И опять было воскресенье. Опять приходил дядя Володя. Приносил бутылку шампанского... Опять играли с Витькой в шахматы, опять говорили с матерью о сервантах, коврах и... алкоголиках. Долго, нудно...
А теперь дядя Володя стоял у порога и обстоятельно, нудно прощался.
— Ну, до свиданья.
— До свиданья, до свиданья,— говорила мать.
— Виктор, сейчас в моду входит летка-енка. Не умеешь?
— Не умею.
— Красивый танец.
— Все равно не умею.
— А вы, Агриппина Игнатьевна?.. Не умеете?
— Не умею.
— Вообще-то... это... я бы на вашем месте научился. Попробуйте.
— Кто, я, что ли?— удивилась мать.
— Да.
— Танцевать?.. Или на баяне?
— Нет, танцевать. Есть одно обстоятельство... Ну, ладно, потом. До свиданья.
— До свиданья.
— У меня тут родственники... У нас один диссертацию защищает... Ну, ладно, потом. До свиданья.
— До свиданья.
Дядя Володя вышел.
Мать не знала, сердиться ей или смеяться.
— Так и не отелился. Мычал, мычал — и никак. Вот же смешной человек!
— Сейчас он у нас... захохочет,— тихонько сказал Витька, глядя в окно.
В окне показался дядя Володя — серьезный, даже несколько важный...
Вдруг дядя Володя делает руками так, и его по шляпе хлопает доска...
— Хватит миндальничать!— сказал дядя Коля. Они разговаривали с матерью в большой комнате. А в маленькой горенке сидел грустный Витька и катал по столу бильярдный шар.— Дальше еще хуже будет. Испортим парня... Завтра поедет ко мне и поживет пока. До зимних каникул хотя бы. Не реви, не хуже делаю, не хуже. Наоборот, мои ребятишки ему там по школе помогут.
Мать Витькина плакала, вытирала слезы концом платка.
— Жалко, Коля... Сердце запеклось, ничего тебе и сказать-то путем не могу... Жалко.
— Да что, насовсем, что ли!— убеждал брат.— Да было бы хоть далеко!.. Двадцать верст — эка! Ну, приедешь когда, попроведуешь... До Нового года-то пускай поживет. Не даст он вам тут дело наладить, не даст. А наладить надо. И зря ты про мужика так думаешь, зря. Хороший мужик.
— Да больно уж он какой-то...
— Какой? А тебе что, красавца кудрявого...
— Да не красавца! У него же разговоров больше нету: пить бросил да мебель покупает.
— Ну и что, хорошее дело.
— Да что же все об одном да об одном.
— Ну, рад, что бросил, вот и говорит про это. Потом, не знаю, конечно, но ему же тоже, наверно, охота с лучшей стороны себя показать. Вот мебель покупает. Бабам же нынче што — лишь бы не пил да деньги зря не мотал. Вот он и жмет на это. Его тоже понять надо. Мой тебе совет: не торопись с выводами. Подожди. А Витьку я заберу. И не переживай: хуже не будет. Будет только лучше.
— У тебя у самого там тесно...
— Ничего.
— Да Нюра бы не осердилась: скажет — вот-от, еще племянника привез. Своих мало!
— Ну и дура будет, если так скажет. Да и не скажет сроду — поймет. Давай, нечего думать. Испортим парня. А так — мы его счас оторвем от всяких его дружков да от улицы, он волей-неволей за книжки сядет. Пусть поживет в деревне, пусть... Давай, собирай его — прямо счас и поедем. Чего тянуть-то? Да и мне надо сегодня же вернуться... Давай. Где он?
— Там.
Дядя Коля заглянул в горницу.
— Да где?
— Нету?!— испугалась мать.— Мать пресвятая богородица!.. Здесь был!
Дядя Коля подошел к окну, тронул створки — они распахнулись.
— Не пужайся — здесь он где-нибудь. В окно вылез.
Мать кинулась сразу к Юрке.
Витька был там. Юрка и Витька сидели на лавочке, дед лежал на печке, но не хворал, а так — погреться залез. Молчали.
Быстро вошла встревоженная мать.
— Витька... Здравствуйте! Ох, Витька...— мать успокоилась, но еще не могла отойти от быстрой ходьбы.— Что же ты ушел, сынок? Там дядя Коля ждет...
Витька, Юрка и старик молчали.
— Пойдем домой.— Матери стало неловко, потому что она почувствовала в их молчании суд себе.
— Что, Витька... в ссылку ссылают?— сказал старик.
— В какую ссылку?!— вспыхнула мать.— Что ты, дедушка, говоришь-то!
— Да я шутейно,— успокоил старик.— Так я... болтанул. В гости он поедет. Хорошее дело.
— Пойдем, Витя,— опять сказала мать.
Витька сидел. Молчал.
— Я не в осуждение говорю,— продолжал старик.— Кого осуждать? Такая теперь жизнь. Но вот раньше понимали: до семнадцати годов нельзя парня из дома трогать. У нас тада вся деревня на отхожий промысел ходила... И вот, кто поумней был — отцы-то, те до семнадцати лет сына в город не отпускали. Как ушел раньше, так все: отстал человек от дома. Потому что не укрепился, не окреп дома, не пустил корешки. А как раньше время оторвался, так все: начинает его крутить по земле, как лист сухой. Он уж и от дома отстал и от крестьянства... А потому до семнадцати, что надо полюбить первый раз там, где родился и возрос. Как полюбил на месте — дома, так тебе это и будет — родина. До самой твоей смерти. Тосковать по ей будешь...
— Чего ты, дедушка, мелешь лежишь!— осердилась мать.— «Полюбил», «не полюбил»... Чего попало! Пойдем, Витька.
Витька встал... Подал Юрке руку.
— Пока.
— До свиданья. Пиши.
— Ладно. Ты тоже пиши. До свиданья, деда.
— До свиданья, Витька. Не забывай нас.
— Господи, прямо как на войну провожают...— не могла скрыть удивления мать.— Или, правда,— на заработки куда. Он едет-то — двадцать верст отсюда! К дяде родному.
— Это хорошо,— опять сказал старик.— Чего же?
Потом, когда шли по улице, мать сказала:
— Тебе там хорошо будет, Вить.
Витька молчал.
— Неохота?
Витька молчал.
Мать тоже замолчала.
Зато дома мать выпряглась.
— Никуда он не поедет,— заявила она брату с порога.— Не пущу. Вот.
Дядя засмеялся.
— Ну, конечно, не надо: а то он там... потеряется. Заблудится. Волки его съедят... Витька, а ты-то чего? Тоже как баба, елки зеленые! Чего ты? Мужик ты или не мужик?..
Ехали в деревню к дяде в легком коробке, сытая сильная лошадь бежала податливо. Коробок мягко качался на рессорах.
— Витька, почему ты не учишься, как все люди,— хорошо?
— Все, что ли, хорошо учатся? У нас в классе семь двоечников.
— А тебя разве самолюбие не заедает, что ты попал в эту семерку?
Витька промолчал на это.
— И все семь — мальчишки? Или и девчонки есть?
— Одна. Мы ее жучим, чтоб она исправлялась. Она бестолковая.
Дядя захохотал.
— Дак а себя-то... ха-ха-ха!.. Себя-то чего не жучите? О какие!.. А вы-то чем умнее — такие же двоечники, как она. А? Витьк?
— Она к нам не касается. Она же работать не пойдет.
— Во-он вы куда-а!..— понял дядя.— Вот оно что. Та-ак. Ну и кем, например, ты хочешь работать? Когда подрастешь мало-мало.
— Шофером.
Дядя даже сплюнул в огорчении.
— Дурак. Вот дурак-то! Это вас кто-нибудь подговаривает там? Или вы сами придумали — с работой-то?
— Сами.
— Вот долдоны-то! А учителя знают про ваш уговор?
— Нет. По восемь классов мы как-нибудь кончим...
— Тьфу!— расстроился дядя.— Хоть поворачивай и выдавай всю эту... шайку. Ты думаешь, шофером — хитрое дело? Это ведь кому уж деваться некуда, тот в шофера-то идет. Голова садовая! Ну, ничего, ничего!!.. Я возьмусь за тебя. Шофером!.. Да это уж кого приперло: грамотешки нет — ну, в шофера. А так-то его бы черт туда затолкал, в шофера-то. А тебе... Ну, ничего, я тебя направлю на путь истинный. Ты у меня пятерочник будешь — на удивление всем.
А ехали лесом, воздух в лесу был зеленый. Тишина пугала. Витьке было интересно... И грустно.
— Ох, «То-о...— запел вдруг дядя негромко, задумчиво —
...То не ве-ете-ер ве-етку кло-онит,
Ох, да не дубра-авушка-а шуми-ит:
То-о мое, ох, мое сердечко сто-онет,
Как, ох, как осе-енни-ий лист дрожжи-ит...»
И замолчал. И задумался.
— Эх, Витька-а,— сказал дядя невесело,— махнулся б я с тобой годами. Эх и махнулся бы!— не глядя! Я б — не то что учиться, я бы черту рога свернул. Знаю теперь, как их свернуть можно, только... Но нам, Витька, война дорогу переехала. Война, будь она проклята. Не война, так я б теперь высоко-о летал. Да-а... А ты учиться не хочешь. Глупыш ты такой.
— Мама же вон не воевала, а тоже не выучилась.
— Мама не воевала, зато с голоду пухла здесь... Мама лет с пятнадцати работать пошла. Чего ты на маму киваешь? Счас не то время. Счас ты бо-ольшого дурака сваляешь, если не выучишься. Большого, Витька. Попомни мое слово.
...Приехали в деревню затемно.
Распрягли во дворе лошадь, дали ей овса.
— Ну, пойдем знакомиться... Не робей, там все свои.
В большой прихожей избы сидела за столом одна только круглолицая, ясноглазая, чем-то отдаленно напоминающая Витькину мать девушка, учила уроки.
— Знакомьтесь, брат с сестрой,— сказал дядя Коля.
— Это Витя?— радостно спросила девушка.
