что Малев, видно, ничего не знает о взрывчатке. «Как-нибудь извернемся, извернемся как-нибудь», — лихорадочно думал он.
С помощью Васьки Пожарник уложил Окунева в лодку и вернулся на берег за спасательным жилетом.
— Сейчас, сейчас, — бормотал он.
— Ты где аммонал берешь? — бесцветным голосом спросил Малев и придержал за рукав наладившегося в лодку добытчика.
— Да ты что? — чувствуя, как немеет спина, закричал Пожарник, отступая к воде и оглядываясь на Ваську. — Какой аммонал?
Васька дипломатически молчал, освобождая весла. Загря, вытянув шею, пружинисто шел за Пожарником, готовый вцепиться ему в горло по первому знаку хозяина, но Пожарник его не замечал, не смея оторвать глаз от лица Малева. Вода уже лилась через голенища коротких Пожарниковых сапог, но он продолжал пятиться.
— Ты это… — не меняя голоса и не двигаясь с места, продолжал Малев. — На реку больше не кажись. Отвадься.
— Садись! — Васька ткнул Пожарника в спину веслом, и тот задом завалился через борт в лодку, болтая сапогами.
— Пока, Иван Александрович! — крикнул Васька и отпихнулся веслом от камней.
— Ширмач! — бормотал Пожарник, нервно передергивая плечами. Он никак не мог отделаться от холода, сковавшего позвоночник. — Такой утопит и не задумается!
— Ага. Кончит! Даже не сомневайся, — радостно уверил Пожарника Васька и завел мотор.
Окунев хотел сказать, что не будет Малев никого убивать, не такой он человек, но передумал.
Для пользы дела.
Малев подъехал к своему берегу минут через тридцать после того, как Васька увез художника. Подружившиеся собаки выскочили из лодки, едва она коснулась песка, и убежали в пойму, а он, усмехаясь своей недавней оплошности, несколько раз обмотал лодочную цепь вокруг коряги, торчавшей из обрыва, и защелкнул карабин.
В обласке лежал мешок с продуктами, дополнительно присланными из дому Марией, тут же валялся хомут с постромками и вальком, а неподалеку ходила лошадь, выбирая из-под старой травы проклюнувшуюся молодь. Увидев Малева, лошадь приветственно заржала и подошла к обласку.
— Натосковалась? — спросил Малев и развязал присланный из дома мешок.
Лошадь потянулась мордой к мешку, и он дал ей кусок калача, с удовольствием ощущая на своей ладони мягкие лошадиные губы, потом позвал собак.
— Найдена! — крикнул Малев, и белая собачонка подбежала к нему, торопливо выбравшись из кочек, где промышляла мышей.
«Ну вот, и мы не без заутрия», — подумал довольно Малев, радуясь, что собачонка уже усвоила имя.
Он дал ей большой кусок калача и оглянулся на Загрю, который ревниво наблюдал за ним со стороны.
— Иди, иди, — позвал Малев. — Не стесняйся! — И пес подошел и осторожно взял свою долю.
Все было ладно, по уму; Малев с наслаждением вытянул ноги, привалился спиной к мешку и закурил.
Перед ним лежала пойма, испещренная блюдцами-озерами и покрытая бурой прошлогодней осокой. За поймой у горизонта темнели холмы материка, справа к материку уходила узкая грива, заросшая лесом. В голых ветвях старой осины на ближнем краю гривы Малев видел черную точку — орлиное гнездо, там был его стан.
Над поймой перелетали табуны уток и гусей, а где то в стороне кричали лебеди.
Большой черный муравей выполз с травы на руку и побежал по ней, намереваясь забраться под рукав. Малев осторожно стряхнул его на траву и закрыл глаза. Зима была долгой, но весна опять пришла в пойму и еще будет приходить.
Не однажды…
На эвакуацию всем выписали повышенный аванс, поскольку никто не знал, как пойдет дело: дорога, она дорога и есть.
Эшелоны с оборудованием цехов и основным народом отбыли в воскресенье, а в понедельник должен был уйти последний состав с разной мелочью, нужной на новом месте. Снимать ее отрядили людей, которые посмелее.
Оставшимся выдавал деньги горбатый кассир заводоуправления Филюкин. В понедельник утром он одетый сидел в кассе на своем обычном месте и глядел в зарешеченное окошко.
Утро было ветреное и сырое. В комнате дуло как на улице, потому что стекол в окне не было — высыпались от бомбежек. Филюкин не знал, сколько времени ему придется сидеть в кассе, он плотно завернул в пальто тощее тело, а руки спрятал в рукава. В окно ему видать было часть заводского двора, проходную и площадь перед ней. На площади рябились большие лужи и ходили голодные взъерошенные голуби. Проходную никто не охранял, и это обстоятельство злило Филюкина больше всего. Получалось, что завода нет, а он, кассир Филюкин, пребывает здесь случайно и последние часы.
В окошечко, устроенное в глухой деревянной стене по правую руку от кассира, застучали нетерпеливо и громко. Филюкин повернул на стук узкое с глубоко сидящими глазами лицо и погодил открывать, потому что касса — не пивной ларек. По стуку он определил, что явился слесарь Марьин из четвертого цеха, непутевый парень и любитель выпить. Филюкин убрал задвижку, выждав определенное время, и строго посмотрел на Марьина. На голове слесаря была шапка-ушанка без левого оторванного уха, а сам он был весь перемазанный грязью и провонял дымом.
Марьин нисколько не удивился, обнаружив кассира на привычном месте; сколько он помнил себя на заводе, Филюкин всегда сидел здесь. Но время было смутное, и Марьин на всякий случай решил похвалить Филюкина.
— Молодец, хрыч! — сказал Марьин. — Дело соблюдаешь.
Марьин — все знали — был шалопай, но кассиру стало приятно, что его похвалили, хотя вида он, конечно, не подал, а отыскал в ведомости фамилию слесаря, поставил знак, где расписываться, и отсчитал деньги. Выкидывая красные тридцатки перед носом Марьина, Филюкин еще раз пересчитал их и сказал, чтобы Марьин проверил деньги, не отходя от кассы.
Марьин, не считая, сгреб деньги и ушел, но вскоре воротился.
— Слышь-ка, старик! — заорал он через стену, так как Филюкин уже затворил окно. — Парторг сказал, чтобы ты сидел. И никуда!.. Понял? Попеременке подбегать будут. Слышишь?
— Слышу, — сказал Филюкин, и Марьин ушел.
После ухода слесаря кассир сосчитал в ведомости людей, не получивших деньги. Их вышло семнадцать, на сумму пять тысяч сто рублей. Филюкин открыл старый облезлый сейф, проверил деньги и опять стал спокойно глядеть в окно, потому что в сейфе столько оно и было — пять тысяч сто.
Во дворе копошились вокруг машины люди, грузили железо. Единственная эта машина моталась к тупику, где стоял состав, и обратно почти беспрерывно. Филюкин прикинул, что если так пойдет дело, то к вечеру они управятся. Среди людей у машины он разглядел парторга в телогрейке и с наганом у пояса, но у других оружия не было видно, и это Филюкину тоже не понравилось:
