Женщина достала из портфеля толстую тетрадь в черном переплете и, указывая карандашом на Васькину мачеху, спросила:
— А это что?
— Супруга это.
— Сама вижу, что супруга. Я спрашиваю, почему капот на ней, как тряпка. И кругом грязь. В такой обстановке жить ребенку нельзя.
— Это у нас временно, — все еще суетился Капитон, — в связи с переживаемым моментом.
— А где твое рабочее место? — спросила она Ваську.
Он стоял у окна и подтягивал свои лыжные брюки. Ослабла резинка, и брюки все время сползали. Он непочтительно сопел и, разглядывая нечистые доски пола, молчал. У него еще никогда не было своего места, а кроме того, он не любил отвечать на вопросы.
— Что же вы не отвечаете? — прохрипел Капитон, обращаясь к Ваське на «вы», желая, наверное, подчеркнуть свое уважение к происходящему событию. — Ответьте товарищу инспектору, что за время вашего отсутствия столик временно прибран…
— Ладно, — сказала женщина и что-то записала в свою тетрадь.
Еще приходили из школы, от родительского комитета, из горздрава — все вокруг заинтересовались Васькиным житьем-бытьем. Капитон привык и уже не так тушевался. Муза постирала свой халат и каждый день со стонами и вздохами прибирала в комнате, загоняя сор в такие места, куда обследователи не заглядывали. Ваське купили по дешевке, через скупочный ларек на рынке, поношенную, но вполне приличную форму. И все, кто только не обследовал Ваську, в один голос говорили, что жизнь у него вполне приличная, а не такая ужасная, чтобы надо было срочно определять его в интернат.
И Капитон подтверждал:
— Правильно, жизнь у нас нормальная, а если чего и вспыхнет, так из вас каждый детей имеет и знает, насколько они ангелы, особенно мальчишки. А если вы желаете коснуться моего ошибочного заблуждения в смысле художественной продукции, то, как видите, осознал. Переключился.
Он так все это убедительно говорил, что все ему верили. Один Васька не верил и часто говорил Володе:
— Это он перед судом красоту наводит.
Вечером постучала какая-то старушка и сказала, что пришла она просто так, проведать Васю. Но Капитон сразу смекнул, что старушка эта забрела неспроста, старушка эта скорей всего самая опасная. Он не растерялся и принял ее со всеми почестями. Когда же оказалось, что старушка эта всего-навсего Павлушкина бабушка, то Капитон и тут не растерялся и начально объявил:
— Ходят тут всякие, высматривают…
— Ну, ну, — сияя всеми своими добрыми морщинками, проговорила Павлушкина бабушка, — а ты все еще не уходился? На-ко вот почитай, кто я для тебя буду.
Из своей клетчатой сумки она достала удостоверение, где сказано, что она является внештатным сотрудником детской комнаты при милиции. Капитон снова не растерялся, но только сразу так вспотел, что даже редкие волосы на его круглой голове потемнели и закрутились в мелкие колечки.
— Ходят, говорю, тут всякие, а настоящего человека, знающего, только вот сейчас и увидел. Проходите, дорогая наша гражданка…
Рассказывая все это, Васька каждый раз повторял, что Капитон очень боится суда, а потому так и старается. Он хочет, чтобы все увидели, что не такой-то он пропащий человек, что дома у него все идет хорошо, и тогда его не так строго накажут. А Володя и сам знал, какой Капитон хитрый человек, и очень сочувствовал Ваське.
По дороге из школы Тая спросила:
— Пойдешь к Елении проверяться?
Володя ничего не ответил. Попробуй-ка не пойти! Сама небось только увидит Елену Карповну, так и замрет, как птичка. А еще спрашивает.
Повздыхав и помаявшись около ларя в полутемных сенях, Володя вежливо стучал в дверь старухиной комнаты.
Елена Карповна сидела на одном и том же месте у стола и читала. Отодвинув книгу, она сразу же начинала спрашивать уроки.
Выслушав его ответы, она покачивала головой, будто поклевывала своим длинным носом корм, который Володя рассыпал перед ней. Неважный, наверное, этот корм, потому что вид у нее не очень-то довольный. А может быть, ей очень хочется сделать замечание, отругать его, но она никак не может ни к чему придраться. Выяснив, что с уроками все обстоит вполне благополучно, она переходит на дела домашние:
— Что сегодня ел?
Глядя на ее клюющий нос, Володя перечисляет все, чем сегодня кормила тетка. Здесь тоже придраться не к чему.
— Ну, это еще ладно, — недовольно прерывает его Еления и снова задает вопрос: — А пуговицы все на месте?
— Не знаю, наверное.
— Проверь. Если что неладно — скажи.
— Все ладно.
— А ты сначала подумай, а потом говори.
Володя подумал и сказал:
— Спать я хочу…
Елена Карповна вдруг усмехнулась:
— Лебеденочек, а смотришь волчонком… Чем я тебя разобидела?
Володя ничего не ответил, а она продолжала:
— Гурий тебя растревожил дурацкими своими словами. Так ты ему не верь. Пустой он человек. И слова его пустые. Все, что у меня спрятано в той комнате, это я от гибели спасла. Люди красоту любят, да не всегда ее настоящую цену знают. Многие думают: красивая штучка, безделка на копейку. Таким все равно — что настоящее мастерство, что Капитошкина халтурная поделка. А мне вот надо человеку настоящее открыть. Я для того и накапливала это богатство. Всю жизнь. Как человек силу копит, как ум! У меня это отнять — лучше убить. Твой дед, Великий Мастер, отлично понимал это. Он человек был необыкновенный, а умом ребенок. Он говорил, будто народу надо наше старинное мастерство. Вот как ошибался! Сейчас всякие модные штучки в ходу.
Слушая ее неторопливую гудящую речь, Володя думал, что Тая, пожалуй, и не очень ошиблась насчет Елении. Побаивается она его. А почему? Что он может ей сделать?
— Сегодня сын приехал. Вот что он из Северного города привез. Я тебе покажу.
Она выдвинула ящик стола и начала доставать оттуда белых и ярко раскрашенных и раззолоченных куколок. Она торопливо расставляла их на темной скатерти, и Володе казалось, что с появлением каждой новой игрушки в комнате становилось веселее. А лицо Елении, наоборот, все больше и больше темнело. Обиженным голосом она спросила:
— Вот и тебе, я вижу, нравится? Это потому, что ты ничего еще не понимаешь. А ты приглядись: сделано под старину, форма соблюдена, а раскрашено, как модная тряпка. Отдать их Капитошке на потеху. Ему в самый раз по его разумению.
На темных щеках Елении вспыхнули пятна злого румянца, глаза ее сверкнули, она так раздула ноздри, что Володе показалось, будто из них повалил дым, как у настоящего Змея Горыныча. Володя даже попятился к двери на всякий случай. А в это время без стука вошел Ваоныч.
— Что тут у вас?
Елена Карповна замахала на него руками:
— Иди к себе, иди!
— Что случилось-то?
— Кому ты этот мусор привез?
— Не нравится?
— Нет. Подделка. Модерн.
— А по-моему, интересно, новое осмысливание старой формы…
Но Елена Карповна грозно прикрикнула на него:
— Да замолчи ты, замолчи! Болтать-то от пигалицы своей как выучился. Раньше ты проще был и оттого много талантливее…
— Трудно мне с тобой спорить, — отмахнулся Ваоныч.
— А и не надо. О старинном, о русском, со мной тебе не под силу спорить. Ох, как портят некоторые старое-то мастерство. До чего додумались: на лаковых шкатулках копии с картин малевать начали. Даже портреты! Вот что получается, когда ум убог, а рука блудлива. Русское мастерство — гордость наша, пример красоты. Хранить его надо в чистоте, как святыню.
— Все совершенствуется…
— Слушать-то тебя не хочется. Как ты, например, станешь совершенствовать Репина? Или Голикова? Их искусство оберегать надо от этого твоего совершенствования. В искусстве, запомни, каждый мастер все начинает сызнова, на новом месте, будто до него ничего и не было. Он зачинатель неповторимого. Тогда он мастер.
— Значит, ты против современности?
— А ты словами не разбрасывайся. Сейчас надо новые свойства вещей открывать, а не старые раскрашивать. Ну, а теперь иди.
— А я пришел рассказать тебе про выставку. Думал, тебе интересно послушать. Тем более, там открывали новые свойства вещей.
Ваоныч только что вернулся из Северного города. Он ездил туда на открытие областной выставки картин.
Еления сказала:
— Если так, то рассказывай. — Посмотрев на Володю, добавила: — А ты иди, сложи книги да спать.
Уложив книги в портфель, Володя решил еще немного почитать перед сном, но тут пришел Ваоныч и спросил:
— Что у вас произошло? Мать жалуется на Гурия. Он тебя на какую-то диверсию подбивает?
Поглаживая небритые с дороги щеки, художник слушал Володины объяснения и посмеивался:
— Здорово, значит, его припекло. Гурия-то. Если он так ожесточился. Он ведь трус, как и всякий жулик.
