К объявлению подходили по двое, по трое и не столько читали его, сколько рассматривали — содержание объявления было всем хорошо известно еще вчера вечером. Столяр Марусиченко, щупленький, с бородкой в виде двух сероватых клочков, щербатый и всегда оживленный, долго задирал голову на объявление и, наконец, сказал тонким, ехидным голосом:
— Да откуда он взялся такой: «владелец завода»? Товарищи, это не он.
Марусиченко повернулся к толпе и широко открыл глаза:
— Это не он придумал.
На Марусиченко оглянулся высокий, черномазый, спокойный:
— Тебе не все равно, кто придумал?
— Не все равно, товарищи. Разница. Его, сукиного кота, найти нужно и допросить: кто он такой? Пономарев на заводе уже два месяца не показывался, а тут на тебе: владелец завода!
Старый Котляров сидел на ступеньках проходной будки, вытянул одну ногу, рылся в кармане, серьезными глазами задумался, вглядывался в площадь:
— Ты, Петр Иванович, брось кулаками размахивать. Будешь ты допрашивать Пономарева! Не в Пономареве дело.
— И я говорю: не в Пономареве. А я что говорю?
— Да ты ерунду говоришь, — Котляров протянул руку к объявлению, а с руки болтается кисет с махоркой, — читал ты или не читал? Нет материалу? А мы и без Пономарева знаем, что нет. Ты когда держал в руках рубанок?
— Да еще на прошлом месяце.
— Так чего кричишь: Пономарев? Не в Пономареве дело, а в материале.
— А Пономарев что?
— А Пономарев ничего. Просто себе Пономарев.
Марусиченко завертел головой, прицепился:
— Что это ты, Никита Петрович, за хозяев стал говорить!
Котляров насыпал на бумажку махорки, свернул, зажал крепкими пальцами шуршащий газетный обрывок, склонил голову:
— Хозяева тут — мы с тобой. Надо достать лесу и работать. Дело нужно делать, а Пономаревых сюда пускать нечего — отвязались, и пускай себе.
По площади бежал Павел Варавва, озабоченно поглядывал на ворота. Бежал, бежал, потом круто свернул, погнался за кем-то, закричал:
— Куда? Куда расходитесь? Митинг будет! Муха сказал: здесь, на площади!
Котляров затянулся махоркой, кашлянул:
— Вот это дело. Поговорить надо.
Павел говорил и кричал и все вскидывал правую руку. Наконец, добрался к воротам. Ехидный Марусиченко пошел к нему навстречу:
— Ну, большевики? Чего теперь будем делать? Вон Котляров, молодец! Все говорит хорошо: Пономарев что? Мы — хозяева: купить лесу и работать!
Павел закинул голову, беззвучно захохотал:
— А что? Он правильно говорит! Никита Петрович, правильно!
Несколько человек придвинулись к Павлу. Тот же высокий, черный отвернулся к реке:
— Эх, затеяли кашу! Лес они будут покупать! Кто это такой покупатель — ты, Котляров?
— Да хоть и я, товарищ Борщ! — Котляров запихивал короткую папиросу в рот, обжигал пальцы, сердился на папиросу.
Борщ все глядел на реку:
— Пономарев не купил, а ты купишь.
— А я куплю.
Борщ вдруг перестал быть спокойным. Плюнул, взмахнул головой, сказал со злостью:
— Как ребята малые: «Я куплю!»
Он отошел в сторону, заложил руки в карманы. Грязный узелок с завтраком сиротливо торчал у него из-под мышки и, забытый хозяином, начинал уже вылезать наружу, готовый вот-вот упасть на землю. Борщ с досадой тормошнул его, задвинул снова под мышку и снова злобно уставился на влажную широкую площадь.
Толпа у ворот увеличивалась. Многие уже устали и уселись под длинным забором, с трудом удерживаясь на нижней продольной планке. Другие стояли кружками и кучками, кто помоложе, прохаживались, разбрелись по всей площади. Говорили спокойно, шутили незлобно, матерились больше к слову — по всему было видно, работали головой, задумывались. От проходной будки завода Карабакчи прибежал вихрастый остроносый парень, запыхался, доволен был ответственным поручением; кричал еще издали:
— Товарищи! Товарищи!
К нему обернулись не спеша. Он налетел на толпу, забегал глазами по лицам, вдруг засмеялся:
— Да кто у вас тут старший?
— Тебе Пономарева нужно?
Все взыграли смехом, переглянулись весело. Парень отмахнулся с приподнятым оживлением:
— Да пошли вы к черту! «Пономарева»! Большевики ваши где?
— Лес пошли покупать, — сказал тот же голос, и снова все захохотали.
— Настоящих нет, где-то завалились. Маленький есть. Эй, Павло!
— Павло-о! Иди сюда, за старшего будешь!
Павел из какой-то далекой кучи вырвался бегом.
Остроносый парень подставил ладонь и ритмически застучал по ней пальцем, как будто играл в «сороку-ворону»:
— Сказали! У нас: заводской комитет! Во-первых, когда у вас митинг, придем, значит, поддержим. Только, во-вторых, с флагами придем. Так и сказали: придем, будьте покойны. С флагами, понял?
— Да он ни за что не поймет. Он не понимает, как это с флагами.
Павел оглянулся. На него глядел Марусиченко и смеялся, переднего зуба у него не было.
— Спасибо! Это здорово! Приходите! А наши флаги где? Черт!
Он на ходу потрепал посланца по плечу и побежал к проходной будке. Парень направился к воротам фабрики Карабакчи, но по дороге вспомнил, снова полетел назад и закричал уже всем:
— Через полчаса, значит! — успокоился и не спеша побрел к воротам.
По дорожке, размахивая палкой, хромал Алеша. Ему закричали издали:
— Эй, главнокомандующий, а где твое войско?
Алеша под углом повернул, подошел, перебросил палку в левую руку, отдал честь.
— Отца не видели, товарищи?
— Семена Максимовича? Говорят, в город поехал.
— В город?
— Поехал! Как помещик какой! Поймал извозчика и на извозчике. Как барин!
— А ты, Алексей, смотри, — генерал, прямо генерал.
Шинель на Алеше застегнута до самого воротника, туго перетянута поясом, через плечи перешли ремни, новые, еще блестящие, на боку сурово и ловко притаилась кобура, и из нее выглядывает колечко нагана. Поднявшись на носки, Алеша крикнул на всю площадь:
— Кто в Красной гвардии — на завод! Быстро!
К нему подбежало несколько человек. Кто-то спросил:
— С винтовкой?
— Да вчера же я посылал: с винтовкой и с патронами.
— Ах, черт! Домой лететь!
— И лети!
Павел Варавва тоже ахнул:
— Кто сказал?
— Не твое дело: я тебе говорю — исполняй приказание! Окружающие засмеялись. Марусиченко вылез поближе, хватил Павла по плечу:
— А ты поговорить хотел. Военная муштра, брат: исполняй приказание!
Павел умильно склонил голову:
— Да нет, Алеша, скажи!
— Отец приказал: постановление заводской организации.
— Здорово! — Павел в восторге побежал к своей хате.
Степан летел через площадь, сотрясая землю, развевая полами шинели, шапка держалась у него где-то возле шеи, мокрые патлы лезли в глаза, он одной рукой отбрасывал их в сторону, а в другой держал винтовку со штыком, подымал ее и чтото орал встречным.
— Колдунов! Колдунов, гляди! — Хохот пошел по всей площади. — Смотри, Колдунов в наступление пошел!
Кто-то встречный дурашливо бросился удирать от Степана и заорал благим матом, другой поддержал и шарахнулся вбок, воздевая руки.
— Где наши? — закричал Степан, подбегая.
— Наши все здесь. А ты на кого пошел? Жарь с колена прямо по окнам! — Марусиченко показал на блестящие окна пономаревского дома.
Степан опустил винтовку, осклабился:
— Я тоже по окнам с удовольствием бы, да Семен Максимович запретил окна бить. Говорит, вы привыкли, сиволапые…
— Семен, тот не позволит. Ты в хорошие руки попал…
— Товарищи, не видели моего начальника?
— Алешку? Да вон же… Догоняй!
Степан кинулся вдогонку, и снова полы его шинели разошлись по ветру, и снова поднялась винтовка. Он орал на всю площадь:
— Алешка-а!
Алеша обернулся, удивился, нахмурился. Степан был встречен привычной с фронта военной мимикой:
— Колдунов! Это что за вид? Почему все враспашку? Штык почему привинтил? Патроны где?
Степан остановился как вкопанный, по всем правилам приставил винтовку к ноге, другой рукой начал оправлять шинель.
— Патроны где, спрашиваю.
Степан поднял глаза на Алешку и увидел, что нет перед ним никакого простого, веселого друга, а стоит командир, вредный, требовательный и справедливый. Он переступил, заморгал. Возле них собрался уже кружок, но никто не шутил, не улыбался, все захвачены были глубоким содержанием события.
— На какого ты дьявола нужен с пустой винтовкой? Ты же вчера сам объявлял по всей Костроме: патроны! Для чего штык, для чего привинтил, ирод? В штыковую атаку пойдешь? Прыгаешь по площади, как козел, кричишь! Красная гвардия!
Алеша был гневен, и Степан залепетал, вытянувшись:
— Так что, господин…
И умолк. Понял, что все кончено. Отвернул лицо в сторону и увидел вспыхнувшие молчаливые улыбки.
