— Надо искать, — строго сказал мужчина в рубашке и галстуке.
— То, что не потерял, Геронтий, искать нечего, — ответил ему Николай.
Тут подкатил самосвал, груженный битым крипичом, и шофер, молодой парнишка со шнурком на шее, высунулся из кабины и спросил у Николая, куда сваливать. Николай показал на ближнюю свиноферму, где в распахнутых воротах белым пламенем вспыхивала электросварка. А Алексей Петрович, услышав это странное знакомое имя — Геронтий, с интересом смотрел на него: вот, оказывается, каков у Юли кавалер! Вчера сестра сказала о нем с таким пренебрежением, как будто оно исходило от самой Юли, а мужчина между тем очень даже привлекательный. Да и галстук у него вон какой красивый…
— Надо искать, — повторил Геронтий упрямо, когда самосвал отъехал. — Как делает Сетнер Осипович, — сказал он и посмотрел при этом на Алексея Петровича. — В этом единственный выход.
Николай сунул в карман тряпку, которую мял в ладонях, и только вздохнул в ответ:
— Если бы вот не наши шефы, не Алексей Петрович, где мы бы были с нашим Сетнером Осиповичем!..
— А оборудование не начали устанавливать? — спросил Алексей Петрович.
Оказалось, что еще и оборудования-то не полный комплект привезен, а об установке пока нет и речи. А строительным работам не видно конца. И даже Геронтий как-то уныло соглашался и уже не возражал Николаю, не защищал честь Сетнера Осиповича. Да и что же защищать? Председатель колхоза — не волшебник, и навозохранилища не строятся по щучьему велению, а для их строительства нужны бетонные плиты, нужен цемент, механизмы…
— Да и образованье-то у меня!.. — пожаловался Николай. — Да разве сейчас с семилеткой разберешься во всей этой технике!.. После войны некому нас было драть, вот и не учились. А ты, Алексей Петрович, умнее всех нас оказался…
Из дверей кормокухни вышли еще двое мужиков и сели неподалеку на пустой ящик. В одном из них Алексей Петрович узнал Федора Степановича, мужа Натальи. А Хелип Яндараев, с опухшим небритым лицом казался настоящим стариком. Вот парней и девушек Алексей Петрович уже не узнавал. Чьи они? В иных лицах взгляд его ловил какой-то смутный намек на лица своих товарищей по школе, но определенно узнал только двух сыновей Стяппана Килькки: они были так же низкорослы, кряжисты, нос картошкой и на солнышке облупился, — точь-в-точь как когда-то у самого Стяппана. Да и они, молодые, не знали Алексея Петровича прежде, он был для них шеф, человеком из высших, нездешних сфер — директор громадного завода в Чебоксарах…
Подошел электросварщик с откинутой маской и сообщил:
— Все, Николай, угольники кончились.
Николай вздохнул и развел руками.
Сообщение электросварщика было будто сигналом: тотчас с разных сторон послышалось:
— И цемента не везут вторую неделю.
— А где шифер?
— Все фонды на районный комплекс, а нам чем строить?
А Хелип, презрительно усмехнувшись, подвел черту:
— Работаем как для нищего, а колхоз — миллионер!.. — И сплюнул под сапоги, выражая этим всеобщее огорчение такой работой.
Алексей Петрович вроде бы и соглашался с этой реальностью, но в то же время и пытался возражать, оправдывать кого-то: с цементом, дескать, туго, потому что вся наша огромная страна строит, строит больше всех в мире, так что это временные трудности, болезни, так сказать, роста. И все его молча слушали. Но ведь недаром говорится, что соловья баснями не накормишь, и Николай громко, с лукавой улыбкой, как только Алексей Петрович закончил о стране, спросил о своем:
— А шефы не помогут бедным родственникам?
— Шефы подумают, — сказал Алексей Петрович и засмеялся.
Однако Сетнер Осипович, видно, знал, кого ставил руководить стройкой: Николай тотчас ухватился за это обещание, отказать этому мягкому, ласковому человеку было просто невозможно. Так что Алексей Петрович тут же направился в контору, а Николай и Геронтий сопровождали его. Открыли кабинет Сетнера, живо соединились по телефону с Чебоксарами, и минут десять спустя Алексей Петрович уже разговаривал со своим главным инженером, оставшимся на заводе вместо него. А Николай и Геронтий с благоговейным восхищением внимали тому, как легко, как просто распоряжается Алексей Петрович и цементовозами, и угольниками. Но оказывается, что цемент сегодня и им не возят, так что с цементовозом никак не получится…
— Позвони тракторостроителям, — сказал Алексей Петрович по телефону. — Займи у них. Неужто тебе лектора обкома присылать, чтобы он прочитал тебе лекцию о том, что подъем сельского хозяйства — дело всей партии и всего народа? — Алексей Петрович весело рассмеялся, так что было ясно, что выход найден. Николай с Геронтием перевели дух и тоже похихикали. — А разгрузку обеспечим, и шоферов накормим, пусть не волнуются…
Николай и Геронтий радостно закивали и зашептали:
— Все будет, все будет! Что касается накормить, пускай не волнуются!..
Но все это добром да само собой не кончится, думал Алексей Петрович, выйдя из правления и шагая обочиной дороги к деревне. Рано или поздно придется принимать в этих делах срочные меры. Так нельзя не только строить, так нельзя нормально жить человеку… Нет, так нельзя. Как на пожаре… Как засуха не кончится ничем хорошим, так и эта наша практика… Думая так, он вспоминал прежде всего свои мытарства с новым оборудованием, а потом — с перестройкой цеха. Но ведь это же происходит и здесь в Шигалях, только в масштабе строительства кормокухни для свинарника, но по сути дела то же самое…
Он уже шел под ветлами, шел, по своей привычке насупившись и слегка опустив голову и по этой причине не особенно всматриваясь в встречных. Из кратких и твердых ответов главного инженера он понял, что дела на заводе идут нормально, то есть не лучше и не хуже того, как шли и при нем, директоре, и вот это обстоятельство отчего-то задело Алексея Петровича. Мало того, о цементовозе и железе этот главный инженер говорил так, будто Алексей Петрович был не его начальник, а какой-нибудь бедный посторонний проситель. Но вот что удивительно было: этот молодой энергичный главный инженер, о котором Алексей Петрович только вчера еще думал хорошо, как о своей надежной опоре, теперь вдруг вызывал у него чувство неприязни. Откуда взялось в нем это чувство, прежде совершенно ему незнакомое? Он не спрашивал себя об этом и не доискивался его причин, но отдался ему с каким-то даже наслаждением и мстительностью. «Ну, погоди! — сказал он про себя вроде бы просто так, в шутку, но при этом думая именно о своем главном заместителе. — Завалишь план, я из тебя душу вытрясу!..»
С такими вот чувствами шел он шигалинской улицей в прохладной тени ветел, как вдруг кто-то несмело позвал его:
— Алексей… Алексей Петрович!..
И это, оказывается, была Юля! Нежданно-негаданно!.. Ведь он как раз и хотел именно такой встречи — неожиданной, случайной. Но если бы Юля не окликнула, так и разминулись, разошлись бы. Она окликнула. Он, странно волнуясь, с упавшим сердцем подошел к ней.
— Здравствуй…
— Здравствуй. С приездом…
Тоже волнуется, улыбка дрожащая какая-то: то губы растянутся радостно, то подожмутся. В руках сумочка — новая, платье без рукавов из какой-то цветастой, блестящей материи, плотно облегает стройную девическую фигурку, а косы носит как и прежде — венком на голове. Собралась как будто на праздник, а не на работу, не сидеть весь день в конторе.
Алексей Петрович улыбнулся и сказал:
— Тебя и не узнать, ты чудесно выглядишь!
Вот сказал обычную банальность и сразу перестал волноваться, сердце успокоилось, как будто выскочило из западни на твердую знакомую дорогу.
А Юля приняла это все за чистую монету и смутилась, покраснела, начала даже неловко оправдываться, будто в чем-то была виновата, пока так же, как и он, не сказала такую же банальность, которая ни к чему не обязывает ни того, кто говорит, ни того, кому это говорится.
— Как это ты вспомнил-то о Шигалях!..
— О! — засмеялся Алексей Петрович. — Про Шигали порой и рад бы забыть, да разве Сетнер даст!..
Вот и все. Теперь они могут говорить спокойно о всякой всячине: от красивого Юлиного платья до количества заготовленного сена. И оба это поняли и с неловкостью замолчали. Потом Юля спросила:
— Надолго приехал?
Очень хорошо спросила, как старый друг, в голосе ее даже что-то такое прозвучало, какое-то участие, нежность, и Алексей Петрович сразу почувствовал, что ей уж все про него известно.
— Сам не знаю, — сказал он. — У меня отпуск, вот приехал…
— А, вон, что — отозвалась она. — Значит, поживешь…
— Да, поживу. Спешить некуда, — добавил он. — Отдохну, похожу по гостям всласть. — И улыбнулся, глядя прямо Юле в глаза. — Не пригласишь в гости?
— Приходи, — ответила она, сдерживая улыбку. — Дом-то ваш.
