Муфтий Садретдин-хан не мог спокойно смотреть на людей, занятых устройством личного счастья. Он
откровенно проклинал их в проповедях. Исключением, вероятно, являлся Аскарали. Оптовый торговец
не участвовал в политической борьбе, не вмешивался в интриги, которыми жили руководители
туркестанской эмиграции. Аскарали не произносил высоких слов о спасении родины, но, если наступала
трудная минута, торговец всегда приходил на помощь. Это другой человек. Это не Саид Мубошир,
отыскавший теплое местечко в правительстве чужой страны.
Муфтий мирился с трудными условиями. Кто вправе в это тревожное время требовать легкой жизни?
Еще в святом городе, в первые дни работы с Махмуд-беком, муфтию довелось принять целую
делегацию уважаемых людей. Садретдин-хан очень удивился их предложению: они нашли невесту для
его помощника.
Муфтий рассердился не на шутку. Визгливо закричал на седобородых старцев:
- У нас отняли родину, а вы, ослы, рассуждаете о свадьбе...
Нарушив древний обычай, ругал, подбирая самые оскорбительные слова. Потом выгнал стариков и
долго сокрушался по поводу их слабого ума. Махмуд-бека не осуждал: человек сам все хорошо
понимает.
- Ведь вам такая мысль в голову не пришла? - коротко спросил он.
- Не пришла, отец. До женщин ли сейчас?
- Вот-вот. . - согласился муфтий и, считая вопрос окончательно решенным, перешел к другим делам.
Почтенных старцев он выгнал, а вот тихая, ничем не заметная женщина сумела, проклятая, уговорить
муфтия.
О чем она только не шептала! О продолжении рода, о семье, которая делает человека более
солидным и взрослым.
- Не быть же ему бродягой, как другие...
Здесь старуха допустила ошибку. Бородка у муфтия вздрогнула, а сам он подался вперед, чтобы
оборвать наглую женщину. Почувствовав угрозу, старуха нашлась:
- Бродит, бродит наша молодежь. Им бы крепче на ноги встать, они бы больше о важном деле думали.
Семью-то надо кормить.
Что-то в ее словах понравилось муфтию. Действительно, нельзя все время держать людей в
становищах. О чем они будут мечтать? О разбое. Человек должен думать о спасении родины. Ему
необходимо вернуться на землю предков, найти свой дом.
- Ай, какая девчонка... - цокала языком неутомимая старуха. - Дочь уважаемого Давлят-бека.
Садретдин-хан хорошо относился к бывшему курбаши. В девятнадцатом Давлят-бек, бросив свои
поля и дом, собрал небольшой отряд. Правда, он был вскоре разгромлен и Давлят-беку не пришлось
похозяйничать в Ферганской долине. Он бежал... Исправный прихожанин, справедливый человек,
пользуется уважением среди эмигрантов. С таким можно породниться...
Муфтий пообещал подумать и на другой день, натянув новый халат, двинулся в гости к Давлят-беку.
Вероятно, старики соскучились без праздников. С каким настроением они взялись за подготовку
свадьбы! Вспоминались давние обычаи, перебирались в уме десятки людей, которых необходимо было
пригласить на торжество.
Махмуд-бек старался казаться спокойным. Все правильно. Свадьба, как и положено, готовится без
него. Девушка молода и красива. Хитрая старуха доверительно сообщила, что сможет показать ее. И она
больно ущипнула Махмуд-бека за руку, выказав этим свою радость за счастливчика, которому так
повезло в жизни.
Садретдин-хан не привлекал к свадебным хлопотам жениха. Но Махмуд-бек счел нужным сам
поговорить с муфтием.
- Уважаемый отец, - сказал он, - как на мою женитьбу посмотрит господин Эсандол?
Садретдин-хан схватился за бородку. Эсандол... Турецкий консул. Человек, без ведома которого они
не имеют права сделать ни одного шага. Как же он забыл о нем?!
- Да-да, сын мой. Нужно навестить господина Эсандола.
Муфтию стало не по себе. А что, если консул отменит свадьбу!.. Это позор на голову Давлят-бека, это
нарушение обычаев. Обидеть видных деятелей, лидеров эмиграции, нельзя, невозможно. У муфтия
испортилось настроение. Он стал ругать старуху, турок, которые лезут в чужие дела, и женщин, творящих
грех на земле.
Но к Эсандолу нужно было идти. Пошли вместе.
Консулу не понравился визит с таким несерьезным вопросом.
- Вам, уважаемый отец, больше нечем заниматься... - нахмурился Эсандол. - В мире назревают
большие события, а вы заставляете настоящего мужчину хвататься за бабий подол...
Муфтий тоже начал бормотать что-то о продолжения рода человеческого, о семье. Но у него не
получилось так складно, как у старухи. «Проклятая сводница... - ерзал старик в широком кресле. - Как же
это я?» Он не хотел признаться себе, что на него подействовало только одно слово: бродяга. Сам
муфтий мотается по чужим странам уже несколько лет. Неужели и Махмуд-бека ждет такая же участь? У
муфтия нет родных и близких. Руководителям эмиграции он не верит. .
65
А старость пришла... Неотвратимо пришла... О ней напоминают сожалеющие взгляды, усталость, с
которой он неистово борется, и хотя бы вот эти откровенные мысли. Садретдин-хан в таких случаях
заглушал их новыми делами, дерзкими планами, спорами. И горькие мысли отступали до поры до
времени.
Неожиданно муфтий услышал резкий голос Эсандола:
- Что с вами, уважаемый отец? Вы ничего не слышите...
- Слышу, слышу... - очнулся Садретдин-хан. - Вы правы, господин, у нас много дел, не до праздников
сейчас.
Как он уладит эту историю со стариками? Ссылаться на турецкого консула муфтий не имеет права.
- Вот именно... - примиряюще сказал консул и повернулся к Махмуд-беку: - Надеюсь, это не ваша
инициатива?
- Нет, господин. Сам не знаю, как все началось... - развел руками Махмуд-бек.
- Вот и хорошо... - совсем успокоился консул. - Сейчас за чашкой кофе поговорим о наших делах.
Муфтий невольно передернул плечами. От Эсандола не ускользнула даже едва заметная гримаса.
- Может быть, вы предпочитаете чай?
- Нет-нет. . - поднял ладошку Садретдин-хан. - Кофие...
Жалкий старик. Он даже выговорить не может это слово.
«Дряхлеет муфтий. Дряхлеет. .» - презрительно подумал Эсандол.
Слуга подал изящные маленькие чашечки. Поставил запотевшие стаканчики с ледяной водой.
Эсандол первым сделал глоток, готовясь к серьезному разговору, собираясь с мыслями.
- Я сам хотел вас попросить явиться ко мне. Нам следует заняться очень важной работой. Я уже
говорил, да и вам известно, что в мире назревают большие события. Нужно подобрать несколько
молодых, умных джигитов. - Эсандол демонстративно повернулся к Махмуд-беку и подчеркнул: -
Понимаете, умных... Способных подладиться к большевикам, способных сориентироваться в любой
обстановке, выполнять любую работу. Такие джигиты должны уметь ждать. Год, два, десять, всю жизнь.
Муфтий вытянулся, почувствовав важность задания. До его сознания еще не дошел полный смысл
энергичной, короткой речи консула. Если джигиты, молодые и сильные, будут ждать десять лет, а то и
всю жизнь, как же быть ему? Он-то ждать уже не может. . У него не осталось ни сил, ни времени.
- Пусть эти люди, - продолжал Эсандол, - добьются доверия у Советов. Пусть работают, женятся,
вступают в колхозы, ходят на собрания. Но...
Многозначительная пауза. Чашечка с кофе поднялась и легко опустилась. Даже глуховатого звона не
слышно, а у муфтия она без конца звякает, раздражает и самого старика, и консула.
- Но эти люди, - заключил консул, - должны сохранить до конца своих дней ненависть к Советам. До
конца дней!
Эсандол постарался как можно добрее посмотреть на муфтия, обратившись с последней фразой к
нему. Консул понимал, что благословлять на большие дела молодых, умных парней будут их отцы. А со
стариками Садретдин-хан умеет ладить...
- Подготовку каждого агента нужно вести втайне. Друг о друге они ничего не должны знать.
Подбирайте их в разных городах, в становищах.
Садретдин-хан и Махмуд-бек считали: завербованные люди, конечно, осядут в районах советской
Средней Азии. Эти люди будут ждать своего часа.
О предстоящей свадьбе больше не говорили, и Махмуд-бек успокоился.
С дочерью бывшего курбаши Давлят-бека он действительно виделся два раза.
Махмуд-бек вначале не обратил внимания на хрупкую, голубоглазую девушку, которая открыла ему
