– Нет, – отвечаю. – До этого пока не дошло. Хоть обстановочка серьезная. Да и евреев-то почти не осталось.
– Для погрома найдут, – усмехнулся парень, – объявят кого-нибудь евреем и начнут. Я газеты читаю. Плохо будет России, если они что-нибудь затеют, похуже, чем немцам. Запад отвернется – плохо им будет.
– Думаю, что будет неважно, – согласился я.
Подавив искушение свернуть к мечети Аль-Акса, я, следуя совету, шел к пикету. Признаться, я несколько раз уже хаживал по этим местам, но днем, при народе, когда можно кого-то спросить…
Дежурный солдат комендантского пикета был явно озадачен моим появлением – он поставлен предупреждать «нецелесообразность» визитов из еврейского района в арабский, а тут я шел в обратном направлении…
– Сэр, эта лестница ведет к Стене Плача? – упредил я его любопытство. И в ответ на кивок добавил: – О’кей. Мне именно туда и надо. К Навозным воротам.
Через несколько минут я спустился к стене, сложенной из огромных тесаных камней, некогда служивших опорой западной стороны долины Храма, – все, что осталось после разрушения. Самое святое место евреев всего мира. До глубокой ночи на этом месте маячат одинокие фигуры мужчин. Ритуально покачиваясь и уткнувшись лицом к стене, они в экстазе читают молитвы. Просят у Бога помощи и прощения. В расщелинах между камнями, где буйно пробиваются какие-то колючки, торчат бумажные клочки – послания молящихся к Господу с обратным адресом. Будучи здесь в последний раз, я тоже не устоял перед соблазном попросить кое о чем Господа. А в стороне, за оградой, Бога докучают женщины. Справа зияла ночной темью арка Навозных ворот – в стародавние времена христиане сваливали мусор на развалины Храма.
На стене, свесив ноги, сидел солдат с автоматом. За спиной солдата дыбился золоченый купол мечети Омара… Удивительно, как все переплелось в одном месте, стена к стене – святыни мусульман, христиан и евреев. Что сейчас меня привлекало к Стене Плача, так это холодная питьевая вода. Все было на месте – и бумажные стаканчики, и салфетки, и вода, охлажденная специальной установкой. Что касалось самой Стены Плача, то, к досаде своей, я не испытывал особого трепета. Вероятно, предвосхищение встречи было слишком сильным: я нафантазировал себе бог весть что, а увидел невзрачную стену из древних камней. Если душа не прониклась глубинами иудаизма, если религиозное знание более чем скромное, то аскетизм ритуала, его атрибуты подавляют восторг.
Другое дело христианская религия. Помпезность религиозных сооружений, их архитектура, ритуалы, пышность одежд священнослужителей, звуки органа, в особенности у католиков, – все это внушает трепет, выжимает слезу. Конечно, прокаленная солнцем земля, на которой рождался иудаизм, влияла на аскетизм религиозной атрибутики. Это позже, взяв в основу тот же иудейский аскетизм, христианская религия в благословенных землях Европы, в бархатном климате, расцвела пышным цветом. Во всяком случае, стоя у Стены Плача, принимая разумом историю своего народа, я в душе оставался глухим. И негодовал на себя за эту глухоту…
А теперь по лестнице вверх в лабиринт Старого города. Спокойно, без толчеи, пройти по Великому Скорбному пути. Дорога к Виа-Долороса – к улице Скорбного пути – мне была знакома, но только от Цветочных ворот. Крепостные стены Старого Иерусалима, выложенные серым камнем, вытянулись на четыре километра и простреливались семью воротами. Кружил меня по этим местам в предыдущий визит араб-христианин, член коптской общины. Молодой человек с тонким лицом и крестиком на смуглой груди. Приметив в толпе мою растерянную физиономию, копт пристал ко мне с услугой – поводить, показать. Я сопротивлялся, зная, что услуга должна быть оплачена. Вывернув наружу карманы куртки, я дал понять, что с деньгами у меня не густо. Копт ткнул в торчащий из кармана театральный бинокль и сказал, что будет доволен, если я отблагодарю его этим предметом. Так состоялась бартерная сделка…
Куда только он меня не водил!
И к Святой тюрьме, где Иисус провел ночь после ареста в Гефсиманском саду. И к капелле Святой Елены, что принадлежала армянской общине. И к могиле святого Иосифа, принадлежащей абиссинской общине. И к церкви Святого Марка сирийско-православного вероисповедания. И к армянской церкви Святого Якова… Мы выходили из Старого города через Львиные ворота и возвращались через Золоченые. Поднимались к церкви Святой Марии Магдалины. Это была русская церковь, сооруженная по велению Александра III в память его матери Марии Александровны. В церкви находилась гробница великой герцогини Елизаветы Федоровны, убитой в 1918 году…
Молодой человек был неутомим, я не отставал.
У Сионских ворот мы потерялись – я залюбовался горой Сион, где видны были захоронения пророков. Но бинокль был еще при мне, и я не сомневался: молодой копт найдется. И не ошибся… Окончательно мы расстались за крепостной стеной, на дороге, идущей от Храмовой равнины. Согласно условиям бартера бинокль перешел к молодому человеку, и тот с благодарностью скрылся. А я остался созерцать долину Кедрона. Ее скудную растительность, могильные памятники в скале. Именно здесь в день Страшного суда должно произойти воскрешение, суд над праведниками и грешниками. Так что в целом мне уже были знакомы эти места. И, несмотря на ночную сутемь, я направился к Гробу Господню довольно уверенно по узкой улочке Скорбного пути. Начиналась она с крепости Антония. Здесь у конвента Бичевания Понтий Пилат вершил свой суд. Здесь Марк Крысобой опустил на голые плечи Иешуа Га-Ноцри свой тяжелый бич. Отсюда в наше время монахи-францисканцы по пятницам начинают торжественное шествие к Гробу Господню с пением и молитвами. И останавливаются в тех же местах, где останавливался Иисус, сопровождаемый римскими воинами. У церкви Сионских сестер солдаты разыграли в кости одежду Христа. Особую скорбь монахов вызывает капелла, что принадлежит сейчас Армянскому католическому патриархату, – здесь Иисус упал в первый раз под тяжестью креста…
Я шел не торопясь, и шаги четко печатались в тишине улице. В прошлое посещение этого места из-за поворота, что вел к часовне, на меня выскочила ватага мальчиков в датишных кипах, один из которых угодил головой мне в живот. Я схватил мальчика за плечи, и тот, испугавшись, крикнул по-русски: «Я больше не буду!» Я разомлел и расслабил руки. Малыш покаянно опустил голову, кипа свалилась на землю. Малыш ее поднял, поцеловал согласно закону и вновь напялил, прикрыв завитки «двойной макушки». Остальные школьники боязливо окружили нас. «Ах, вы – русский? – загалдели они, услышав мои нарекания, и, поняв, что никаких особых строгостей не последует, побежали дальше, крикнув напоследок: – Желаем вам легкой абсорбции!..»
А дальше по пути стояла маленькая часовня, где, по преданию, скорбную процессию повстречала Дева Мария, мать Иисуса. За поворотом благочестивый Симон Киренский перенял на себя тяжкий крест, облегчив страдания Учителя. И чуть подальше – место встречи Иисуса с Вероникой, что осушила своими власами раны Христовы…
На углу притихшей сейчас рыночной улицы Он упал во второй раз. Место отмечено памятной колонной. Шагов через пятьдесят Иисус повстречал благочестивых женщин. «Не оплакивайте меня, дочери Иерусалима, – сказал им Учитель. – А самих себя и ваших детей». Небольшой крест на стене конвента Иоаннитов помечает тот эпизод. И дальше, у самого Гроба Господня, рядом с абиссинским монастырем, незаметно притулилась стела, где Иисус упал в третий раз. Следующие пять остановок – внутри Гроба Господня…
Днем тут дежурит полицейский. Следит, чтобы святые места не осквернил кто-нибудь своим внешним видом – шортами, например. Тут же сидят оборотистые арабы, предлагая напрокат штаны тем, кто пришел в шортах. Воистину – свято место пусто не бывает…
Когда-то земля, на которой высится Гроб Господень, находилась вне городской черты. Тут совершали публичные казни. Место это называлось Голгофой, что означает холм Черепа. По преданию, здесь захоронен череп Адама. После казни Христа евреи стали почитать холм, где закончил свой жизненный путь один из них. Император Адриан, дабы унизить иудеев, решил соорудить на Голгофе Капитолийский храм, посвященный Юпитеру, Юноне и Венере. К счастью, император не убрал скалу, в которой находилась гробница Христа, а лишь заполнил землей рвы и ямы. Через двести лет при Константине были произведены раскопки, которые обнаружили почти нетронутую временем гробницу и неподалеку, во рву, те самые кресты, на которых были распяты Иисус и два разбойника. Константин повелел соорудить на месте раскопок собор. Место расчистили от горных глыб, оставив лишь две скалы: одну из Голгофы, где был найден крест, вторую из гробницы Христа, отделив последнюю круглым сооружением – Анастазисом, что означало Воскрешение…
Собор и разрушали – персы и арабы, и восстанавливали – крестоносцы. И горел он в 1808 году. И снова восстанавливали… Так продолжалось до наполеоновских войн. Весь мир с трепетом следил за действиями неутомимого корсиканца и ослабил внимание к святым памятникам. Этим воспользовались греческие монахи, что давно враждовали с латинскими теологами. Эллины получили концессию на восстановление Гроба Господня и, пользуясь этим, сильно поубавили количество памятников, сооруженных руками латинских последователей Иисуса Христа.
