Лев Павлович Ермолин был сначала рядовым, потом командиром взвода, роты и, наконец, батальона в отрядах, сражавшихся в ровенских лесах. Он хорошо помнит инженера Кузнецова, который стал на войне легендарным разведчиком, да и сам он, пользуясь знанием языка, порой действовал против фашистов, переодевшись во вражескую форму.
В книге Медведева не раз упоминается о Ермолине. Потом я нашел в ней место, которое помогло мне догадаться о партизанском прошлом инженера, о чем тот из скромности умалчивал.
Автор, не без юмора, описывает там бой, который дали партизаны в честь победы советских войск, окруживших фашистские армии в районе Сталинграда:
«У нас при этой операции совсем не было потерь. Только у бойца Ермолина пуля пробила каблук, но это с Ермолиным было уж неизбежно. Удивительно, до чего пули любили его! В любой стычке, будь хоть один выстрел, пуля обязательно попадает в него — вернее, не в него, а в его одежду: то в шинель, то в фуражку, то вот, как теперь, — в каблук. После каждого боя Ермолину обязательно приходилось сидеть и штопать свое обмундирование. Только один раз за все время пуля его ранила, да и то шутя — попала в палец».
Он действительно был счастливцем, этот инженер-партизан, который в первые дни войны оторвался от строительства московских набережных, чтобы лететь в глубокий тыл врага и там сражаться на стальных магистралях, на лесных дорогах, на улицах оккупированных городов, порой в самих вражеских штабах. Двадцать восемь месяцев воевал Ермолин в лесах под Ровно. Потом уже, до самой победы, столь же бесстрашно действовал в тылу вражеских армий на западных участках великого фронта. И хотя, как явствует из процитированных записок, жизни он своей не щадил и от пуль не прятался, он потерял только одну фалангу пальца на руке.
Зато советская жизнь щедро расквиталась с ним и за длинные студеные ночи, проведенные в секретах и засадах, и за нечеловеческое напряжение, которое он испытывал, выходя в чужом мундире один навстречу вооруженным врагам, и за тяжкое чувство, которое переживал он, инженер-строитель, разрушая мосты, взрывая дороги, отправляя под откос поезда.
Ему повезло. Демобилизовавшись, он попал в Гидропроект, а затем в Гидрострой и таким образом сразу очутился в атмосфере напряженного технического творчества.
Находясь как бы в оперативном отделе штаба мирного наступления советских людей на природу, недавний партизан видел в конкретном воплощении все величие замышляемых большевистских дел, всю щедрость народа, не жалеющего средств на стройки, все могущество техники, которой правительство оснащало строителей, готовившихся к выходу на трассы.
Участвовать в разработке великих проектов — что может быть увлекательнее для молодого инженера! Но уже приближались сроки, когда проекты начнут воплощаться в сооружения, изменяющие облик земли. Льва Павловича все больше стало тянуть на практическую работу. Это стремление было оценено руководителями. Он прибыл на стройку в числе первых специалистов, и уже при нем начали приходить со всех концов страны новые машины. При нем их собирали, при нем они делали первое рабочее движение и при нем их выводили на будущую трассу канала, существовавшую тогда лишь на кальках.
О работе механизмов на первой грандиозной послевоенной стройке будут написаны томы научных трудов. Мне же хочется сказать о том, каким бесценным опытом обогатился молодой инженер, участвовавший в организации всей этой могучей техники, постоянно соприкасавшийся с теми, кто ею управлял.
Он не просто расставлял по трассе прибывающие машины, заботился об их ремонте и обслуживании, не просто наблюдал за тем, чтобы их лучше использовали. Нет, он не обмолвился, сказав в беседе с коллегой, что строительство — «университет массовой механизации». Это правильно. Каждый день на стройке был для него как бы лекцией, углублявшей знание предмета. Эти знания он спешил обобщить, отсеять случайное и сберечь все ценное, новое, передовое и сейчас же передать все это обратно, на трассу, во все строительные районы.
Так, совершенствуя самого себя, он помогал совершенствоваться всему коллективу механизаторов, которые выполнили на строительстве девяносто семь процентов всех работ.
Находясь далеко от столицы, он стремился быть в курсе всего нового, что давала советская наука. Он изучал машины, поступавшие на вооружение строительства, старался узнать все их явные, записанные в технические паспорта, и скрытые, неизвестные порой даже самому конструктору, возможности. С такой же тщательностью изучал он людей, работающих на машинах, и они, эти люди, помогали ему применять лучшие достижения науки и постигать полную мощь новых механизмов. Лучшие экскаваторщики, скреперисты, бульдозеристы были его друзьями. Помощь их он особенно ценил.
Мы долго беседовали с Львом Павловичем, и он, всячески отводя разговор от своей личности, охотно рассказывал о талантливых экспериментах экскаваторщиков Слепухи и Худякова, о смелом новаторстве скреперистов Мохова и Игнатенко, о всех вкладах, какие сделал творческий мозг рядовых тружеников в осуществлении гигантского проекта.
И когда мы прощались с этим командиром землеройных гигантов, инженер пошутил, улыбаясь юношеской улыбкой, которая удивительно молодила его курносое лицо:
— На войне везло: пули облетали меня. И тут везло: все время встречался с такими чудесными ребятами, что каждое такое знакомство стоило иной раз прочитанной книги. Сейчас вот стараемся, чтобы ничего из накопленного при переездах не растерять, не растрясти. Массированное наступление строительной техники продолжается. Оно развертывается, как наступление Советской Армии в Великой Отечественной войне. Много еще нам будет работы, да какой! И представить себе трудно.
Бойкие мальчишеские лукавинки сверкали в серых глазах инженера. Командир землеройных гигантов был действительно «везучий человек».
Письмо пришло в самый неподходящий момент, как раз тогда, когда искания, опыты, радости, огорчения, связанные с созданием новой машины, остались уже позади и стальное детище Сергея Борисовича Пухова получило признание.
Инженер Пухов — главный конструктор большого завода. Последняя его работа, о которой идет речь, была лишь одной из сложных и мудрых машин, созданных конструкторским бюро, которое он возглавляет уже много лет. Но в этой работе как бы подытожился целый этап его творческой жизни. Он вложил в нее много своего, личного, что вызревало в нем десятилетиями. И этот его зрелый опыт запечатлелся в сложном замысле нового создания, в благородной простоте и оригинальности технических решений.
Человек от природы скромный, даже застенчивый, Сергей Борисович был далек от того, чтобы приписывать успех машины только себе. В лекциях, в статьях, в беседах с корреспондентами он честно делил этот успех с сотрудниками конструкторского бюро, помогавшими ему совершенствовать первоначальный творческий замысел, с рабочими, которые по чертежам изготовляли детали, со сборщиками, не спавшими порой вместе с ним ночей, когда из готовых узлов вырастала невиданная машина.
Все это было так. И все же где-то в глубине души Сергей Борисович считал машину своей и относился к ней любовно, ревниво, как мать к своему любимцу.
Завод выпустил несколько таких машин. Они были разосланы в разные концы страны. Для Сергея Борисовича начались дни торжества. Посещая то одно, то другое предприятие, конструктор ревнивым глазом следил за теми, кто работал на его машинах, подолгу толковал с рабочими, с инженерами, с начальниками цехов, которых он про себя снисходительно называл «эксплуатационниками».
Да, машина была хороша! Добрые отзывы, слышавшиеся со всех сторон, бодрили Сергея Борисовича, и никогда, даже в дни уже далекой молодости, ему не работалось так хорошо и легко, никогда его мозг не был таким свежим, а мысль такой ясной и быстрой, как в эти дни успеха.
И вдруг письмо! Его вручили Сергею Борисовичу в момент, когда он излагал группе ближайших сотрудников свои последние разработки «малютки», как он шутливо называл новый, еще более грандиозный вариант машины, над которым сейчас трудилось конструкторское бюро. Докладывая, он успел рассмотреть краем глаза на конверте штемпель города, возле которого велась одна из крупнейших строек современности, где также работали его машины. Конструктор решил, что в конверте содержится очередная благодарность, каких он немало получил от эксплуатационников за последнее время.
Закончив сообщение, он передал слово своему заместителю, молодому инженеру Нечитайло — лучшему своему ученику и соавтору по новой конструкции.
— Вы, Константин Георгиевич, доложите товарищам свои соображения, а я пока пробегу, что нам пишут с Волги…
