Полчаса спустя, тяжело ступая, появилась Анисса. Стоило ей открыть дверь, как в коридор выскочила Томуся, радостно воскликнула: «Мама!» Считалось, что Анисса нигде не работает. Куда бы она ни устраивалась, тяжелая форма астмы давала о себе знать и сваливала ее в постель. Когда ее мужа забрали в колонию за кражу, Анисса пошла было на швейную фабрику, но через несколько часов ее доставила домой «скорая». Знала она, что ей нельзя покидать дом и отправляться туда, где приволье для разного рода запахов. Знала, что родные любую вещь приносят с опаской, не вызовет ли она приступ. Знала это Анисса, но ей очень хотелось, чтобы сыновья — Сослан, он учился на первом курсе сельскохозяйственного ииститута, и Майрам, закончивший девятый класс, — продолжили учебу. И через некоторое время она сделала еще одну попытку, устроилась на сей раз рабочей парка культуры и отдыха. Увы! Болезнь не любила шуток. Но кому-то же надо было работать, ведь семья осталась без кормильца. Пока Сослан раздумывал, Майрам бросил школу и стал разнорабочим на заводе «Победит». Потом дядя Касполат устроил его таксистом. В ответ на упреки Сослана Майрам твердил: я еще не раз бы тормознул, пока до аттестата зрелости докарабкался бы, а ты у нас отличник, так что вкалывать следует мне, и нечего меня жалеть: заработки у таксиста такие, что заставляют забыть о дипломе…
Между собой сыновья Аниссы были скорее суровы, чем нежны, а вот мать оберегали и от лишних забот, и от грубого слова. Все знали, что жизнь ее не баловала. И муж Измаил конечно же был ей не пара. Многие осуждали ее за то, что замуж за него вышла. Запутанная жизнь была у него, по всей земле свою долю искал: то в Среднюю Азию махнет, то в Сибирь, то в Ленинград подастся… Жадность, взнуздав его однажды, многие годы подгоняла плетью… Аниссе бы выждать — любовь не должна была обойти такую девушку мимо. Да она в восемнадцать лет сиротой осталась: отец погиб на фронте, мать умерла. Что было делать? Ей жить хотелось, о счастье мечталось, не знала, на кого опереться. Она растерянно озиралась вокруг, и тут рядом оказался Измаил. Посватался — в душу не заглядывала, о прошлом его не спрашивала — с ходу дала согласие. Появлению каждого из детей радовалась; не в Измаиле — в них видела смысл своей жизни. Да черная судьба подкараулила, ударила в тот самый миг, когда Анисса всерьез о счастье размечталась. Разве могла она предположить, что Измаил пойдет на преступление?! Думала: премии домой несет, а вышло — у государства крал…
Чем больше Руслан задумывался о судьбе Измаила и Аниссы, тем упрямее сверлила его мысль: в их страданиях виноват не столько Измаил, сколько его отец — одноногий Урузмаг. Измаилу бы брать пример с Тотырбека, а он на отца поглядывал. Жадность свою Урузмаг и сыну передал…
Руслану вспомнился аул Хохкау, жизнь пяти фамилий на маленьком каменистом пятачке; как потом все перемешалось в ущелье, как разбрелись хохкауцы по разным городам и селам…
Тесно переплелись судьбы фамилий. Гагаевы, Кайтазовы, Кетоевы, Дзуговы, Тотикоевы давно разбрелись по всей Осетии и далеко по стране, а корни их все еще в маленьком горном ауле Хохкау. Нет-нет, а возвращаются люди назад, встречаются — и тогда вновь оживает прошлое. Руслан мысленно прошелся по судьбам пяти фамилий, и его вновь поразило, как неразрывно наше сегодня с деяниями дедов и прадедов. И опять мучают вопросы, от которых он бежал в горы. Невольно подозреваешь, что есть какая-то закономерность в судьбах людей, что выбор жизненной дорожки дедами впрямую повлиял на путь их потомков. Почему у Заремы Дзуговой, ставшей всемирно известным ученым, сложилась именно эта линия жизни, а у него, Руслана, своя? Разве они не из одного аула? Разве не одинаковые желания и помыслы руководили ими в делах?
Вопрос за вопросом — и каждый тянет в глубь прошлого.
…В дверь постучалась Анисса. Руслан вскочил на ноги, распахнул ее:
— Входите…
Но Анисса не перешагнула порога. Стоя у противоположной стены, она сказала:
— Рада вас видеть здоровым, Руслан Умарович. С нетерпением ждала вас. Думала, к кому обратиться за помощью, и решила, что следует вас попросить вмешаться. Речь идет о моих сыновьях. Совсем от рук отбились. Да и как могло быть иначе? Если в доме нет мужчины, разве мать сможет повлиять на сыновей? Я все за младшего беспокоилась, за Майрама, вы знаете, он всегда был какой-то открытый, безрассудный… А Сослан мне всегда казался благоразумным, рассудительным… Но в последнее время что-то с ним произошло. И теперь моя душа больше о нем болит. Горячится он по молодости. Хочет сразу всех людей исправить, хорошими сделать. Но так не бывает. Не знаю, откуда у него это. Измаил совсем другой. Он считает, что с годами люди не лучше, а хуже становятся. И тоже ошибается! Как мне объяснить сыну, что в жизни не все так, как хочется? Не могу я найти слова. На вас, Руслан, рассчитываю, вы уж поговорите с ним. Внушил себе, что… — как это он сказал? — главное назначение человека — жить так, чтобы смел самому себе в глаза смотреть. Это не мои — это его слова. Затвердил их наизусть и ничего другого не желает признавать. Правду бросает в лицо преподавателям, начальству в колхозе, где проходят практику. А кому это понравится? На совесть людскую надеется, его подводят иной раз, а он злится. Разные они у меня дети. Вы уж, Руслан Умарович, побеседуйте с ними, расскажите им о своей жизни, пусть поймут, что к чему… Майрама приструните. С какими-то женщинами видят его часто. Сослан возвращается из колхоза. Позовите его к себе. Если я скажу, чтоб к вам зашел, догадается, что по моей просьбе с ними беседуете, и обидится… Такой у него сложный характер!..
Она ушла, вырвав у Руслана обещание непременно договорить с ее сыновьями.
Руслан вновь прилег на диван, задумался. А по плечу ли ему просьба Аниссы? Сможет ли он отыскать ключик к душе Сослана? Очень уж он ершистый. Жизнь еще не обломала его. «Главное назначение человека — жить так, чтобы смел самому себе прямо в глаза смотреть…» Сказано недурно. Но ты, Сослан, не знаешь, что не от одного только человека зависит, останется его совесть чистой или будет запятнана. Вот я, Руслан Гагаев, жил, как жилось, по совести. А когда и где судьба позволила мне самому делать выбор? Пожалуй, только раз за всю жизнь. Это когда Урузмаг предложил покинуть комбинат. А в остальных случаях обстоятельства складывались по-другому. А разве есть в этом моя вина?
А может быть, есть? Не в той ли ситуации, когда представился случай сделать выбор и я ошибся, — исток моих бед? Впрочем, получить квартиру, после жизни в бараке… Кто устоит перед таким выбором? Да и как выстоять, если тебе девятнадцать лет? Тогда о событиях и вещах я судил поверхностно. А ведь должен был задуматься серьезно. И потом были еще возможности выбора? И может быть, стоило хоть однажды поразмыслить о том, как ты живешь. К чьим советам прислушиваешься? Выходит, и моя вина есть в сложившейся ситуации, ведь, перебравшись в город, я мог жить и по-другому…
Сослан заявился домой за полночь. Руслан услышал, как дважды повернулся ключ в замке и скрипнула дверь. Вошедший старательно вытирал ноги о коврик. Это Сослан, его привычка. Тут же по коридору пронесся шепот соседа Кемала Кадаева:
— Сенсационное известие, Сослан! Наш милейший Руслан возвратился с «гастролей», — он возбужденно хихикнул. — Если есть еще чудаки на земле, то один из самых-самых… это Руслан. Еще бы! Кто его примет всерьез? Человек окончил институт, свободно изъясняется по-английски, имеет квартиру в центре трехсоттысячного города, а работает чабаном! Месяцами бродит по горам за отарой. А возвратившись домой, думаете, бросается наслаждаться прелестями цивилизации? Ничего подобного. Днями и ночами торчит в комнате. Подумать только! Постучите. Чего ему сделается? — нетерпеливо сопел за дверью Кемал.
Руслан представил себе, как Сослан приблизился к его давно не крашенной двери, прислушался, спит ли он…
— Он о вас спрашивал, — подначивал его назойливый сосед. — У матери вашей. Я слышал…
Руслан не стал дожидаться, пока Сослан решится постучать. Не поднимаясь с дивана, пнул ногой дверь. Сослан шагнул через порог и прикрыл ее за собой. Его глаза пытливо окинули комнату и остановились на хозяине. Руслан взмахнул рукой, что означало приветствие, — лениво и безвольно. Сослан поморщился. Надолго ли его хватит?
— Все в порядке? — спросил он.
Руслан молча кивнул головой. Сослан уселся на единственный в комнате стул, уставился на фонарь. Руслан спустил на пол ноги, слегка покачался на пружинах дивана. Поймав быстрый взгляд Сослана, смущенно и неохотно признался:
— От всего отвык, а вот по дивану скучаю. — Подойдя к фикусу, оставшемуся от довоенной жизни, потрогал листья: — Спасибо, хорошо поливаешь.
— Мать, — объяснил Сослан. — Она выручает, когда Забывают.
Ноги Руслана в белых шерстяных, домашней вязки носках бесшумно заскользили по потрескавшемуся дощатому полу. Он пододвинул диван к столу, включил настольную лампу. Вытащил из-под стола бутылку, прождавшую здесь с полгода, что он провел среди природы, всю покрытую пылью. Пока Сослан выбивал из нее пробку, Руслан выудил из спутника его походов по горам — хурджина — кругляш сыра, вывалил на шершавый стол вареное мясо, лук, тархун, киндзу. Чокнулись. Руслан поднес стакан ко рту, но сделал лишь глоток. Сослан покосился на него. Они сидели друг против друга, перед ними находились выпивка и закуска, но они не притрагивались к ним, молча думали каждый о своем…
