— Машины у него хорошо отрегулированы, — смотря в бинокль на приближающееся судно, сказал Павел Русаков. — Ни дыминки над трубой. Видать, толковый механик на нем плавает.
С «Новокуйбышевска» тоже увидели советские корабли. Все свободные от вахты высыпали наверх, чтобы быть свидетелями этой встречи далеко от родной земли.
— Наверняка там есть кто-нибудь из моих однокашников, — с завистью посматривая на крейсера и большие противолодочные корабли, говорил Алмазов.
— Лучком бы у них разжиться, — вздыхала Варвара Акимовна. — Наш весь пророс и задрябнул.
Потом новокуйбышевцы потянулись в лазарет проститься с Некрыловым. Томп принес ему сувенир: сосуд-тыкву из Сомали. Он умело отреставрировал занятную фляжку, даже обновил цветной орнамент.
— Здесь все слезы, которые Лида возле твоей постели наплакала, пошутил Ян. Отношения рулевого с буфетчицей уже ни для кого не были секретом.
— Вы идете к военным, доктор? — спросил Томп Татьяну, грустно потупился и почти прошептал: — Только не останьтесь там насовсем…
К остановившемуся судну уже торопился катер, приплясывая на зыбких волнах, подойдя, ткнулся скулой в опущенный трап. На палубу поднялся молодой худощавый офицер.
— Лейтенант Русаков, — представился он капитану. — Прибыл за больным.
— Сейчас его принесут, — назвав свою фамилию, сказал Сорокин.
Татьяна шла следом за носилками, на которых лежал укутанный в одеяло Гешка.
— Игорек! — бросилась она к лейтенанту.
— Здравствуйте, тетя Танечка! — обняв ее, сказал тот. — Я с крейсера «Горделивый». На нем еще отец и дядя Павел.
— Все наши там? — изумленно воскликнула Татьяна.
— Почти все, — улыбнулся Игорь.
Гешке дали возможность попрощаться с заплаканной Лидой, потом осторожно снесли по трапу на катер. Татьяна сошла следом за носилками.
— Особенно не задерживайтесь, Татьяна Ивановна, — попросил ее капитан.
— Я быстро, Семен Ильич!
Крючковой катера оттолкнулся от трапа. Чихнув, зататакал движок. Юркая посудинка вновь заплясала на зыби.
— Значит, ты женился, Игорек? — говорила Татьяна, стоя рядом с племянником. — Как годы летят! Давно ли я тебя за руку водила?
— Меня до сих пор за ручку водят, — засмеялся тот. — Теперь — строгие дяди с большими звездами на погонах.
Корабль быстро матерел. Когда катер подбежал к нему, борт крейсера показался Татьяне громадной серой скалой, нависшей над океаном.
Носилки с больным осторожно подняли на палубу в специальной беседке. Вместе с Гешкой прокатилась наверх и Татьяна. Чьи-то ловкие руки подхватили беседочные стропы, аккуратно приземлили людей на разогретый солнцем, пахнущий соляром металл.
— Ты, сестренка, будто с неба свалилась! — басил Андрей Русаков, обнимая и целуя Татьяну. — В прямом и переносном смысле.
Чуть поодаль ждал своей очереди Павел.
— Павлик, ты-то откуда здесь? — восклицала Татьяна, трогая его офицерские погоны. — У тебя же сугубо мирная профессия!
— Ой, не говори, сестричка! Профессия, верно, мирная, только всю жизнь работаю на оборону. Видишь, какого красавца на своем стапеле отгрохал!
— Разберешься с делами, милости прошу в мою каюту, — сказал сестре Андрей, уступая место офицеру с медицинскими эмблемами на погонах.
— Начальник медицинской службы капитан Свирь, — представился тот. Что у вас? Несчастный случай? — спросил врач, кивнув в сторону больного.
— Нет, товарищ капитан, ранение при героических обстоятельствах! — нарочито громко, чтобы услышал Гешка, ответила Татьяна.
Особняком от всех на палубе застыл Урманов. Из-под синей с матерчатым козырьком пилотки выбивалась прядь тронутых сединой темно-русых волос. В суровом его облике появилось что-то незнакомое, и Татьяна, шагнув в его сторону, неуверенно произнесла:
— Сережа, вы?
— Здравствуйте, Татьяна Ивановна, — без улыбки ответил он. — Видите, как бывает в жизни: гора с горой не сходится, а моряки, как айсберги, всегда на плаву…
Эта его фраза обдала Татьяну холодом, она растерянно молчала, смотрела на Урманова, пока не услышала голос корабельного врача:
— Прошу вас в лазарет, доктор. Больной уже там.
Калининград — Москва — Голицыно
Все хорошо, идем ко дну! (исп.).
