Телефон запищал снова. Григорий Обушенко сообщал, что видит на севере двое аэросаней, которые миновали пункт разгрузки и следуют к берегу. Шмелев с досадой приподнялся на локтях. За тонкой сеткой падающего снега быстро катились по льду две серебристые точки. Гул моторов все явственнее пробивался сквозь треск пулеметов.
— Что скажешь? — спросил Обушенко. — Наш? Или повыше?
— Я думаю — выше. — Шмелев не радовался гостю, кто бы тот ни был.
— Пойдешь встречать?
— Сами приползут.
Полковник Славин подползал к Шмелеву, и лицо его не обещало ничего доброго. На Славине был чистый свежевыглаженный маскировочный халат, на шее болтался автомат, а пистолет заткнут прямо за пояс. За Славиным гуськом ползли автоматчики. Пулемет выпустил длинную очередь, но Славин даже не пригнул головы.
Шмелев пополз навстречу. Часто дыша, они сошлись голова к голове. Красивое лицо Славина было искажено от ярости.
— Почему вы лежите? — спросил Славин. — На сколько назначена атака?
— Атака будет через час, товарищ полковник. Вы не опоздали.
— Не думайте, что я приехал для того, чтобы лежать рядом с вами. Атака будет через двадцать минут.
— Она будет девятой...
— И последней, — оборвал Славин.
— Товарищ полковник, прошу выслушать меня. Мне все время недостает тридцати секунд.
— Не понимаю вас.
— Только тридцать секунд. Пока немцы увидят, как мы поднимаемся в атаку, пока они передадут команду на свои батареи, пока там зарядят орудия, пока прилетят снаряды — на все это уходит полторы минуты. А чтобы добежать до берега, нам надо две минуты. Тридцати секунд не хватает, и мы натыкаемся на огневой вал. Я рассчитываю, что в сумерках они будут работать медленнее, и я возьму то, что мне недостает.
— Вам недостает решимости заставить солдат идти вперед и не ложиться. Вы сами дали противнику возможность выиграть время и пристреляться. Куда вы смотрели, когда вам помогали самолеты?
— Атака штурмовиков не дала особого эффекта. По всей видимости, у них очень крепкие блиндажи.
— А у вас, я вижу, слабые нервы. Вы преувеличиваете, капитан. Только я еще не понял — зачем? Или вы забыли о том, что обещали генералу?
— Очень хорошо помню об этом, товарищ полковник.
— Вызовите командиров рот. Я сам поставлю задачу.
— Еще светло, товарищ полковник.
— Я не привык повторять свои приказания.
Пуля шлепнулась, сочно чавкнув. Она вошла в лед под самым локтем Славина; Шмелев увидел, как на поверхности льда образовалась и тотчас затянулась водой крохотная дырочка. Славин и бровью не повел, лишь несколько отодвинул локоть и раскрыл планшет с картой.
Послышался глухой вскрик: другая пуля попала в автоматчика, который лежал позади Славина.
— Кто это? Куда его? — спросил Славин и наконец-то посмотрел на берег.
— В сердце, товарищ полковник. Маштакова...
— Уберите.
Автоматчики завозились, часто оглядываясь на берег, высматривая, откуда исходит опасность. Ближе других, почти вровень со Славиным лежал молодой красивый грузин, по-видимому командир взвода. Большими удивленными глазами грузин смотрел на Шмелева.
— А вы? — бросил Славин. — Ну?
Грузин часто закивал головой и пополз, пятясь задом. Глаза у него были большие и удивленные.
— На колокольне — немецкий снайпер, — сказал Шмелев.
— А это кто? — спросил Славин, кивая в сторону Плотникова.
— То же самое. Мой начальник штаба. — Шмелев оглянулся и посмотрел на Плотникова. Снега на лице стало больше, снег был теперь на бровях и на лбу под каской.
— Товарищ полковник, возьмите, пожалуйста. — Джабаров быстро подползал к Славину, толкая перед собой щиток.
— Уберите эти игрушки, — гневно сказал Славин.
Джабаров не успел отодвинуть щиток, пуля звонко ударилась в него, ушла рикошетом в лед. Щиток качнулся и загудел.
— Противотанковым — огонь по амбразуре на колокольне! Быстро! — скомандовал Шмелев.
Джабаров вскочил, побежал по льду. Автоматчики все еще возились, оттаскивая в сторону убитого.
Славин посмотрел на щиток и усмехнулся.
— Даже снайпера себе завели. Я вижу, немцы работают на вас.
— Немцы, товарищ полковник, работают против меня.
— Хорошо, капитан. Будем считать, что на первый случай мы выяснили наши отношения. Не будем уточнять частности. Нам надо делать дело. Покажите мне систему обороны на берегу.
— А как же командиры рот — вызывать? — Шмелев не мог понять, отчего он испытывает такую неприязнь к этому красивому полковнику.
— Вызовите командира второго батальона. Он еще жив?
— Докладываю обстановку, — Шмелев повернулся лицом к берегу.
— Доложите обстановку.
Такие слова произнес майор Шнабель, комендант немецкого гарнизона, обороняющего берег.
Немец сидел в глубоком плюшевом кресле, держа в руке телефонную трубку. На письменном столе перед немцем лежала только что полученная телефонограмма. В блиндаже было тепло, у двери слабо гудела печка. За ширмой виднелись две железные кровати, покрытые коричневыми одеялами. Из узкого окна, пробитого под самым потолком, падал свет. Стены были обшиты листами фанеры, на них — картинки из иллюстрированных журналов. Чуть повыше висели ходики с поднятой гирей. На противоположной стене в одиночестве висел большой портрет Гитлера в деревянной рамке.
— Установили? — спросил Шнабель в телефон.
— Так точно, господин майор, — ответил собеседник Шнабеля. — Точно там, где вы приказали.
— Русские не заметили вас?
— О нет, господин майор. Мы закрыты щитом. Но скоро мы его сбросим.
— Какова мощность?
— О, господин майор, на русских хватит вполне. Я обещаю вам, что это будет не хуже, чем в Тиргартене в день салюта.
— Отлично, лейтенант. Мы ни за что не должны отдать русским эту дорогу. Я только что получил телефонограмму из Ставки и первым сообщаю вам о ней. Автострада должна служить Германии. — Майор Шнабель покосился на портрет Гитлера. — Ни в коем случае не начинайте без меня. Я приду к вам, как стемнеет. Я сам хочу посмотреть на это зрелище.
...— Учтите, капитан, — сказал полковник Славин, — об этой операции знает Ставка. Дорога должна быть взята во что бы то ни стало.
Шмелев ничего не ответил. В последние дни на берегу он только и слышал про эту дорогу. Все, кому не лень, говорили о ней. А все-таки брать ее придется Шмелеву.
— Ну что ж, пойдемте на исходный рубеж, — сказал Славин.
Стрельба на берегу почти прекратилась. Стало тихо. Над Устриковом поднялась первая ракета. Она тускло светилась сквозь летящий снег и упала далеко на правом фланге. Тонкий дымный след остался там, где пролетела ракета, и снег на лету постепенно заметал его.
На берегу послышался глухой гул. К повороту шоссе выполз немецкий танк — черный силуэт его, квадратная башня с длинным пушечным стволом размазанно проступили сквозь падающий снег.
Танк остановился и развернул пушку в сторону озера. Следом двигался второй, третий... Они проходили мимо стоявшего танка и, сердито урча, скрывались в деревне. Танк не берегу настороженно поводил пушкой.
— Прикажете открыть огонь? — спросил Шмелев.
— Ни в коем случае. Это очень важно, что они идут именно туда. — Славин принялся считать. — Пять, шесть, семь... — Танк на берегу медленно двинулся за последним танком и скрылся за домами. — Восемь! — торжественно закончил Славин. — Вы понимаете, что это значит?
— Полагаю, что они имеют приказ идти не к нам, а на южный участок фронта, к Большой Руссе. Оттого и не открыли огня.
— Если бы вы были так же сообразительны все время, вы бы давно взяли берег. — Славин был возбужден и радовался немецким танкам как ребенок. — Немедленно передайте донесение в штаб армии — на юго-запад прошли восемь немецких танков типа «пантера».
Шмелев отослал связного и пополз к берегу. За ним полз Славин, чуть сбоку — Обушенко. Они двигались наискосок, забирая влево, чтобы выбраться из зоны действия немецкого снайпера и выйти к цепи ближе к центру.
Впереди стали видны фигурки солдат, лежавших на льду. Шмелев остановился и посмотрел на Славина.
— В чем дело? — резко спросил Славин.
— Я думаю, товарищ полковник, что отсюда вам будет удобней наблюдать за целью.
— Поберегите свое остроумие, капитан, до той поры, когда мы встретимся в штабарме. — Славин обогнул Шмелева, быстро двигая ногами, пополз вперед.
Вокруг огромной широкой проруби лежали солдаты. Вода неслышно плескалась о кромку.
Молодой круглолицый офицер приподнялся и доложил полковнику, что взвод готовится к атаке.
— Ну и дыра у вас, — заметил Славин, глядя на воронку, — Целое озеро.
— Двестисемимиллиметровый, — сказал Войновский. Он лежал сбоку и не сводил глаз со Славина.
