Представителя треста он нашел в курене. Тот оглянулся при Сашкином появлении и сунул в папку какую-то бумагу.
— Уже вернулись?
— Принимай.
— Скоро. И хорош улов?
— Взвесишь — узнаешь.
— Сейчас. — И, вынув из папки исписанный лист, крупно вывел внизу: «Белуга».
Сашка взглянул через плечо, рассмеялся.
Тот прикрыл руками бумагу, вскинул глаза:
— Чего тебе, Сазонов?
— А я голову ломал: кто ж это у нас рабкорствует? Оно, видишь, у кого нюх белужий…
— Тсс! Это хранится в тайне. А раз узнал — молчок.
— Знаю. Пописывай, дело нужное. Пускай и о нас газета скажет хорошее слово. Ну, пойдем.
Представитель треста снял со стенки ключи и вышел.
Сдав рыбу, Сашка заглянул в совет. Он поделился с Кострюковым и Жуковым идеей Дубова и рассказал о странном поведении Павла.
— Неспроста это. По-моему, он прячет в голове дурную мысль. Надо вам поговорить с ним. Серьезно договорить, — посоветовал Сашка.
— Пойди-ка, Жуков, потолкуй с ним, — сказал Кострюков.
— Хорошо.
На пороге Сашка остановился, что-то, вспомнив, и вернулся к Кострюкову.
— Я тороплюсь в море, не успею забежать к Анке. Так ты передай ей вот эту бумажонку. Пускай включит в повестку дня очередного собрания. — И, хлопнув дверью, застучал сапогами по ступенькам крыльца.
Кострюков внимательно просмотрел заявление девяти человек, пожелавших вступить в комсомол.
— Огонь парень!
Не застав никого на пункте, Жуков и Сашка поспешили к берегу. У обрыва встретили представителя треста.
— Где Белгородцев?
— Хо-хо! Далеко-о-о! Во-о-он на горизонте маячит! Дельный парень. Исправно рыбу сдает. Молодец!..
Жуков обернулся к Сашке:
— Видал, какой старательный?
Сашка пожал плечами и ничего не ответил.
XXVIII
Представитель треста аккуратно писал свои заметки, и «Голос рыбака» взбудоражил побережье. Каждый день газета стала приносить на участки новые вести об успехах бронзокосцев. Из города приезжали представители райрыбаксоюза и райпотребсоюза, трое суток знакомились с работой, внимательно изучали новые способы лова, введенные комсомольцами. Вскоре после этого представитель треста был вызван в город. Он съездил обыденкой и вернулся, на переполненном ящиками и тюками грузовике.
На второй день прибыл из района и Кострюков. Узнав об этом, представитель треста отправился в совет. Он застал там Жукова и Кострюкова, о чем-то оживленно споривших.
— Нет, нет. Все до одного.
— А если кто противиться будет? Ну, и обвинят в насилии.
— Чего противиться? Кто же не захочет надеть новые брюки, рубаху или иметь в достатке стиральное мыло? Нет, всей артелью должны вступить в кооператив.
— Ты, Жуков, чудак. Будто я сам не желаю этого. Вот соберем людей и потолкуем. — Увидев представителя треста, Кострюков спросил: — Почему не привез деньги? Отказали?
Тот бросил на стол брюхастый портфель.
— Вот они.
Жуков недоумевающе посмотрел на него.
— А мне вчера что сказал? Не дали, мол…
— Не мог я, не мог! Ведь ты не один был. И так всю ночь не спал. Издергался весь. Шутка ли — полный портфель денег. Надо раздать их.
— Душин, скликай рыбаков, — распорядился Кострюков.
Первым явился Панюхай. Он просунул в дверь голову, осмотрелся и прошел к столу.
— Задаток, сказывают, давать порешили?
— Аванс, деда, аванс.
— Ишь ты. Кому же положено?
— У кого трудодни имеются.
— А у меня с рожденья они. И теперь за дочку трудюсь.
— Вот, вот… — представитель треста развернул список и повел сверху вниз пальцем. — Так и записано. Сорок рублей тебе. Распишись.
Панюхай взял ручку, повертел, недоверчиво спросил:
— Где?
— Вот тут.
— А деньги?
— Пиши, пиши.
Панюхай припал к столу и заскрипел пером.
— Все крестики ставишь? Хоть бы фамилию научился писать.
— Везде кресты ставлю. А то помру, некому будет. Дочке не дозволено, — ухмыльнулся Панюхай, пересчитывая деньги.
На крыльце послышались тяжелые шаги. Отворилась дверь, и в комнату шумно ввалились рыбаки. Представитель треста развернул другой список, махнул Павлу:
— Ну-ка, сокол, налетай!
Павел подошел к столу, расписался и, небрежно сунув в карман деньги, направился к выходу.
— Ого! — изумился кто-то. — Девяносто целковых!
Павел остановился, порылся в кармане и вынул два червонца.
— Для своих людей ничего не жалко. Вот вам, — он бросил деньги на пол, — на пропой!
Кострюков вышел из-за стола, поднял деньги и вернул их Павлу.
— Белгородцев! Брось старые атаманские привычки.
В это время в совет вошли Сашка, Дубов, Зотов и Анка. Павел заносчиво вскинул голову:
— Как знаете. А ежели плох я, отправьте к отцу…
Он растолкал стоявших у двери и вышел.
Рыбаки молча переглянулись.
— Видали? — возмущенно сказал Кострюков.
— Памятен еще нам его батька.
— Правильно, что в артель пока не взяли его.
Кострюков объявил:
— После получки идите в кооператив. Товары привезли.
Панюхай и в кооператив явился раньше всех. Протер платком глаза, обстоятельно все осмотрел. Увидел мануфактуру, мыло, сахар, крупу, макароны. Левее — нитки и крючки. Хлопнул себя по карману и обратился к продавцу:
— Наши деньги, ваш товар!
— Можно и так.
— Ну-ка, нитку покажи. — Попробовал на зуб. — Хороша. И сорочо́к есть? Ишь, ты… Кому же их?
— Артели. Правление забирает.
За прилавком в углу Жуков и Григорий беседовали с заведующим магазином.
— Райпотребсоюз непременно должен открыть столовую.
— Я буду толкать, — сказал завмаг.
— Толкайте сильнее. Откладывать нельзя. А пока мы временно сами организуем. — Жуков обернулся к Панюхаю: — Нитку мы забираем всю, отец! Будем вязать новые сети!
— Так ты мне препоручи. Я мастак на это дело. В помощь баб себе подберу.
— Ладно, — и Жуков опять вернулся к прерванному разговору.
Панюхай выложил на прилавок деньги, прикрыл их ладонью.
— Ну-ка, братец, отрежь мне на портки, да скажи, сколько денег тебе отвалить.
Жены рыбаков толпой явились в магазин. Пришли и остались. На полках соблазнительно пестрела мануфактура, лежали шоколадного цвета куски мыла, в мешке с отвернутыми краями белым букетом расцветал сахар-рафинад. И как только на пороге показывался рыбак, жена брала его за руку и вела прямо к заведующему:
— Пишись в кооператив.
— Дай хоть опомниться…
— Пишись! Чего деньги жилить? Дети голяком и сами в лоскутках. Довольно брюхом светить!
А получив книжку, тянула мужа к прилавку.
— Вот еще в ком силища, — указывал Кострюков на женщин. — Только разбуди ее…
— Ого!.. — подтвердил Жуков и обратился к Григорию: — Задерживай народ. Скажи — на минутку. А то опять времени не выберем.
Рыбаки расселись в палисаднике, закурили трубки. Женщины стояли поодаль, рассматривали ситец, примеряли, что пойдет на кофточку, а что на юбку, жевали пряники, делились догадками:
— Авансы выдали, товарами уважили. Что же еще?
— Может, и еще что-нибудь припасено.
— А гляди — с нас потянут…
— Не греши…
Григорий и Жуков вышли на крыльцо.
— Не теряй времени! Начинай, — сказал Жуков.
Григорий поднял руку.
— Товарищи! Я насчет столовой.
— Что-о-о-о?
— Столовой… — повторил Григорий.
— И чего зря народ держали?
— Не зря. В скором времени райпотребсоюз откроет здесь столовую. А пока мы должны временно организовать сами.
От гурьбы женщин отделилась Акимовна, подошла к Васильеву:
— Гриша, хорошее дело вы затеяли. Дюже хорошее. Столовая, — она приложила к горлу ладонь ребром, — во как нужна нам!
— А тебя, Акимовна, в поварихи, а? — сказал Панюхай и повел вокруг вопросительным взглядом.
— Дельное предложение, — согласился Григорий.
— Она, стал-быть, Акимовна-то, — продолжал Панюхай, — что тебе борщ скусный сготовит, что шорбу сварит или другие разные кушанья — пальчики до мослов обсосешь.
— А как ты, Акимовна, согласна быть главной поварихой? — спросил ее Васильев.
— Согласная, Гриша. Только вы скореича открывайте столовую.
Кто-то из рыбаков крикнул:
— Кому она нужна, ваша столовая?
— А разве мало у нас одиноких людей? — возразила Акимовна.
— А семейным зачем?
— Затем, чтобы матерей избавить от кастрюль. И разве плохо будет той матери, у которой пять-шесть детей? И еще затем, — сказал Григорий, — чтобы позорный «котел» уничтожить!
— О чем ты?
— Какой котел?
— А тот самый, который центнерами пожирает рыбу! Ведь каждый день мы берем «на котел», но берем в три-четыре раза больше, чем положено в сутки! Выходит так, что мы расхищаем государственное добро.
