывал о готовности приступить к выполнению операции «Мост». Он сделал это с чувством до конца исполненного долга.
Вскоре на воркутинском аэродроме появилась большая группа самолетов СИ-47, которая в течение двух с половиной месяцев круглосуточно бороздила небо между Норильском и Воркутой. В Воркуте никель перегружали в железнодорожные вагоны и по «зеленой» отправляли на оборонные заводы страны.
Во второй половине марта Трутаев и Мартовицкий вылетели в Москву с докладом о полном и успешном завершении операции. В приемной заместителя наркома они узнали, что Аврамий Павлович неожиданно вылетел на Урал по каким-то срочным делам. Секретарь вручил Ивану Кирилловичу записку:
«Тов. Мартовицкому.
В отношении обеспечения приема самолетов Вы поработали хорошо. Прошу по возвращении передать тов. Мальцеву нашу благодарность за добросовестную помощь делу — перевозку никеля. А. Завенягин. 19.III.1945 г.»
Вскоре, просматривая газеты, в которых публиковались списки награжденных на фронтах Великой Отечественной войны, Иван Кириллович обнаружил свою фамилию. За выполнение важного боевого задания Родина наградила его орденом Красной Звезды.
Через тридцать лет пенсионер Иван Кириллович Мартовицкий, разбирая свой личный архив, нашел записку заместителя наркома. И он увидел усталое лицо этого прекрасного человека, который до последнего дыхания служил делу развития социалистической индустрии, отдал ей все, что можно было отдать, ничего не требуя взамен.
Записка напомнила Ивану Кирилловичу операцию «Мост», месяцы, полные тревог, напряжения всех моральных и физических сил во имя великой Победы.
На дворе стояла сырая московская осень. Пожилой человек подошел к окну, долго смотрел на шумную улицу в центре столицы, где непрерывным потоком двигались машины, люди, где кипела настоящая жизнь. Ради этой жизни стоило недоедать, недосыпать, мерзнуть под полярными ветрами, трудиться и верить…
Записка заместителя наркома, как дорогая реликвия тех незабываемых дней, хранится сейчас в Норильском музее имени А. П. Завенягин а, а ее копия — в Воркутинском краеведческом музее…
Впервые я поехал с Мартыновым в шахту лет пятнадцать назад. Переодеваясь, я обратил внимание на оригинальные и удобные «шлепанцы», от каких не откажется любая хозяйка на случай мытья полов или домашней стирки.
— Что, Павел Ефимович, спецзаказ?
Директор шахты улыбнулся:
— Нет. Собственное производство. Можем обеспечить этим товаром весь Печорский бассейн. Из обрывков транспортерной ленты изготовляем. Сделали специальное приспособление — и штампуем. Дешево и надежно. Что же добру пропадать?!
