— Нет, Сеня, тут распускай, не распускай, а факт остается фактом.— Иван сел на стул.— Как живешь-то, Валя?
— Хорошо,— Валя внимательно посмотрела на Ивана, усмехнулась.— Надолго к нам?
— Да не знаю,— неопределенно ответил Иван.— Вспомнились слова старика Ковалева, и он невольно опять подумал о них.— Курить здесь можно?
— Пожалуйста. Я сейчас принесу чего-нибудь...— Валя вышла из горницы.
— Видал, что делается?— спросил Сеня.
— Видал. Неважные твои дела.
— Просто пройдет по горнице, а у меня вот здесь, как ножами... Видал, как счас прошла?
Иван не успел ответить. Вошла Валя, поставила на стол блюдце.
— Вот сюда пепел.
— Ты вот послушай его, если мне не веришь. Он больше нашего повидал,— начал Сеня.
— Ну?— Валя опять весело посмотрела на Ивана.
— Как было при царизме?— рассуждал Сеня.
— Как?— спросила Валя.
— Ручной труд. Эксплуатация человека человеком.— Сеня не мог сидеть, когда говорил.— Тогда, конечно, надо было, чтобы мужик был здоровый. Кого лучше эксплуатировать? Миколу или меня? Миколу. На него можно два куля навалить, и он понесет. Со мной хуже: где сядешь, там и слезешь. Теперь: наше время — атомный век. Спрашивается, для чего мне надо расти с колокольню? Я нажимаю стартер, завожу машину и везу три тонны. Сейчас даже модно маленьким быть. Японцы, например, все маленькие, и ведь живут — ничего! У нас же как вымахает какая-нибудь жердь — так все рады-радешеньки, без ума прямо!— Сеня не на шутку расходился.— Вырос детинушка. Ладно, он, допустим, один восемьдесят. А вот этот фактор у него работает?— Сеня постучал себя по лбу.
— Пулемет ты, Сеня,— сказала Валя.— Наговорил сорок бочек... Ну, к чему ты все? Ведь по твоей теории выходит, что я... какая же я модная?
— Я про мужиков говорю.
— Так если мужикам не надо быть здоровыми, то уж бабам-то и подавно. А я вон какая...
Иван засмотрелся на девушку. Валя перехватила его взгляд, усмехнулась и покраснела.
— Куда же мне деваться-то такой?— спросила обоих.— Эксплуатации нет, кули не надо таскать. Что же мне, закрывать глаза да головой в прорубь?
Сеня беспомощно, с надеждой посмотрел на старшего брата. Тот пожал плечами.
— Иван, хорошо в городе?— спросила Валя, как-то
излишне пристально глядя на него. Ей хотелось говорить
с ним.
— По-разному, Валя. Как везде.
— Ну, с нами-то не сравнишь.
— Сами виноваты!— опять встрял Сеня.— Умоляют людей: записывайтесь в самодеятельность — нет, понимаешь...
— Пошли вы со своей самодеятельностью! Что я, дура, что ли, вылезу на сцену ногами дрыгать. Я ее проломлю там у них.
— Ты можешь любую роль играть, не обязательно ногами дрыгать. Дрыгают в танцевальном кружке, а есть — драматический.
В дверь горницы постучали.
— Внимание,— Сеня поднял палец кверху.— Счас будет — акт!
— Да,— сказала Валя.
Вошел Микола в бостоновом костюме.
— Здрассте.
— Здравствуй, Коля. Садись.
Микола сел на стул, поддернул на коленях наглаженные брюки. Видно, что это его привычная поза.
— Рассказал бы нам чего-нибудь про город, Иван,— попросила Валя серьезно.— Как там живут?
— Живут... Лучше расскажите, как вы живете? Мне тоже интересно.
— Микола, расскажи,— попросил Сеня.
— На провокации не идем,— ответствовал Микола.
— Иной раз посмотришь в кино, душа заболит,— заговорила Валя.— Вот, думаешь, живут люди! Все нарядные ходят, чистенькие... В комнатах все блестит, все под руками... Господи. Правда, что ли, так живут?— Валя смотрела на Ивана. Сеня и Микола тоже смотрели на него. Ждали.
Иван долго молчал, задумчиво глядя на кончик сигареты.
Опять некстати припомнились слова старика. Поднял голову, увидел, что его с интересом ждут, усмехнулся.
— Я вам не скажу за всю Одессу... По-разному живут, ребята. Бывает как в кино, бывает похуже. Мне вот ночами часто деревня снится. Покос... Изба родительская. А давеча глянул на нее — и больно стало: то ли она постарела, то ли я...
— Ну вот у тебя сколько комнат в квартире?— Сене неприятно было упоминать об избе: его совести дело, что она заваливается, так он чувствовал.— Комнаты три?
— Перестань, Сеня. Что вы взялись допрашивать меня?
— Кого же нам допрашивать больше?— спросила Валя.— Друг друга, что ли?.. Мы и так все знаем.
— Мне расскажите.
— Я могу за всех ответить: середка на половинке живем,— сказал Сеня.
— Скучновато живем,— добавила Валя.
— Выходи за Миколу,— посоветовал Сеня,— каждый день будешь со смеху умирать.
Микола спокойно посмотрел на Сеню, хотел что-то сказать, но решил, видно, не стоит.
— Замуж надо, действительно,— согласился Иван.
— Замуж — не напасть...— непонятно сказала Валя. И, глядя на Ивана, спросила прямо: — А за кого замуж-то? Сене не подхожу — высокая, говорит, Микола — молчит. Не станешь же сама навязываться.
Обоих женихов слова эти ударили по сердцу.
— Минуточку!..— взвился Сеня...
Микола пошевелился на стуле, так что стул угрожающе скрипнул.
— Легкая провокация.
Валя запрокинула назад голову, громко, искренне расхохоталась. Все трое невольно засмотрелись на девушку, открыто любуясь ею.
— Все хаханьки,— заметил Сеня.
Микола пожирал Валю влюбленными глазами.
Иван смотрел внимательно, несколько удивленно.
Валя досмеялась до слез, вытерла воротничком кофты глаза, сказала:
— Не обижайтесь, ребята. Меня что-то смех разобрал. Бывает...
— Ну, что, Сеня?.. Пойдем?— Иван поднялся.
— Посидите,— с просительной ноткой в голосе сказала Валя, глядя на Ивана. И такой это был взгляд — необычный, что Микола, например, обратил на него внимание.
— Устал я, Валя. Вы сидите, а я пойду прилягу немного.
— Ну уж...
— Правда. До свиданья.
Сеня посмотрел на Миколу. Микола — на Сеню... Оба остались сидеть. Валя встала и пошла провожать Ивана.
— У нас в сенцах темно...
В прихожей отужинали.
Младшей дочери не было дома.
Невестка переодевала для сна девочку. Хозяйка убирала со стола. Старик рубил у порога табак в корытце.
Иван остановился около него.
— Самосад?..
— Он самый. Какой-то не крепкий нонче уродился. Листовухи добавлю — все слабый.
Иван присел на корточки.
— Дай-ка попробую... Давно не курил.
— Спробуй, спробуй.
Валя стояла рядом, смотрела сверху на Ивана.
— Валька, ужинать-то... простынет все,— сказала мать.
— Потом,— откликнулась Валя.
Дед с Иваном закурили.
— Как?
— Хорош!
— Донничка ишо потом добавлю — ничего будет.
— Ну, бывайте здоровы.
— Мгм.
Иван с Валей вышли в темные сени.
— Давай руку,— сказала Валя.— А то тут лоб разбить можно. Вот здесь ступенька будет.
— Где?.. Ага, вот она.
— Вот... теперь ровно.
Остановились. Плавал в темноте огонек Ивановой папироски.
Некоторое время молчали.
— Ну, иди, а то там женихи-то... скучают.
— Пусть маленько поскучают.
— Сенька-то правда любит, Валя.
— Я знаю. И Микола тоже.
— Ну?..
— А я не люблю.
Молчание.
— Что делать?— спросила Валя.
— Что делать... На нет — спроса нет. Обидно, конечно, за брата... Но этому горю не поможешь.
— Нет, а что мне-то делать?
— Валя!.. Ты уж сама большая — смотри.
— А я любить хочу.
— Пора.
— А почему ты с женой разошелся?
— Кто тебе сказал?
— Сеня.
— Во звонарь-то... успел уж.
— Почему?
— Сложно это, Валя...
— Разлюбил? Или она тебя?
— Иди к женихам-то.
— Сколько поживешь у нас?
— Не знаю... Побуду пока. Сеньке тяжело одному... Он хоть тараторит, крепится, а душонка болит...
Между тем в горнице происходил такой разговор:
— Тебе надо громоотводом работать,— советовал Сеня.
— А тебе — комиком,— невозмутимо отвечал Микола.
— Ты хоть знаешь, сколько комики получают?— снисходительно спросил Сеня.
— По зубам, в основном. За провокации.
— Комики даже лауреаты есть, комики есть депутаты Верховного Совета. Вы ж не понимаете ничего...
— А с какого этажа их спускают оттуда?
— Кого?
— Комиков.
— Я — комик? Ладно. Вот она счас придет, я буду молчать. Ты ж за счет меня только держишься, потому что я говорю, а тебе молчать можно. А счас я буду молчать. Посмотрю, что ты будешь делать. Проведем такой опыт.
Микола молчал.
— Много вывезли сегодня?— спросил Сеня.
— Двенадцать ездок. Потом сразу два комбайна стали. Пока возились — стемнело.
— Сделали?
— Один. Ты ничего не заметил своим фактором?
— Чего заметил?
— Так.— Микола, видно, заметил какую-то перемену в Вале.
— Чего заметил-то?
Молчание.
