– Ну, батенька, и мастак ты спать, – сказала она Леньке.
– Какой мастак? Я и не спал вовсе, – обиделся Ленька.
– Не спал? Вы слыхали?! Полчаса минимум будили мужичка… А ну, живо сбегай умойся, и – в добрый путь.
Ленька побрызгал на себя остатками теплой и не очень чистой воды, привел, насколько это было возможно, в порядок свой окончательно обтрепавшийся костюм и уже направился к выходу, как вдруг вспомнил что-то и повернул обратно.
– Куда? – окликнула его Тиросидонская.
– Идите… идите… я сейчас… я догоню вас.
В углу под кроватью стоял жестяной бидончик. Отыскав обрывок газеты, Ленька тщательно завернул в него свое сокровище, сунул под мышку и побежал к лестнице.
– Что это? – удивилась учительница. – А! Знаменитая барселонская жидкость?!
– Леша!! – взмолилась Александра Сергеевна. – Умоляю тебя: оставь ты ее, пожалуйста! Ну куда ты с ней будешь таскаться?
– Нет, не оставлю, – сказал Ленька, сжимая под мышкой бидончик. – А во-вторых, – повернулся он к Тиросидонской, – это не барселонская жидкость, а бордосская.
– Ну, знаешь, – хрен редьки не слаще. Разница не велика. Гляди, батенька, намучаешься.
– Не намучаюсь, не бойтесь, – храбро ответил Ленька.
На улицах было еще совсем тихо, когда они вышли из подъезда гостиницы. Утро только-только занималось. На засыпанных стеклом и кирпичом мостовых хозяйничали воробьи. Где-то за бульваром привычно и даже приятно для слуха постукивал пулемет. Сквозь густую пелену черного и серого дыма, висевшую над развалинами домов, пробивались первые лучи солнца. Было похоже на солнечное затмение.
У театра какие-то люди в черных затрепанных куртках и в круглых фуражках без козырьков сидели на корточках и чистили песком медные котелки.
– Это же немцы, – сказал, останавливаясь, Ленька. – Мама, откуда здесь немцы?
– Идем, детка. Не оглядывайся, – сказала мать.
– Нет, правда… Нонна Иеронимовна, это ведь немцы?
– Это пленные, – объяснила учительница. – Говорят, белогвардейцы хотели заставить этих несчастных воевать на своей стороне, а когда немцы отказались, – загнали их сюда – в самое пекло – в центр города.
«Значит, это они пели третьего дня», – подумал Ленька. И вспомнил, что именно здесь начались тогда его мытарства.
У входа на бульвар беглецов остановил патруль.
– Куда?
– Да вот перебираемся в более безопасное место, – с улыбкой ответила Тиросидонская.
– Бежите?
– Зачем же бежать? Идем, как видите…
Пикетчики мрачно переглянулись, ничего не сказали, перекинули на плечах винтовки и пошли дальше.
– Завидуют, голубчики, – усмехнулась Тиросидонская.
На бульваре тоже никого не было. Стояли пустые скамейки. Празднично, по-летнему пахли зацветающие липы, и сильный медвяный аромат их не заглушали даже угарные запахи пожара.
Через турникет вышли на улицу, и вдруг под ногами у Леньки что-то хрустнуло. Он оглянулся. Что это? Неужели он не ошибается? На булыжниках мостовой, раскиданные в разные стороны, радужно блестели на солнце большие и маленькие осколки стекла.
«А где же пуля?» – успел подумать Ленька и даже поискал глазами: не видно ли где-нибудь сплющенного кусочка свинца?
– Леша, что ты там разглядываешь? Иди, не задерживайся, пожалуйста! – окликнула его мать.
«Знала бы она», – подумал мальчик, прибавляя шагу.
Миновали бульвар, свернули в переулок, и вдруг над головами засвистело, защелкало, заулюлюкало, и на глазах у Леньки от высокого белого забора отскочил и рассыпался, упав на тротуар, большой кусок штукатурки.
– А ну, быстренько сюда! – скомандовала Нонна Иеронимовна, перебегая улицу.
Пули свистели на разные голоса.
– Александра Сергеевна, барыня, вы что же ковыряетесь? – рассердилась учительница. – Это вам не дождик и не серпантин-конфетти. Или вам жизнь надоела?
– Не знаю, но мне почему-то ничуть не страшно, – сказала Александра Сергеевна, без особой поспешности переходя мостовую. – Ведь мы в Петрограде к пулям успели привыкнуть.
– Вы-то к ним привыкли и даже, может быть, успели полюбить их, а вот любят ли они вас, – это вопрос…
Ленька поежился. Ему вспомнился убитый матрос на тротуаре, у развалин фабрики.
– Мама, правда, ты поосторожней! – крикнул он.
– Ты что, мальчик, – боишься?
– Я-то не боюсь…
– Ну, а я тем паче… Нонна Иеронимовна… скажите… а на чем нам придется плыть?
– Куда плыть? Ах, через Волгу-то? На плотах, матушка, на плотах.
Александра Сергеевна остановилась.
– Нет, вы шутите!..
– Шучу, шучу… Не бледнейте, сударыня. Пароходы специальные ходят через Волгу. Соглашение будто бы такое есть между воюющими сторонами… А вот – легка на помине! – и сама Волга-матушка.
Где-то очень-очень далеко внизу, за чугунной решеткой ограды, за белыми лестничными ступенями, за каменными площадками, за крышами, трубами и зелеными садами, Ленька увидел ослепительно сверкающую широкую ленту реки.
«Господи, как это близко, оказывается, – подумал он, – а я-то, дурачина, бегал, искал!»
Через несколько минут путники шагали уже по набережной, где толпилось и шумело много таких же, как они, беглецов. За голубым плавучим домиком пристани покачивался и дымил маленький белый пароходик.
Тиросидонская ушла узнавать о посадке, а Ленька с матерью остались на набережной.
У парапета лестницы, ведущей в город, расположилось бивуаком какое-то белогвардейское подразделение. Собранные в козлы, поблескивали штыками винтовки. Маленький серо-зеленый ручной пулемет угрожающе уставился черным глазом в сторону Волги. Из цинковых ящиков с нерусскими надписями аппетитно выглядывала красная медь патронов.
Несколько офицеров сидели, покуривая папироски, на каменном парапете, другие – в одиночку и парочками – расхаживали по набережной, прислушиваясь к разговорам беженцев, поглядывая на них пасмурно, с наигранным презрением… Вид у них у всех был обтрепанный, многие были небриты, на сапогах и обмотках толстым слоем лежала пыль.
В одном из этих прогуливающихся офицеров Ленька узнал молодого Пояркова. Подпоручик тоже заметил его.
– Постой, – сказал он, останавливаясь, своему товарищу. – Я где-то видел этого мальчика. Эй, шкет! – окликнул он Леньку.
Ленька метнул на него исподлобья мрачный взгляд и ничего не ответил.
– Ты, с пакетом, я тебя спрашиваю. Ты откуда?
– Я не шкет, – пробурчал Ленька, теснее прижимаясь к матери.
Офицер поднял глаза и узнал Александру Сергеевну.
– Ах, простите, – сказал он, отдавая честь. – Мы знакомы, кажется?
– Я не помню.
– Ну, как же?.. В один прекрасный день мы с отцом привели к вам в подвал заблудшую овцу… Забыли?
– Да… я вспомнила, – сказала она сухо. – Простите, нам надо идти…
– Сматываете удочки?
– Что вы сказали?
– Я говорю: собираетесь бежать?
– Да. Хотим попытаться.
– Через Волгу?
– Да.
– На пароходе?
– Да… На пароходе.
– Ну, ну, – сказал он, усмехнувшись. – Ни пуха вам ни пера. А вы, я вижу, бесстрашная женщина…
– Простите, я не понимаю… что вы хотите сказать? – побледнела Александра Сергеевна.
– А то, что я вам, сударыня, искренне, по-дружески, не советовал бы подвергать такому риску и себя и ребенка.
– Какому риску? Разве это опасно?
– Значит, вы не знаете, что большевики с моста расстреливают лодки и пароходы, которые идут на тот берег?
– С какого моста?
– А вон – с Американского моста, который виден отсюда.
– Нет, скажите, – неужели это правда?
– Прошу прощения, сударыня, с вами говорит русский офицер. Вчера под вечер на этом самом месте на моих глазах затонул обстрелянный большевиками пароход «Пчелка».
– Боже мой! Какой ужас! Что же делать?!
– Мама… ничего… не потонем, дай бог, – забормотал Ленька, с ненавистью поглядывая на Пояркова.
Офицер приложил руку к козырьку.
– Желаю здравствовать, – сказал он холодно. – Считаю своим долгом предупредить вас, а решать, конечно, придется вам самим.
И, повернувшись на каблуках, он отошел к ожидавшему его товарищу.
Через минуту из толпы вынырнула грузная фигура Нонны Иеронимовны. Размахивая своим огромным зонтом, она еще издали кричала:
– Идемте, голубчики, скорей, живенько! Посадка начинается.
Александра Сергеевна торопливо пересказала ей то, что услышала от Пояркова.
– Да что он врет, каналья?! – рассвирепела учительница. – Клеветник этакий! Амфибия! Где он?..
И, подняв над головой зонт, старуха оглянулась с таким видом, словно собиралась собственноручно, врукопашную расправиться с клеветником…
…И все-таки эта двадцатиминутная поездка не была приятной и спокойной.
