— Вперед!
Ответный негромкий гудок показался Акулову очень бодрым, но во рту почему-то пересохло. Поодаль от путей взорвалась фугаска, комья грязи долетели до Захара Николаевича, запутались в его волосах. Он стряхнул их, вытер лоб. И снова не терпелось уйти подальше от этих бомб, от ежеминутной опасности, но он пересилил себя.
Палкин разогнал поезд так, будто бы впереди не существовало никакой опасности. Демина сжала плечо машиниста:
— Тише!
Трофим Федотович ничего не слышал и не замечал. Он смотрел на вешку, у которой стоял Акулов, и ему представилось вдруг, что рейс зависит только от желания вот этого человека, бесстрашно стоявшего над самой бомбой и легко машущего фуражкой над головой. И машинист поверил, что все обойдется благополучно: он с силой толкнул рычаги, увеличивая ход паровоза.
Впереди поезда неожиданно вырос черный столб земли. Ухнул воздух. Вверх подскочила бурая шапка пыли, застелив горизонт.
Палкин затормозил, но состав полз по инерции. Зое показалось, что они неотвратимо валятся в пропасть. Машинист дал задний ход. Демина даже не сразу поверила, что движение приостановилось. Торопясь, стала спускаться по лесенке будки: жив ли Захар? Где же он? Где?..
У места взрыва толпились люди.
В провал требовалось не меньше вагона балласта. А времени было так мало! Люди предлагали разное — каждый свое. Все торопились: состав могли обстрелять ежесекундно. Женщины опасливо обходили глубокую воронку, с ужасом представляя себе, что могло случиться, если бы машинист не остановил поезд.
Акулов прислушивался к советам, расставлял людей. Все еще билась мысль: «А если бы та, над которой стоял я?..»
Зоя обессиленно остановилась с ним рядом, перевела дыхание.
— Захар!
Он тихо, только для Зои, сказал:
— Родная; береги себя, родная...
За рекой не утихал бой. Десантники медленно пробирались к мосту, уничтожая последние заслоны. Их временно задержали у глубокой быстрой речки, на подступах к переправе. В случае прорыва создавалась явная угроза станции, санитарному эшелону, всему поселку. Но приказа о взрыве моста до сих пор не было. Связь с Рощей порвалась. И Фотиев принял решение самому возглавить оборону моста. Дела на станции поручил своему помощнику, деловитому молчаливому старшине.
Собрав бойцов из охраны поезда и часть железнодорожников, Фотиев направил их к мосту.
— Пусть Мороз связь подкинет, — попросил он Акулова, подходя вплотную. — Ну, Захар...
Они обнялись.
— Отправишь поезд, позвони! — крикнул он уже на бегу. — Ждем!
Вскоре Акулова позвал к телефону Фотиев: он был у моста и справлялся насчет восстановления пути. Волновало его и молчание Рощи: не забыли ли там о Шаромыше? На вопрос Акулова о положении у моста ответил коротко:
— Держимся... Но поезд отправляйте поскорее!
Екатерина Самойловна с помощью внучки опять перебралась в кресло, попросила вывезти коляску в сад. Очень тревожно и неспокойно было у нее на душе. Стрельба за рекой становилась все слышнее и слышнее. Больную не страшила смерть, но жаль было внучку, хотелось увидеть дочь. Когда взорвалась большая бомба, она твердо уверовала, что Трофим Федотович не вернется. Женщина раздумывала, кому бы поручить девочку. Соседи разъехались или попрятались. А если придут немцы? Что ж, немцы тоже люди. Не станут же они воевать с калеками да детишками малыми. Не звери же они...
— Оставь меня тут, Галя.
Остановились у полураскрытой калитки. Через переулок от дома Палкиных было видно движение на тракте. Поток людей там не уменьшался. Хмурые, озлобленные проходили они мимо, неся свои убогие пожитки.
Откуда-то из-за леса вывернулся самолет. С ревом промчался он над домами: люди бросились врассыпную, запрудили переулок. Упал хромой мужчина в овчинной шапке, не шевелится. Его обегают. Еще одна смерть...
А вражеский самолет вновь пронесся над людьми. Кто-то дико закричал, захлебнулся, смолк.
Екатерина Самойловна, дрожа не от испуга, а от жалости к людям, прикрывала голову внучки худыми трясущимися руками.
В калитку протиснулась пожилая женщина в запыленном дырявом тулупе. За плечами у нее был мешок, на руках стонал мальчик с перебинтованной головкой. Беженка злыми глазами поглядела на Екатерину Самойловну, которая своим креслом загораживала ей дорогу дальше, во двор.
— Пусти, барыня! — прохрипела она, отталки-еэя кресло в сторону. — Сиди, жди. Отольются вам наши слезы.
— Опомнись, бабонька! Бог с тобой! Неходячая я...
Екатерина Самойловна возмущенно поправила на коленях платье и хотела что-то добавить, но тут же взяла себя в руки, поняв раздражение путницы.
А та присела под яблоней и, не считаясь с тем, что глубоко обидела хозяйку, попросила:
— Пить бы...
Галя подала беженке ковш с водой, стала впереди бабушки, готовая в любую минуту прийти ей на помощь.
Напоив ребенка, женщина смочила себе голову, посадила сына рядом.
— Замаялась. Седьмой день в дороге. Вот Витюше щеку пробило...
Она смотрела усталыми мутными глазами и ровным голосом жаловалась:
— День и ночь на ногах, день и ночь. А до своих, ой, как далеко — за неделю не дойти...
Екатерине Самойловне захотелось утешить женщину, сгладить ее горе. Но чем она может помочь, чем? Предложила поесть — та отказалась.
Когда беженка поднялась и стала надевать на плечи лямки от мешка, Палкина быстро сказала:
— Галя! Вези сюда тележку. Вези скорее! Отдай тете.
Женщина поблагодарила Екатерину Самойловну. Усадив сына в тележку и уложив кладь, добавила:
— Конечно, дело твое больное. Уходить надо от германца. Насмотрелась я их в восемнадцатом. Добра не жди...
Простились, как родные.
Хозяйка скорбным взглядом проводила беженку. И собственные заботы показались ей мелкими: она дома, имеет над головой крышу, муж недалеко...
— Зачем, бабушка, ты дала тележку? — спросила Галя, хмуря белесые брови. — Тетка злая.
— Не злая, несчастная она. Трудно очень им...
— А мы на поезде поедем? Да, баба? Скоро?
— Конечно, поедем.
— А папка с мамкой фашистов побьют? Да, побьют? И мы вернемся... Уже малина поспеет... Вкус-ная-вкуоная!..
Но бабушка плохо слушала внучку, отвечала невпопад, прислушивалась к перестрелке. Вот донесся гудок паровоза: жив Трофим! Она облегченно вздохнула.
Галя тихо покатила кресло к дому.
За день по разным делам Мороз набегался до гудения в слабых ногах и теперь спешил: его тревожила затянувшаяся перестрелка у моста. Связав военно-полевой кабель узлом и соединив провода скруткой, монтер направился к воронке на путях: скоро ли они там восстановят?
Из разбитого дома, что напротив вокзала, выкатился серый комочек, догнал связиста и жалобно замяукал. Мороз перепуганно оглянулся, словно на него кинулся невесть какой зверь. Озлившись, монтер отшвырнул его ногой, но котенок почему-то не отставал. Мяукая, он скакал за связистом до самого полотна дороги.
На котенка наткнулась Зоя. Она обрадованно взяла его, приласкала. Котенок замурлыкал. На нее повеяло чем-то мирным, безмятежным, трогательным. Оказавшись рядом с Акуловым, девушка отозвала его в сторону и, блестя глазами, подала ему котенка.
— Сохрани его, Захар, — попросила она. — Вместе с ним догоняй меня...
Захар Николаевич оторопело смотрел на котенка, на улыбку Зои и не знал, то ли сердиться, то ли принять все это за шутку. Но обстановка была слишком напряженной, не до шуток, и он молча взял котенка, сунул его в боковой карман френча. И тут же забыл о нем, поглощенный заботой об отправке поезда. А котенок мяукнул раз-другой, затих и уснул.
Вот и оуть готов. Акулов снова подошел к бомбе, дал сигнал отправления.
Палкин опять поступил по-своему, а не так, как хотела Демина: не потихоньку, а рывком тронул он поезд, набрав полный ход за секунды. Над бомбами мчались на предельной скорости.
Демина неотрывно следила за машинистом. Она видела его посеревшее лицо, поджатые губы, медленный тяжелый взгляд, но признаков волнения не замечала. Только пальцы на реверсе сжимали рукоятку с такой силой, что побелели суставы.
Смирнов чувствовал какую-то неизведанную радость оттого, что рядом находилась Зоя. Пусть посмотрит, как он умеет вести себя в опасности! Он до пояса высунулся из будки. И если бы не болела грудь от недавней контузии, он, наверное, загорланил бы песню. А может, и нет. В такой обстановке он как-то незаметно для себя становился сдержанней, серьезнее.
Мухин молча бросал уголь в топку, из-под бинта на лбу пробивались капли пота. Деминой казалось, что этому вот молодому парню, сильному в плечах, с широкими ладонями, нет дела до того, что волнует всех. Но вот в другой стороне грохнул взрыв,и лопата в руках кочегара дрогнула: комки угля посыпались на пол. И неожиданно Деминой стало легче. Она протиснулась к окну, встала рядом с Павлом, глазами нашла Акулова. Вот он, спокойный, неподвижный, бесстрашный — у места, где под ногами смерть. Встретятся ли они? Поедут ли в Гомель к родным, как мечтали, или вечная разлука разъединит их...
