спать. И сон спеленал его, как несмысленыша. И был опять сон. Сон.
Но — то ли спал Андрей, то ли не спал?
Странный сон! Он торчал и ушах Андрея, как вата. Странный сон! Он был беззвучен и пресен, как вата. Странный сон! Он был тишиной и, вместе, предчувствием звука. Будто Андрей ждал какого-то незнакомого звука, — то ли рожка пастуха, то ли далекого рога охотника, то ли топота шагающей армии. Все казалось Андрею, что тишина испарится и явится звук. Он был подозрителен, ожидаемый звук, и враждебен и, вместе, желанен. Он был страшен, ожидаемый звук, и, вместе, приятен. Он являл двойственность запретного плода, и тяготение к нему было томительным. Потом казалось Андрею, что тишина лопнет, как мяч, и настигнут Андрея знакомые звуки будильника. Это было трудное чувство — то ли сомнения, то ли неверия. Андрей даже считал избавлением, если бы вновь зазвучали недружелюбные прежде звоны будильника. Пожалуй, он даже хотел их теперь и вслушивался в сонную вату настороженно, упорно, будто разведчик, сбитый с пути. Его охватило острое желание звука, звона будильника.
Но сон был беззвучен и пресен, и звуков будильника не было.
Их не было одно утро, и два утра, и десять свежих морозных утр, и месяц. Память об Анне даже стала тускнеть в сознании Андрея, а железный толстяк, назойливым родичем поселившийся в комнате, был далек и не стаскивал больше с Андрея одеяла сладких утренних снов. Андрей даже стал забывать его бесцеремонные зовы. Он даже ощущал чуть снисходительную нежность к будильнику, быть может, чуть напоминавшую чувство к утерянным на перекрестке часам. Жизнь потекла обычным порядком. И сон пеленал ее жестко и туго, как несмысленыша.
Однажды Андрей встретил Анну в театре, одну. Они столкнулись лицом к лицу в узком проходе. Андрей смутился и хотел отступить, но избежать встречи было нельзя. Да оно и не нужно было избегать. Они пошли вместе, и встречались в антрактах, и рассказывали друг другу о своей жизни за месяц разлуки, и ссоры между ними будто и не было. Они решили быть опять вместе и не разлучаться. И Андрей, как в первый вечер, сказал «зайдем ко мне», и Анна сказала «поздно, двенадцатый час», и Андрей сказал «ну, не надолго». Но Анна обещала прийти на другой день и перевезти вещи, и Андрей согласился. Она приехала на другой день и перевезла вещи — и железный толстяк был среди них. Андрей и Анна поздно сидели и поздно болтали, как прежде. И Анна завела, как прежде, будильник. И они поздно уснули. Поздно.
Звон будильника вырвал Андрея из теплого сна, звон будильника.
Но Андрей не признал в нем знакомца. Так не похож был новый звук на прежний, привычный. Новый звук! Будто долго искали его, закатившегося, упрятавшегося, и не могли найти. И вдруг нашли его. Новый звук! Он шумел теперь радостно и избавительно, как зеленая ветвь в песках над родником шумит путнику. Он звенел, как находка. Он звенел, как ключник ключами, замыкая сон и выпуская зарю. Он трубил, как рожок пастуха на заре, как охотничий рог, как горнист, подымая военных коней на заре. Он распевал песнь товарищества между ним и Андреем и протягивал ему свою звенящую руку.
И глада Андрея раскрылись.
Он увидел Анну, уже освеженную утренней холодной водой, и с новой радостью ощутил свою встречу. Но ему было неловко, что он в постели и опять отстает. Он стал одеваться, быстро, стремительно. Он залил водой ванную комнату. Он набил рот зубным порошком. Он растер тело до крови. Он точно дрался на конкурсе быстроты одевания. И он влетел в комнату, когда Анна, напевая песенку, садилась к столу, и он успел сесть вместе с ней. Она налила ему чай и нарезала хлеб, и Андрей сидел рядом с ней, утренне-равный, и чувствовал, как горяча вода и как свеж и утренней воздух, плывущий через окно.
— Ты что так рано сегодня? — спросила Анна.
— Не спится, — ответил Андрей. — Хочу поработать.
Перед уходом Анна обняла его, и он проводил Анну до двери парадной. Он смотрел, как Анна спускается с лестницы, и слышал, как хлопнула дверь внизу. Тогда он вернулся к себе в комнату. Он был один, один. Но пустоты теперь не было, и одиночества не было. И тишины прежней не было, пресной, как вата. Он сел к столу, стал писать.
И неуклюжей робости не было и неуверенности. И замурлыкал песенку, новую, похожую на принесенную Анной. А будильник шел рядом с ним в ногу. Андрей слышал его, и видел, и почти осязал его железное тело. Будильник топал ногами, неутомимый и призывающий.
После переезда Анны, Андрей стал вставать рано. Это будильник будил его, будильник, с утра распевающий песнь товарищества между ними тремя. Они, как товарищи, подымали друг друга, каждый за всех. Просто странным казалось: прежде — враг и разлучник! Андрей и Анна размыкали глаза по его первому петушиному зову. Они так привыкли вставать по его верному зову в это верное время, что будильнику даже не всегда приходилось будить их.
Порой они даже опережали его, иной раз Андрей, иной раз Анна будили друг друга. В их раннем вставании был какой-то задор, какое-то негласное соревнование — кто раньше встанет.
Однажды вечером, засыпая, Анна сказала:
— Мне надо завтра быть на работе на полчаса раньше.
— Ударница, — сказал Андрей, засыпая. — Куда еще?
А будильник был наставлен по-прежнему, на восемь часов.
Но Анна опередила его, проснувшись на полчаса раньше, вовремя.
Андрей по привычке встал вместе с ней, хотя чувствовал себя чуть недоспавшим.
Потом Анне пришла пора уходить. Андрей смотрел внимательно, как она собирается. Анна надела новое весеннее пальто и новую шапочку и поправила свои светлые волосы. Он смотрел очень внимательно, сосредоточенно. Она подошла к нему и, как всегда перед уходом, обняла его легким жестом, точно крылом — до свидания!
И здесь он почувствовал, будто прорвалась запруда. Будто легкая вода и грузные камни со дна вдруг побежали в обнимку, прозрачная свежая вода и заплесневелые камни. Это нежность и угрюмая хозяйская властность побежали в обнимку, и хлынули в сердце Андрея, и наполнили его до краев, как ведро, и Андрей не захотел отпустить Анну. Это куда еще? И зачем еще? — шевелились в нем камни. Будто хотели у него отнять Анну, им нажитое добро, им выхоленное и облюбованное. Будто хотели отнять у волчицы волчонка, а она нежно лизала волчонка и скалила зубы. Будто хотели у Андрея
