техниками или чертежниками и в конструировании кое-что понимали. Остальных же следовало многому научить. И Ледорубов взял на себя обязанность подробно объяснить им, как производить простейшие расчеты и обоснования, как правильно строить чертежи. Приходилось вспоминать и математику, и физику. По сути дела, Захар выполнял роль преподавателя, а не главного конструктора. Но это его нисколько не смущало. Он чувствовал, как общие интересы начинают все теснее притягивать людей друг к другу. Радовали и первые успехи.
— Что я говорил, Захар Никитич? — торжествовал Неткачев. — Лед тронулся, а вы не верили. Великое это дело — увлеченность.
— Посмотрим, как дальше пойдет, — осторожничал Захар. — Атомный ледокол мы, разумеется, спроектировать не сможем, но кое-что придумать попробуем…
Он пока никому не говорил, что начал уже потихоньку осуществлять свою заветную мечту. В его записной книжке появились первые расчеты и контуры цепей блока РК-6. Ледорубов знал, что на заводе эта аппаратура до сих пор не принята к серийному производству, а государственные испытания отложены по крайней мере еще на год. У него хватало пока времени, чтобы документально оформить свою принципиально новую, более совершенную схему блока и преподнести ее как некий сюрприз.
Ледорубов с головой ушел в работу. Дома он почти не появлялся: днем был занят на корабле, а вечером допоздна засиживался в матросском конструкторском бюро. Он едва не бредил осуществлением своего замысла, ложился спать и вставал с одним желанием — чтобы никогда не прекращалась благодатная работа мозга, когда даже во сне ему являлись нужные решения. Снова обрел он долгожданные муки творчества.
Когда все его черновые наброски превратились в стройную, теоретически обоснованную систему, он решил, что пора подключить к делу матросов. Из предварительных эскизов нужно было сделать полный комплект чертежей по всем правилам конструкторской разработки.
На очередное занятие Ледорубов пришел, держа под мышкой скрученные в тугой рулон черновые эскизы. Вызывая общее любопытство, молча принялся разворачивать ватманские листы и прикреплять их кнопками к доске.
Матросы негромко переговаривались, но с расспросами пока не приставали. Всем было известно, что «главный» во всем любит порядок. На занятиях он терпеть не мог праздного любопытства или несдержанности. Вопросы ему было можно задавать лишь после того, как он объяснит, в чем суть дела.
— Ну, так, — громко сказал Захар, беря в руки тяжелую, походившую на бильярдный кий указку. — На этот раз, как говорится, шутки в сторону: предстоит настоящая конструкторская работа. Перед вами принципиальная схема блока РК-6. Он входит в аппаратуру обнаружения неконтактных мин, которая сейчас разрабатывается на одном из предприятий. Над усовершенствованием этого блока сейчас ломают головы десятки опытных конструкторов. Только достичь им удалось пока что не так-то много. Имеющаяся схема все еще несовершенна. А несовершенна потому, что сложна и громоздка. Отсюда надежность ее работы оставляет желать лучшего. Мне же удалось найти несколько иной принцип действия схемы этого блока.
И Захар принялся подробно объяснять существо своей идеи. Он плавно, будто прицеливаясь, водил указкой по изгибам электроцепей, прослеживая прохождение сигнала, а в конце этого пути легонько щелкал по ватману, как бы загоняя воображаемый шар в лузу. Ледорубов говорил долго и серьезно, точно находился не перед матросами, а на техническом совете, где его слушали ученые мужи. Захар этим как бы проверял самого себя — насколько в действительности подготовился к предстоящей защите своего проекта.
— Все понятно? — спросил он и стукнул тупым концом указки об пол, словно тем самым в своих объяснениях поставил точку.
— Почти, — признался Лещихин, смущенно почесывая затылок.
— Ну, это тебе — почти, — передразнил дружка Стыков. — За всех не расписывайся.
Он вылез из-за стола, за которым сидел, по-наполеоновски скрестив руки на груди, и подошел к доске. Некоторое время напряженно вглядывался в схему, потом сказал:
— Что ж, работенка — что надо, серьезная.
— Вам действительно все понятно? — усомнился Ледорубов.
— Хотите, повторю все, что вы сказали? — предложил Стыков.
Захар протянул ему указку и умышленно попросил рассказать о принципе действия самого сложного узла.
Ничуть не смутившись, матрос принял из рук Ледорубова указку и уверенно пересказал самую суть того, что услышал.
— Так, — Захар скупо поблагодарил его кивком головы. — Вот вы, Стыков, и возьмите на себя труд оформить основную принципиальную схему — как полагается, тушью. В помощь можете взять любого, хотя бы Лещихина. — И не всякий случай спросил: — Как, справитесь?
Стыков лишь ухмыльнулся, — мол, нет ничего проще, на гражданке приходилось и посложнее кое-что делать… Не желая попусту тратить время, он повелительным жестом подозвал Савву, и вдвоем они стали раскатывать на столе широкий лист ватманской бумаги.
Захар лишь сокрушенно качнул головой, прощая Стыкову его неистребимую самоуверенность. А в душе остался доволен.
Распределив менее сложные чертежи между остальными матросами, Захар принялся не спеша расхаживать между столами и кульманами. Теперь он разрешил задавать вопросы и терпеливо разъяснял каждому все, что было непонятно.
В бытность свою военпредом Ледорубов постиг сложную и тонкую механику взаимодействия многих людей, от разума которых в той или иной мере зависело рождение новой техники. Себя он причислял к немногочисленному клану теоретиков, носителей основной технической идеи, но всегда с уважением относился к трудовой конструкторской братии, которой у них на предприятии было большинство. Да и что стоила бы его самая блестящая новаторская мысль, не будь она материализована сначала в чертежах, а потом и в металле! На матросов Захар имел особые виды. Разумеется, всю их черновую работу в любом конструкторском бюро могли бы сделать куда более квалифицированно. Только Ледорубов пока что не собирался обращаться за помощью к профессионалам. Он ничуть не сомневался, что именно моряки, как разработчики, могли бы подсказать ему нечто такое, на что не всегда способны люди, оторвавшиеся от моря, от валкой корабельной палубы.
Среди товарищей Олег Стыков и в самом деле оказался самым опытным в конструкторском деле. Ледорубов несколько раз заглядывал в его чертеж, но существенно придраться было не к чему. Олег чертил остро отточенным карандашом с таким усердием, что даже высовывал от напряжения кончик языка. На шее у него, подобно талисману, болтался на нитке ластик. Видимо, так он привык работать еще на гражданке.
