Ушаков смотрел на него внимательно и по-доброму. Волошин наблюдал за ним из угла комнаты, куда доходила коричневая штапельная штора, закрывавшая не окно, а карту на глухой стене.
— Смотрите на меня и думаете — не Петечка ли? — с улыбкой спросил Ушаков.
— Нет, — Волошин не особенно смутился. — Хочу спросить вас: не боитесь?
— А почему надо бояться?
— Вы ходили на подлодках?
— Немного. На дизельных. Был на учебных торпедных стрельбах. Даже выходил через торпедный аппарат. Конечно, в учебном центре. Осваивал водолазный костюм. Сидел в декомпрессионной камере.
— Одного «заряжали» в аппарат?
— Нет, троих.
— Хорошо. А в войну?
— Был на Черноморском. Совсем юнцом. На сторожевиках, «охотниках», с морской пехотой. Молодость толкала всюду, в любую дырку. Получил и осколком, черепок чуть-чуть не раскололи. Но у матросов, сами знаете, чуть-чуть не считается.
— Последствий от ранения не было?
— Опасения? Выдержу или не выдержу? Выдержу, Волошин. Я психически подготовился к любому сроку.
— То есть? — Волошин присел.
— Хочу побыть месяц-другой с настоящими людьми, с нашими моряками… — Ушакову не хотелось подробно делиться своей заветной мыслью. — Ходил на «щуке», к Босфору. Ничего не потопили за три недели. Лодка потом стала гвардейской, а командир ее ныне контр-адмирал, — назвал фамилию, Волошин кивнул: адмирал был известный.
И Волошин подобрел к Ушакову.
— Полгоры с моих плеч, — сказал он. — Откровенно говоря, затея с вами мне не особенно нравилась. Мы все — туда нам и дорога, а тащить в океаны невинного человека… У вас и награды есть?
— Четыре ордена и медали…
— Планки прицепите. Надели военную форму, положено и регалии носить. Это одно мое замечание. Других претензий не имею. Еще раз посоветуйтесь с нашим врачом и готовьтесь.
Вошел Куприянов.
— Ну как? — спросил он с порога.
— Чуть не загрыз до смерти, — сказал Волошин.
— Прекрасно. Вижу, сошлись. — Куприянов опустился на стул. — Если уж откровенно, побаивался. Пускал к вам Дмитрия Ильича, переживал. Думал, поцапаются, и все.
— Ну-ну, вы уж слишком откровенно, Василий Семенович, — сказал Волошин, — не все нужно выкладывать.
— Иногда все же не мешает быть дипломатом? — спросил Ушаков.
— Мое против меня! — Волошин улыбнулся. — Какие дела?
Куприянов достал из портфеля бумаги.
— График сеансов политической радиоинформации. Я рассчитал…
— Потом. — Волошин недвусмысленно остановил его. — А это вам зачем понадобилось? — указал взглядом на книжку.
— Как же! Автор-то В. В. Волошин.
— Стоит вам забивать голову? — Волошин все же был доволен. — Скучно, никаких эмоций.
— Почему? Есть. — Куприянов открыл книгу. — Вот здесь написано, что во все периоды разочарований и поражений вы не переставали верить, что великая твердыня Севера должна в конце концов пасть перед настойчивостью человеческой воли.
— У вас были разочарования во время первых арктических походов? — Ушаков механически вытащил блокнот.
— Не у меня. У одного из наших предшественников. Я привожу в своей книге позитивную мысль о настойчивости человеческой воли, ее окончательной победе, несмотря на могущество Арктики, где все шансы против исследователя, где хранители тайн обладают неисчерпаемым количеством козырей, которые они предъявляют смельчакам, дерзнувшим вступить с ними в игру. Можно согласиться, жизнь там собачья, но работа достойна настоящего человека. И наша работа достойна мужчин! Вот так и заряжайте, Куприянов! Имейте в виду, наша команда должна быть веселой, если хотите, озорной. Никаких дурных мыслей! Пойдем, пройдем, вернемся! Теперь о графике сеансов… Это скучно для вас, Дмитрий Ильич. Сплошная техника…
Ушаков откланялся.
Время похода приближалось. Ждали командующего флотом.
Пока в часы досуга можно было сразиться в шахматы с главстаршиной Яшкулем, перекинуться парой фраз со Снежилиным или Донцовым — они для Ушакова были теперь старыми знакомыми. В кубрике жили команды двух лодок. Часть людей, судя по пустым койкам, находилась на дежурствах. Остальные весьма неразговорчивые. О чем угодно — пожалуйста, только не о службе.
Каждый занимался своим делом. Куприянов заканчивал обход семей офицеров, записывая на магнитофон голоса жен и детей. Доктор Хомяков зазывал к себе и похваливался то набором хирургических инструментов, то коробкой с какими-то редкими антибиотиками и нетерпеливо поджидал с катером командующего особый пакет из Академии медицинских наук, заинтересованной в его научной работе. Стучко-Стучковский перемежал свою деятельность шахматным матчем с товарищем по училищу, который служил на другой подводной лодке.
Команда вела себя бодро. Обычные шуточки, розыгрыш, а то и «малу кучу» затеют, чтобы в любую минуту рассыпаться как ни в чем не бывало. Старшины не бродили окаянными тенями. Они умели поддерживать стиль корабля — без понуканий, крепкословия, на уровне сознательной дисциплины.
Молодой боцман Четвертаков не носил боцманских усов, не обладал хриплым басом, не прокалывал ухо для серебряной серьги и не снился матросам в виде рогатого чудища. Он не был похож на боцманов верхних палуб, хозяев швабры, дресвы и мела, фанатично отдавших себя в жертву шаровой краске. У боцмана атомной лодки много других, боевых забот. Он наряду со всеми кончал спецкурсы, и его стриженая рыжеватая голова хранила бездну всяких секретов. Боцман был опытным рулевым, и вахтенный офицер мог на него положиться.
Ребята, краснощекие, с заиндевевшими ресницами, загружали корабль. Когда вспыхивало северное сияние, все приобретало феерический вид. Север моряков не пугал, а возбуждал. Его динамичные краски и трепет всполохов были выше всяких подделок.
Погрузка завершалась.
Еще Пири признавал только ту хорошо организованную арктическую экспедицию, где запасы и снаряжение находятся на первом месте.
Любой романист прошлого проглотил бы слюнки, просматривая ведомости запасов современного подводного корабля, рассчитанных на долгую отрешенность от цивилизованного мира.
Если дизельная лодка должна назначать «рандеву» с заправочным танкером или судами снабжения, то атомные предоставлены самим себе: подводный остров имеет все для своих робинзонов.
Подвозили и опускали через торпедопогрузочный люк муку, вермишель, макароны, крупу, мясо, замороженную птицу, консервы, масло, сыр, сахар, жестянки с сухарями, с сельдью. Балыки и икра, спирт, картофель в свежем и сухом виде, морковь, лук, приправочные травы, лимоны и апельсины, сухие вина Грузии и Мысхако, чернослив, урюк, сушеные яблоки и свежие — крепкие зеленоватые «симиренко», кофе, чай, лавровый лист, перец и многое другое, что в земных условиях привычно, как воздух, а в отрыве от складов и магазинов, вдали от берегов, в океанских глубинах — что и говорить: все должно быть продумано и подсчитано, ничто не забыто.
Жизненные запасы надо уложить, используя все — от морозильных камер до кладовых. Размеры подводного ракетоносца все же ограничены, так как провиант — только частица комплекса. Надо погрузить аварийные комплекты арктического снаряжения, оружие, складные портативные сани, надувные лодки и плоты, водолазное снаряжение, противопожарные и газовые маски, полупроводниковые рации и все другое…
Ракетный отсек — сложное хозяйство со штатом опытных операторов, владеющих счетно-решающими устройствами, приборами проверки ракеты, ее бортовых систем. В любой момент ракеты могли бы покинуть из-под воды свои гнезда и переложить рули на атаку.
Ракеты находились в ведении командира боевой части Василия Акулова. Внешне — это скромный, застенчивый человек с приятными чертами лица. Как и большинство офицеров подводного флота, Акулов невысокого роста и, пожалуй, со стороны мог показаться хрупким.
Акулов стремился стать военным и стал им. Препятствия не остановили его. Он из Рязанской области, из захолустного района. Мальчик не мог ездить на курорты, отдыхать в «Артеке», и любовь к морю пришла к нему от книг и умных романтических фильмов. И вдруг в районной многотиражке появилось объявление о наборе в Ленинградское нахимовское училище. Двадцать ребят ринулись туда за своей судьбой. Из них только двое — Акулов и его дружок Трофимов — попали в нахимовское, окончили его и поступили в высшее военно-морское училище. Их послали на Северный флот, на дизель-аккумуляторные подводные лодки. Два похода в Атлантику, учеба — и Акулова перевели на подводный ракетоносец.
Ракеты, выпущенные залпом на инспекторском смотре, попали в цель. А стреляли из-под воды. Акулова заметили, наградили. Не орденом, нет! Обычным охотничьим дробовиком шестнадцатого калибра.
