Выпили свои рюмочки, Алексей Петрович стал есть-закусывать, а Анна, подперев большим кулаком щеку, смотрела на него. Потом вздохнула с сожалением и говорит:
— Седой ты весь стал, Лексей… Видно, не легкий У тебя хлеб.
— Да, жаловаться не приходится. А ты как поживаешь?
— Как и все.
— Но Звезду Героя не все зарабатывают.
Помолчала.
— Так-то оно, может, и так, да только сейчас работать — не сравнить с прежним. Вода у теленка перед мордой, кормов Сетнер не жалеет, не по норме даем и сена, и сенажа. Комбикорма, правда, ведрами разносим, Да вот еще навоз в транспортер лопатой сталкиваем, вот и вся ручная работа.
— Все просто у того, кто умеет работать и любит сзое дело.
Она покачала головой, вроде бы не соглашаясь.
— Я так думаю, Лексей, что Героя мне дали не за нынешнюю работу, а за прошлую, за то, что мы прошлую жизнь вынесли. Ведь как бывало, страшно и подумать. Первые-то годы после войны и сам помнишь, как в деревне было. А на фермах и того пуще: кормов нет, телята орут голодные, болеют, вот тогда я крутилась. Крапивным отваром пою, за каждого теленка ведь душа болит, молодая еще тогда была. А как замуж вышла, забот еще больше. Троих родила, а в декретном отпуске и не бывала. Оклемаешься маленько — и снова на ферму. Младший — тот у меня так на ферме и вырос. «Сын фермы» — вот как его окрестили. На ветеринара в совхозе-техникуме учится…
— А Мигулай…
— Да что — Мигулай! Тогда же МТСы были, вот он и мотался на своем тракторе по всему району, разве заявлялся в неделю раз домой в бане помыться да белье сменить. Вроде его и не было, как подумаешь… Да ты ешь, ешь, вот пирога покушай.
— Спасибо, очень вкусно.
— Когда техника в колхоз перешла, тогда жили вместе, вроде бы полегче, да ведь все равно везде все сама — и на ферме, и дома, а он только знает свой трактор, да к хозяйству у него сроду сноровки не было. А теперь и вовсе стал как городской… Выпей-ка еще да поешь яичницу, пока не остыла, а то холодная яичница — что твои ременные вожжи… Может, пива подать? Сварила два бочонка из свежего хмеля, чтобы не ныл этот Мигулай!..
Но Алексей Петрович остановил ее, и Анна, поправив платок, снова села на место.
— А когда Героя мне дали, я полгода сама не своя ходила. Вот, — она развязала платок и опустила его на плечи, — поседела даже.
— Да что ты! Разве от счастья седеют!
— Да зачем мне одной-то? Ну, в войну девчонкой работала, после войны, так разве я одна такая в Шигалях? Лучше бы Сетнеру дали. Вот уж кто действительно старается, так это он. Да и толку от его работы куда больше, чем от моей. Ребятами вместе росли, я и думать не думала, что он сможет председателем работать, да еще как работать! Ты — другое дело, ты и тогда больше всех к учебе рвался, а он…
— Крестьянская мудрость в книги не записана, а Сетнер — он истинный крестьянин.
Анна согласилась с улыбкой:
— Да, он мудрый стал, как старик, а мы, простые люди, к нему часто и несправедливы бываем. А уж те, кого наказывает за дело!.. Трудная у него обязанность. Ведь наши обиды на него в каменный дом возводятся, а добрые дела пишутся на воде. Но Сетнер все терпит, даже виду не показывает, что переживает несправедливость, — не редко пьянчуга какой и обидит его. А когда мне Героя дали, первым меня поздравлять пришел и говорит: чтобы стать счастливой, надо быть умной, а станешь счастливой, зачем тебе ум? — и сам хохочет. Вот ты послушай, как он по утрам по радио выступает! И ведь все без бумажки. Вот кто герой, Алексей, так это он, а не я… — Она замолчала, опустила голову, водила пальцем по клеенке. Кажется, ее угнетала несправедливость, совершившаяся с ней. И ничего похожего на ту живую, решительную «Героиню», какая встретила его совсем недавно.
Алексей Петрович обнял ее за плечи и поцеловал в голову.
— Но что ни говори, а на все Шигали одна была «Атаман-Нюрка», одна, и ничего мне больше не говори! Все справедливо, Аня.
Анна всхлипнула, слезы закапали из-под руки на стол.
— Ну, ну!.. Не надо, а то и я заплачу с тобой, как тогда пойду по Шигалям? — И уже другим, серьезным, строгим голосом: — Я очень рад, Аня, что у вас с Мигулаем все хорошо, и дети стали хорошими людьми. И все мы вместе доброе имя Шигалей поднимаем.
Она вытерла платком покрасневшее мокрое лицо.
— Вечером-то приходи, вечером!.. — а у самой в глазах все еще стояли слезы. — Приходи же, и Юля придет…
Солнце уже поднялось и висело над деревенскими ветлами. В кирпичном доме Анны было прохладно, но стоило выйти на улицу, как жаркий душный воздух опять напомнил о засухе, о выгоревших полях, о высохшем Цивиле…
Командировка в подмосковный колхоз далась Сетнеру Осиповичу отчего-то с таким трудом, что эти последние минуты на аэродроме казались настоящей пыткой. Скорей бы домой, скорей бы, да и хватит мотаться и искать неизвестно что. В конце концов, истина состоит не в том, что в одном колхозе комплекс плох, а в другом хорош, все это дело второе, хозяйственное, истина лежит где-то в другом пределе, и в этом именно убедился нынче Сетнер Осипович.
Самолет что-то уж очень долго стоит на полосе, ожидая очереди на взлет. Двери закрыты, вентиляция еще не работает, и оттого в самолете как в комфортабельной душегубке. Бедные пассажиры, особенно те, кто поплотней, взмокли от пота, стащили с себя пиджаки и галстуки, расстегнули рубахи, обмахиваются газетами, книжками, платками. Вот сосед у Сетнера Осиповича оказался терпеливый, хотя и молодой еще человек, но уже с большими пролысинами на голове. Расстегнул рубашку, распустил галстук и почитывает себе спокойненько книжку «Невидимый фронт», — Сетнер Осипович успел название прочитать. Наверное, что-нибудь про разведчиков или шпионов. Сам он такой литературой не интересуется, вернее сказать, ему и некогда такой литературой интересоваться. Такие книжки печатают Для тех, у кого куча свободного времени, кто и на работе себя не утруждает. Ну пускай себе читают, пускай убивают время. Тем более если время вот такое — ожидание взлета. Что касается Сетнера Осиповича, то из всей литературы он читает только журнал «Сельская новь». Он и сейчас, в аэропорте, купил номер «Сельской нови». И в нем обязательно найдется что-нибудь интересное, новое и полезное, что бы захотелось применить в своем колхозе. Но такая жара, и тут не до чтения.
На лысину соседа села муха. А он, видать, так увлекся чтением, что и не замечает, не слышит мухи. А ведь осенняя муха — злая, кусается. Так и есть — укусила: молодой человек провел рукой по голове, отогнал муху. Та полетала, полетала над головами и села на потолок. Села и сидит себе, даже передними лапками перебирает. Интересно, как же она не падает? Как это она держится на потолке? Или у нее на лапках клей? Или присоски, как у доильных аппаратов? Интересно все-таки устроено!.. Вообще в природе очень много интересного, и если бы было время, то Сетнер Осипович постарался прочитать про все эти интересные вещи, чем читать про шпионов.
Это ведь надо — читает свою книгу, а на все остальное ноль внимания. Глаз не поднимет не только на муху, но даже и соседом не поинтересуется. Бывало, попадался разговорчивый сосед, так за дорогу от его разговоров болела голова. Иной раз и сам — слово за слово — разговоришься со случайным человеком. А тут, видать, не поговоришь. Скорей бы уж взлетал самолет с московского аэродрома, чего же зря моторы гонять, керосин жечь…
Салон полон, все места заняты, а ни одного знакомого лица! Бывало, еще в прошлом году, летишь откуда-нибудь, и всякий раз на рейсе есть два-три знакомых, а то и больше. Но нынче — никого! А все потому, что Чебоксары растут, строится ГЭС и тракторный завод, стройки Всесоюзные ударные, а это значит, что едут сюда люди со всей страны, в основном молодежь и едет, — вот и сейчас весь самолет почти заняла. Интересно, а этот молчаливый сосед-читатель, куда он направляется? Сетнера Осиповича разбирало любопытство, и он не выдержал.
— Жарко, — сказал он, отдуваясь нарочно громко, с выражением страдания. — И чего это нас держат, а?
Сосед-читатель как будто и не слышит.
— И вентиляция не работает, фу! Да что же они делают?
Молодой человек опустил книгу, поднял глаза на Сетнера Осиповича, внимательно поглядел на него, усмехнулся и сказал спокойно:
— Потерпеть надо. — Помолчал и добавил с такой ехидненькой улыбочкой — Переждать.
— Переждать? — спросил Сетнер Осипович. — Чего переждать?
Но молодой человек уже опять погрузился в чтение.
Интересно, отчего это он разговаривает с ним как с малым ребенком, хотя Сетнер Осипович ему в отцы годится? Вот молодежь!.. «Переждать», — повторил Сетнер Осипович. Это слово показалось ему не простое, но с каким-то значением.
Переждать… Как будто и в самом деле успокаивает. Если нельзя ничего сделать, нельзя повлиять на ход событий, то остается одно — переждать. Во всяком случае, когда придешь к такому выводу, то меньше нервничаешь. Да, эта молодежь, видать, умна не по летам. Сетнер Осипович стал листать «Сельскую новь», удивляясь про себя влиянию обыкновенного слова. Вроде и не так жарко стало в самолете…
