— Что иначе?! — выкрикнул Ипполит.
— Иначе я б привлек вас за клевету. Через суд.
— Вы видите клевету в «антинаучной обстановке»?
— Если угодно. Обливать отдел, где занимаются серьезными научными вопросами, где руководит отделом весьма уважаемый ученый… Почему вы раньше молчали? Выжидали тепленького местечка у Ковалевского? Или раньше вас устраивали и наш проект, и наши масштабы? В чем заключается антинаучная обстановка? В чем?!
Тяжелая дверь-стена приоткрылась с липким шуршанием. В кожаной щели появилась испуганная голова референта.
— Почему вы пропускаете ко мне посторонних?! — крикнул Весенин.
— Я вышла… на минуточку… — жалобно произнесла референт, умоляюще глядя на Ипполита. — Может быть, уйдете, Ипполит Игоревич, вы ведь уволились.
— Я еще не был в отделе кадров, — жестко произнес Ипполит и сел в кресло.
— Идите, — бросил Весенин референту. Затем достал пенсне и посадил на толстый белый нос. — Так чем могу служить? — сдерживая голос, произнес Весенин, но пальцы его рук дрожали над глянцевой полировкой стола.
Мысли Ипполита спутались. Он попытался уложить их в стройный ряд. Но ничего не получалось…
— Да, раньше я занимался проектом Киреева. И дело вовсе не в Ковалевском… Я даже не знаю — буду ли я работать у Ковалевского или в другом месте…
— Короче! — приказал Весенин.
Ипполит замолчал. Он чувствовал, что говорит не то. Какую-то ерунду. Лепет. А может быть, уйти? Он посмотрел на дверь.
— Говорите, Ипполит Игоревич, я слушаю вас, — спокойно произнес Весенин. И даже доброжелательно.
Ипполит удивленно взглянул на директора. Но анализировать было некогда.
— За время проектирования и внедрения проекта идея Киреева технически отстала. Если в прошлом этот инструмент можно было строить и мы этого добивались, то теперь заниматься им — пустое дело… Памятник на песке.
— Значит, ваш проект целиком связан с несогласием, — произнес Весенин. — И это вы называете, как я понял, антинаучной обстановкой?
Ипполит вскочил с кресла и подошел к столику с графином.
Вода слегка вздрагивала от его движений.
Но так и не напился. Передумал и поставил стакан.
— Вы слышали, Орест Сергеевич, о работах Родионова в области…
— Слышал. И знаю, — перебил Весенин, — слава богу, не первый год. Пора бы и кончить.
— Это исследование, Орест Сергеевич, а не ремонт сарая, — резко проговорил Ипполит.
— Всякое исследование надо соизмерять с возможностями исследователя, — сухо ответил Весенин. Видно, он дал себе слово больше не срываться. — А возможности Родионова весьма относительны.
До сознания Ипполита донесся пунктирный прерывистый звон. Он отодвинул стакан от графина. Дребезжание прекратилось.
— Говорить так о работе Родионова — значит не только не понимать перспектив теоретической радиоастрономии, но и, простите, мало что понимать в современной радиоастрономии…
Весенин медленно поднялся из-за стола, опираясь на сильные руки. Лицо его стало багровым.
— Родионов, Родионов! — тихо произнес Ипполит. — Это удача, когда в обсерватории есть такой сотрудник.
— Мне не нравится ваш стиль разговора, Горшенин, — тяжело произнес Весенин.
— А-а… Не в стиле дело, — горестно проговорил Ипполит. — Мы все смешны перед истиной. Со своим честолюбием, ревностью, страстишками. Истина — выше нас. И если хватит ума это понять, то считайте, что вам крупно повезло в главном… Я это понял…
Голос Ипполита звучал глухо. Казалось, он думает вслух. И любое наставление выглядело бы сейчас нелепым и смешным.
Весенин это понял. Он был смущен искренностью тона Ипполита. И подавлен. Непонятно чем. Вероятно, слова Ипполита вызвали в нем какие-то глубокие ассоциации. Он не мог разобраться сейчас, в эту минуту… Да и понимает ли Ипполит, что работа Вадима опровергает исследование не только Киреева, но и самого Ипполита?
— О нем довольно посредственного мнения авторитетные специалисты, — пробормотал Весенин.
— О ком? О Димке?! — встрепенулся Ипполит. — Ну кто? Кто? Если эти авторитеты хоть немного смыслят в…
— Киреев, — вырвалось у Весенина.
Ипполит отступил на шаг. Невероятно. Чтоб Киреев? Но в следующее мгновенье он все понял. Словно при вспышке магния. Да, конечно, Кирееву надо смять Вадима в глазах начальства. Отрезать путь в том случае, если Родионов вздумает защищать себя. И сделать его своим роботом. А это несложно, если принять во внимание характер Вадима…
А Весенин уже вышел из транса. Он стоял — высокий, прямой, строгий. В сером просторном костюме. Таком просторном, что казалось, в нем поместился бы не только Весенин, но и маленький полный Киреев.
Ипполит сунул заявление в карман и вышел не прощаясь.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
СМЕРТЬ САВИЦКОГО
1
А к вечеру выпал снег. Он зашпаклевал булыжники, ямы, сгладил тротуары с мостовыми, покрыл все рыхлым сахаристым накатом.
Штакетники вдоль витрин магазинов зарылись в снежные пеналы.
Ирине нравилось ладонью подгребать снег.
С одного конца в другой. Словно вытягиваешь из пенала длинный черный карандаш…
Вадим чуть поотстал. Если он вовсе уйдет, Ирина этого не заметит. Так ему показалось. Ирину слишком увлекала игра со снегом. От витрины к витрине… Вадим вначале думал обидеться, а потом забыл и просто шел, скрипя новыми ботинками.
Прошло около месяца, как Ипполит уволился из обсерватории. Где он теперь работал, никто не знал. Даже поговаривали, что он уехал в Ленинград, в Пулково. Страсти в отделе улеглись. Впрочем, Вадим теперь редко бывал в отделе. Как и Киреев. Все дни они проводили на заводах. Надо было разместить заказ на постройку основания антенны…
Неделю были в Москве, в различных министерствах. У Киреева там оказалось множество знакомых. Но ничего пока не получалось. Весь вопрос упирался в металл. Ни у кого не было сверхлимитного металла. Так по крайней мере говорили.
Вадим повсюду таскался за Киреевым с тремя толстыми папками. В папках сложены рабочие чертежи и технические условия. Вначале Вадима бесило унижение Киреева перед каждой министерской или заводской фигурой. Затем он смирился и молча брел из кабинета в кабинет.
В Москве он купил огромный портфель и сложил в него папки. Портфель был похож на киреевский, лишь поновей и углы пока сверкали свежим хромом. До этого у Вадима не было портфеля. Вначале портфель поразил его своим размером, а потом оказался даже маленьким… В Комитете по радиоастрономии они не появлялись, чтобы не смущать умы решением строить инструмент силами обсерватории. По плану Киреева, он доложит Комитету, когда будет закончен монтаж инструмента. Тогда можно будет у них выбить какие-нибудь деньги.
Наконец кто-то из бывших студентов Киреева, член коллегии министерства, сообщил, что Тамбовский завод согласен разместить у себя заказ на литье станины.
Срочно выехали в Тамбов. Да, там брались отлить заказ, но обрабатывать станины они не смогут, у них нет карусельных станков. И вообще они литейщики. Надо разыскать еще и обработчиков…
Два дня Киреев пролежал в тамбовском Доме колхозников. Болело сердце.
За это время Вадиму удалось разжалобить энергичного Семена Борисовича, заместителя директора завода. Семен Борисович не мог устоять перед интеллигентной внешностью Вадима и провернул заявку на Уральский металлообрабатывающий завод. По телефону. Там у него были друзья…
…Ирина слепила снежок и бросила в Вадима.
— Не отставай, деятель! — крикнула она. С тех пор как Вадим вернулся из Тамбова, она называла его «деятелем». Вначале это его раздражало, потом он привык.
В витрине кондитерского магазина стояла новогодняя елочка из крема. Малиновый дед-мороз смотрел на ослика.
Ирина вошла в магазин. Вадим остался на улице.
На середине площади светилась большая елка. Словно гигантская перевернутая люстра. Вокруг сидели притихшие дети, с уважением глядя на мохнатую роскошь.
Вадим пересек площадь и подсел на одну из скамеек. На другом конце скамейки сидел мальчик.
— Думаете, это цельная елка? Ерунда! Ее сколотили из двух, а может, из трех, — мальчик оказался скептиком по натуре.
— А почему же не видать гвоздей? — другой мальчишка, что сидел посредине скамейки, не хотел смиряться.
Скептик не ответил, стараясь пробиться взглядом сквозь мишуру к стволу дерева.
— А у меня был, к примеру, игрушечный турист. По фамилии Семенов, — сказал Вадим, привлекая внимание компании.
Скептик почувствовал — падают его акции.
— А у игрушек не бывает фамилии, — он спасал положение.
