Димка был в восторге: и мама прилетела, и папа приехал! Вот здорово! Смущенный Иван Егорович затаился на кухне.
— Папочка, скажи маме, чтобы она больше не улетала! — просил Димка. Я без вас очень-преочень скучаю!
— Хорошо, Димок, я попрошу маму, чтобы она не оставляла нас с тобой, — пообещал Илья, но этот многозначительный намек Татьяна пропустила мимо ушей.
За ужином разговор не клеился, непочатой осталась бутылка французского коньяка, привезенная Ильей. Отец, поковырявшись в тарелке, вылез из-за стола и отправился прогуляться перед сном, прихватив с собой внука.
Татьяна поняла, что объяснения с Ильей не избежать.
И действительно, как только они остались одни, Илья умоляюще заговорил:
— Танюша, я же одну тебя люблю, одну на всю жизнь! Клянусь нашим сынишкой, за все это время у меня не было другой женщины…
— Меня это не интересует, — равнодушно ответила Татьяна.
— Мне все понятно, — прохрипел он. — Знающие люди говорили мне, что вы все там на судне расписаны по начальству. Ты, наверное, спишь с капитаном!
— Нет, со вторым механиком. Капитан староват для меня…
— Шлюха! — сдавленно воскликнул он, но тут же опомнился: — Прости меня, Таня, я просто не в себе. Я никогда ни в чем тебя не упрекну.
— Поздно, Илья. Наш поезд давно ушел.
— Но я не могу без тебя! Я с ума схожу от тоски!
— Прости меня, Илья, но пойми, я не люблю тебя и ничего не могу с собой поделать. Это не вздорная бабья прихоть, это мое твердое решение. Прошу тебя, оформи дело с разводом.
Илья закрыл лицо руками, плечи его сотрясались от рыданий…
В обратном полете из Москвы во Владивосток, когда притупились грустные впечатления от расставания с отцом и Димкой, Татьяне пришла в голову мысль о том, что она может теперь с чистой совестью доложить помполиту Воротынцеву: ваше указание выполнила, семейные дела упорядочила!
С недобрыми предчувствиями шагал Урманов по направлению к штабу.
— Выш выход откладывается, — сказали ему там. — В семь сорок пять Израиль начал военные действия против Объединенной Арабской Республики.
— Это серьезно? — спросил Урманов.
— Очень даже серьезно. С часу на час ожидается Заявление Советского правительства.
Вскоре правительственный документ передали по радио. Израиль был назван в нем стороной, развязавшей неспровоцированную агрессию. «Советское правительство оставляет за собой право осуществить все необходимые меры, вытекающие из обстановки», — говорилось в Заявлении.
Лейтенант Русаков понимал, какая огромная ответственность свалилась на плечи его отца, многое отдал бы он, чтобы сейчас быть рядом с ним.
Разволновался и Павел Русаков.
— А почему нас остановили? — спросил он командира.
— К сожалению, как говорил еще адмирал Лазарев, Черное море — это бутылка, затычка от которой находится у турок, — ответил Урманов.
— И сколько будем ждать?
— Пока не прояснится военная и политическая обстановка в регионе.
Обстановка прояснилась лишь спустя несколько дней, когда решительная позиция Советского Союза и гневное осуждение миролюбивых стран вынудили Израиль остановить продвижение своих войск. Все эти дни для военных моряков прошли в тревожном ожидании.
Двенадцатого июня из Средиземного моря возвратился водолей. Едва судно ошвартовалось возле причала, как на него началось паломничество соседей. Пошел и Урманов, тем более что капитан водолея был давним его знакомым.
— Одолели тебя, Никифорыч? — поздоровавшись, спросил Сергей.
— Не говори, — усмехнулся капитан. — Как будто я приятель Бен Гуриона.
— Ты меня извини, но мне скоро самому туда. Будь другом, просвети немного.
— Да что я особенного могу рассказать, Сергей Прокофьевич? Видел, как горел Порт-Саид, как разные кораблишки возле нас шныряли, только и всего.
— Наших никто не беспокоил?
— Один раз подскочили чьи-то катера, поиграли на нервах и смотались. Зато возле Эль-Ариша израильская авиация раздолбала американское судно оживился капитан. — Я потом это судно встретил в Критском море, его тащил на буксире американский спасатель. Коробка типа «Либерти». Весь обгорелый, в борту и на палубе несколько пробоин. Похоже, что его ракетами отделали. А флаг наполовину приспущен, значит, на борту есть убитые. Не знаю, за что они его так. Похоже — это замаскированный под торгаша разведчик.
— Странная история, — удивленно воскликнул Урманов. — Свой у свояка помял бока. А как обстановка в проливах?
— Помурыжили нас возле Кадыкая, пока лоцмана дали. Их самолеты несколько раз делали облет. А я после того, как встретил побитого американца, самый большущий флаг на мачте вывесил. Чтоб все видели, кто мы, и не рыпались.
— А военные американские корабли как вели себя?
— Их эскадра еще в первых числах июня появилась в Критском море. Видимо, знали, стервецы. Хотя чего там гадать, ведь израильский генерал Иааков накануне событий летал в Вашингтон. В газетах об этом писали. Видимо, просил позволения напасть на арабов.
— Да, Никифорыч, похоже, мир был на пороге большой войны, — вздохнул Урманов.
— Лично я от прошлой еще не очухался, все железо из меня не вышло. Чертов осколок под коленкой сидит.
— Ты когда снова в Средиземное соберешься?
— Месячишка через два навещу вас.
— Будь другом, Никифорыч, прихвати блока два «Шипки». Я запасся, да боюсь, не хватит.
— Будет сделано, Сергей Прокофьевич!
Четырнадцатого июня «Горделивому» дали «добро» на выход в море.
К половине девятого причал возле крейсера был полон. Чуть в стороне от провожающих выстроился базовый оркестр, наигрывавший бравурные мелодии.
Урманов стоял на мостике и намеренно не смотрел в сторону берега, зная, что на причале находится Ирина Русакова, примчавшаяся сюда одной из первых. Командир, наверное, выдержал бы характер, если б вдруг не услышал звонкий женский голос:
— Сержик! Сереженька! — Так могла называть его только тетушка Соня. И она приехала сюда!
Пришлось перейти на другое крыло мостика, чтобы разглядеть в толпе Софью Ниловну, которая привставала на цыпочки и махала ему шелковой косынкой. Потом взор Урманова скользнул по причалу и остановился на той, кого не хотел видеть. Ирина была одета в немыслимо цветастое платье, цыганские серьги-обручи выглядывали из-под распущенных по плечам темных волос. Она резко выделялась среди скромно одетых женщин не только нарядом, но и горделивым спокойствием. Другие жены что-то выкрикивали, взволнованно поправляли прически, поднимали на руках верещащих ребятишек, а Ирина стояла, застыв, как натурщица перед мольбертом художника…
Стрелки часов отделили левую верхнюю четвертушку циферблата, наступило время открывать палубу.
— Разрешить провожающим доступ на корабль, — скомандовал Урманов дежурной службе. Вскоре по трапу застучали женские каблучки — непривычная для морского уха дробь.
Он и сам спустился вниз, чтобы встретить тетю. Взяв ее под руку, провел в свою командирскую каюту.
— Ого, Сержик, — восхищенно лопотала Софья Ниловна. — Да у тебя настоящая трехкомнатная квартира!
— Жить можно, — усмехнулся он, вспомнив слова Павла Русакова.
— И у других такие же? — полюбопытствовала тетя.
— Смотря у кого. Адмиральская побольше моей, офицерские поменьше.
Она как шаловливая девчушка покрутилась в поворотном кресле, нажала кнопку вызова вестового матроса. Тот мигом появился в дверях.
— Спасибо. Ложный вызов, — сказал ему командир.
Потом Софья Ниловна увидела фотографии брата и невестки под стеклом рабочего стола и сразу погрустнела.
— Может, я неладно сделала, Сережа, — смахнув слезу, заговорила она. — Только я привезла тебе горсточку земли с Прониной могилы… Чтобы вспоминал о нас в дальних краях…
Она достала из сумки небольшую палехскую шкатулочку, протянула племяннику.
— Спасибо, тетя Соня, — растроганно произнес он, потрясенный тем, что сам не догадался это сделать.
В девять тридцать по корабельной трансляции прозвучала команда:
— Провожающим просьба покинуть корабль!
Урманов, провожая Софью Ниловну до трапа, задержался с нею на корме.
Мимо тянулись на выход женщины со смазанной губной помадой и грустными глазами, волочившие за ручонки зареванных ребятишек. Почти все дети «Горделивого» были еще дошкольного возраста. Быстрым шагом прошла жена замполита Валейшо, веснушки на ее лице были тщательно запудрены. Сергей отметил про себя, что детей она на проводы отца не привезла.
А потом… потом Урманову самому стало ясно, что неспроста он задержался с тетушкой возле кормового флага. На палубе появились молодые Русаковы. Они шли как школьники, взявшись за руки, смотрели друг на друга, никого не замечая вокруг. На верхней площадке трапа Игорь обнял и поцеловал жену, затем, резко повернувшись кругом, зашагал прочь. Только тогда Ирина вскинула голову, увидела командира и сказала с легкой улыбкой:
