Деревни казались Игнату незнакомыми. За годы, что он не был в этих местах, деревни ушли от бедности маленьких подслеповатых окон, сбросили старые соломенные шапки, обстроились большими скотными дворами, стерли с полей старые межи, свезли на свои околицы хутора. Но в то же время, чем ближе было к мстинским местам, где проходила линия фронта, тем больше ощущалась разрушительность войны: поваленные изгороди, окна, заткнутые тряпками, и те же скотные дворы, но покосившиеся, оттого что некому сменить нижний венец. Война изменила лес. Там, где он был могучий, высокий, у самой дороги, его не стало, а где не было, на краях покосов и пастбищ, он поднялся стеной мелколесья. Война расплодила иву и орешник и уничтожила сосны и ели. А земля дичала. И на полях появились камни. Они будто выросли из-под земли, и было похоже, что тут снова прошел ледник.
Вблизи Пухляков, когда Игнат уже узнавал знакомые с детства места, лопнула камера. Авария произошла на самой горке, откуда в речной низине должны были быть видны Пухляки. Но деревни не было. Вместо нее высились одинокие редкие избы, а между ними, зарывшись в землю, чернели похожие на погреба землянки. Только бывшая помещичья усадьба со всеми ее пристройками, сделанными из валунов, уцелела. Ее по-прежнему кольцом окружал парк, и к нему белой дорогой шла аллея устоявших в войне берез. Игнат подозвал Татьяну и, протянув вперед руку, сказал:
— Видишь? Это Пухляки.
— Пухляки? Так вот они какие, Пухляки!
Игнат видел перед собой разоренную деревню и ничего, кроме пепелищ, не замечал. Перед ним в низине лежало какое-то незнакомое поселение, и жизнь в нем ему представлялась полной горя и скорби. Но Татьяна не знала, как здесь все выглядело прежде, для нее Пухляками были не только те несколько домов, что она видела с горы, но и все, что окружало деревню, ее земля, золотистая от ржи, в зелени лугов и окруженная бесконечными лесами. Ну как можно было обращать внимание на какие-то там домики, когда кругом такая красота! Это и есть Пухляки! И в них есть еще что-то такое, чего нет нигде, — какой-то необыкновенный воздух. Вдохнешь, и не хочется выдохнуть.
— Деда, верно, это моя родина? — спросила Татьяна.
— Твоя родина? — Игнат ответил не сразу. — Нет, ты родилась в городе...
— Нет, здесь, — упрямо произнесла Татьяна. — Здесь! Я чувствую, здесь.
— Воздух! — сказал Игнат. — Воздух! — И подумал: «Кто знает, как это самое родное человеку передается».
Игнат не знал, кто сообщил Потанину о его приезде, но едва машина остановилась около колхозного клуба, который помещался в барском доме, как он увидел спешащего к нему навстречу старого друга. Был он такой же кряжистый, так же прихрамывал, и, может быть, именно поэтому Игнату показалось, что за эти годы совсем не изменился Тарас. Он обнял Игната, улыбаясь взглянул на него и сказал, не скрывая радости:
— Все-таки не забыл Пухляки. Вспомнил.
— Внучку вот привез. Вроде актриса.
— Ладная актриса. Давно бы надо приехать.
Тарас провел артистов в бывшую людскую, где их ждал обед и отдых с дороги, а сам вернулся к Игнату.
— Твоя Татьяна осталась с гостями, а ты не гость. Идем ко мне.
— Ежели не гость, так извини, Тарас, я сначала пройду к себе.
— Перекусим, потом сходим.
— Нет уж, веди. Думаешь, ничего не заметил?
— Если знаешь, тогда что же!
Они спустились к реке, обогнули берегом березовую аллею и вышли напрямик к дому Игната. Но дома не было. И двора тоже. Даже от печного стояка осталась лишь груда черных с одного боку кирпичей. И с домом словно исчезло прошлое. Ничто не напоминало о нем. Чудилось Игнату — стоит он у чужого пепелища, старается вспомнить чужую жизнь. А сам как будто никогда не был молодым и не знал здесь никаких радостей. Тарас осторожно взял его за рукав и, слегка кивнув головой, повел на огород. На краю огорода, откуда к Мсте сбегала когда-то тропинка, Игнат увидел холм, из которого торчали обломки бревен. Только после того как они обогнули этот холм и повернулись к нему лицом со стороны реки, Игнат понял, что перед ним не то обвалившаяся землянка, не то старый, оставленный давно дзот.
— Жили здесь? — спросил Игнат.
— И жили, и воевали, и умирали. Читай! Игнат поднял глаза и с боку холма увидел столб с небольшой дощечкой и надписью: «Август 1941 г. На этой земле расчет зенитного орудия под командой Сергея Бурова уничтожил фашистский десант, пав смертью храбрых». Тарас сказал:
— У порога твоего дома остановили немца.
Дом Тараса тоже был разрушен. Председатель жил в землянке. Внутри землянки были настланы жердевые полы, к реке выходили два маленьких оконца. Жил Тарас по-прежнему со своей Фросей, женщиной очень подвижной, никогда не унывающей, и племянницей Ириньей, которую Игнат помнил такой, какой сейчас была Татьяна, а теперь ставшей уже тридцатилетней женщиной. Игната угощали как своего, да и он знал, что с пустыми руками к своим не ездят. Когда племянница и жена Тараса ушли в поле и они остались вдвоем, Тарас сказал:
— Если не считать мальчишек, инвалидов да стариков, в колхозе ни одного мужика. Все еще воюют. В общем, бабий председатель. Но зато бабы такие — мужикам не уступят. Да что там говорить, нет таких мужиков, как наши пухляковские бабы. Вот тут, за окошком, фронт был в сорок первом. На огороде передовая, а в овраге, за деревней, глубокий тыл считали. И как только немцев отогнали за Новинку — далеко ли, всего пятнадцать километров, — опять колхозом стали работать. И вот тогда я понял великую силу колхоза! Ну что бы делали наши бабенки в своем единоличном хозяйстве? Одной и лошадь не запрячь! А тут немцы бьют из своих орудий по клеверам, а наши бабы рожь жнут. Знаешь, какие у нас урожаи? Что ни гектар — тысяча двести пудов картошки да столько же капусты. Так может сдюжить только мать, у которой ребенок, да жена, у которой муж на фронте. Сильнее солдата колхозная баба — солдатская жена. И чем мы ее после войны отблагодарим? В ноги поклонимся? Да к чему ей поклоны.
Вот кто ей мужика вернет? И где невеста жениха найдет? Вот оно где, горе-горюшко неизбывное. Видал Иринью? Три года мужа ждала! Один капитан подкатился было к ней, так она его так шуганула, едва ноги унес. А полгода назад похоронную получила. Что ей теперь делать? Думаешь, забудет, еще полюбит? А как полюбить? У другой мужа отнять, у детишек отца?
Они вышли на улицу.
— А живете-то как?
— Так работать, да не жить. Хлеба вдоволь, теленок в каждом дворе. У кого дом порушенный, уже лес подвезли. Так что в будущем году, кончится война или нет, а Пухляки в мирную колею войдут. А когда с войны люди вернутся, куда как заживем!
— Война, видно, научила людей колхоз беречь.
— Тут многое одно к другому подошло. Ну и не без того, что земля за работу платит натурой. А натура в войну дороже денег. — Тарас помолчал, а потом, как бы отмахнувшись от своих беспокойных мыслей, продолжал: — В общем, будем живы, не помрем. — И, словно боясь, что Игнат начнет допытываться, что именно его тревожит, вдруг спросил: — Ты Сухорукова не забыл?
— Алексея Ивановича?
— Его саперный батальон тут стоял. Наводили переправу.
— Жив? Воюет?
— Воюет. О тебе вспоминал — как вы турбину ремонтировали.
Они миновали деревню и вышли на паровое поле. Игнат остановился, пригляделся и спросил:
— Что это там?
— Пашут.
— Вижу, что не сеют, — выкрикнул Игнат. — Что делаешь? Ты в своем уме ли? У тебя на бабах пашут?
— А ты приглядись лучше, — схватил его за руку Тарас. — Кто в первой лямке? Фрося моя! Председателева жинка! А кто во второй? Иринья — председателева племянница. Что? Глаз режет? А ты думаешь, война — это тебе игрушка?
— Как же так, на людях пахать?
— Конечно, вы там в Глинске привыкли к машинам. А мы судили-рядили, что сподручней — копать лопатой или в плуг запрячься. И решили: чем сотку копать, лучше пять вспахивать. Иринья перед войной на тракторе работала. Сейчас сама за коня.
— Да ведь фронт далеко, скоро к Германии подойдем.
— Фронт был — мы на танках пахали. А вот ушел, да остались при нас наши пять одров-битюгов, тут как хочешь действуй. То ли на себе сено возить, то ли за собой плуг таскать.
Игнат, не говоря ни слова, зашагал к полю, догнал женщин и, заставив Фросю отдать ему первую лямку, встал рядом с Ириньей. Со всей силой, на которую он только был способен, Игнат потянул плуг. Иринья хлопнула его по плечу и весело крикнула:
— Экий черт необъезженный. Ровней тяни, еще сбрую порвешь.
Но Игнат словно ничего не слышал. Он шагал, наклонившись вперед, нажимая всей грудью на постромки и стараясь как можно шире ставить ноги.
— Да за тобой не поспеть, — сказала идущая сзади женщина.
— А ты отдохни, — ответил Игнат, не оглядываясь.
Женщина отошла в сторону, а Игнат продолжал тянуть плуг.
