«О чем же писать дальше?» – подумала Саня.
Хотелось ей на страницах родового дневника написать о том, что потерянная свет-трава снова найдена. Хотелось рассказать о себе.
Может быть, еще через сотню лет какая-то Кузнецова будет вот так же, с волнением, держать в руках этот родовой дневник и читать пожелтевшие страницы, исписанные Саней.
Саня обмакнула перо в белую фарфоровую чернильницу и долго сидела в глубокой задумчивости, облокотившись на стол и зажав в пальцах тонкую ученическую ручку. Потом она встрепенулась, снова опустила перо в чернильницу.
Так же, как дед мой и отец, я второй год работаю на слюдяном руднике, в цехе рудоразборки. С этого месяца я назначена мастером цеха. Работу свою люблю и ни разу не пожалела, что пошла на рудник.
Еще в детстве меня поражало то, как человек, маленький, смертный, шаг за шагом покоряет могучую, вечную природу. Еще тогда мне хотелось взяться своими слабыми детскими руками за лопату или кирку, чтобы скорее добыть из недр земли ее сокровища.
Старый слюдянщик, род которого также из поколения в поколение работал на руднике, рассказывал мне о том, как их предок еще при Петре Первом ходил с обозом от нашего рудника до Москвы, поставляя слюду для России и для торговли с заграницей. Тогда еще не было стекла, и слюда заменяла его в оконных рамах. Сколько интересных историй и сказаний из жизни рудника рассказал мне этот старик!
Вот одно сказание.
Было это очень давно. На берегу Зеленого озера, в деревне Еловке, жил молодой мужик Севастьян с женой Анфисой и тремя малыми ребятишками. Была Анфиса чудо-красавицей. Черные пламенные глаза с поволокой. Ресницы как бархатные крылья бабочки. Лицо белоснежное. Кудрявые волосы цвета пепла от костра. Под стать ей был и Севастьян. Мужик на загляденье – рослый, черноволосый.
Деревня Еловка – глухая, в стороне от дорог, окружена мрачными каменистыми гольцами да глубокими падями. Молва людская горы те наградила богатыми залежами слюды, что лежит будто бы в них мертвым капиталом.
До тридцати лет спокойно хозяйствовал Севастьян на своей земле. А на тридцать первом году охватила его страсть к поискам слюды. Жизнь поставил на карту – пан или пропал. Бросил семью, хозяйство. Голодный и оборванный, с отросшей бородой бродил по горам, отыскивая слюдяную жилу. Анфиса в ногах у него валялась, умоляла бросить эту затею. А Севастьян свое твердил: «Слюду найду – богачом сделаюсь».
И не в добрый час осуществилась мечта Севастъяна. Нашел он богатую слюдяную жилу. Скрытые от людских взглядов крепкими скалами с древних времен преобразования земной коры, крупнейшие кристаллы слюды вросли в зеленоватую диопсидовую породу.
На радостях всю неделю кутил Севастьян. Продал единственную корову, заложил дом. Зачем ему, завтрашнему богачу, нужна была эта старая халупа?!
А тем временем предприимчивый молодой купец, неотступно следивший за Севастьяновыми поисками, уже привел рабочих из города и приступил к разработке Севастьяновой жилы.
Кто богат, тот и прав. Как ни бился Севастьян – остался ни с чем. В отчаянии ринулся он опять в горы на поиски новой жилы. Да так и не вернулся. Говорили в народе, что сам купец его в горах топором порешил.
Не сладкая Анфисина жизнь еще горше стала. Ни кола ни двора, и муж сгинул. Затосковала Анфиса, тронулась разумом. День и ночь мерещился ей свет в горах. В безотчетном страхе пряталась она по кладовым и амбарам, а потом утопилась в Зеленом озере. Пошли по миру ее ребятишки да старый отец.
А по окрестным деревням слух прошел, что Севастьянова Анфиса обратилась в русалку. Ночами выходит из воды в прозрачном слюдяном наряде, с распущенными косами. Бродит по горам, серебристая от лунного сияния, ищет Севастьяна и вора-купца проклинает.
На купца она горе все же накликала. Вскоре изобрели стекло, и слюда на долгое время стала ненужной. Электротехники, для которой главным образом идет теперь слюда, тогда еще не было. Пришлось купцу прекратить свою воровскую наживу. Красноватыми ржавыми пятнами покрылись обвалившиеся купцовы забои, поросли травой. Еще надежнее прикрыли скалы Севастьянову слюдяную жилу. И лежит она где-то в недрах гольцов, таит от человека свои богатства.
Часто смотрю я на гольцы, окружающие рудник, и вспоминаю это сказание. Может быть, и не жили никогда на земле ни Севастьян, ни Анфиса. Не было и вора-купца. Но все это походит на правду. Где же, где залегла эта богатейшая Севастьянова жила? Как хотелось бы побродить в горах с поисковыми партиями. Но для этого еще мало у меня и опыта и знаний.
Мечтаю хорошо познакомиться со слюдяным производством, заочно окончить маркшейдерский факультет и тогда все силы и знания положить на то, чтобы сдвинуть с места отсталую технику добычи и обработки слюды.
Не было нужды искать взгорок, на котором сто лет назад ссыльный доктор посеял свет-траву. Теперь, когда Федя знал каждый оттенок цвета крошечных колокольчиков, каждый изгиб темно-зеленых листьев, свет-травы оказалось много повсюду, и он удивлялся, почему раньше, не замечая, проходил мимо нее.
Она росла под солнцем на открытых местах взгорья, пряталась в густой тени деревьев, пробивалась в высокой траве, цеплялась своим прямым корешком за песчаную почву обрывистых берегов, ютилась у плетней огородов, у черных бревенчатых стен деревенских бань. Даже на пасеке у дедушки, на поляне, засеянной душистым белым клевером, росло несколько кустов неприхотливой свет-травы, и около них на дню по нескольку раз сидел Федя, дотрагиваясь до нее руками.
В таком виде и застал его Игорь. Федя с многозначительной улыбкой поманил его пальцем, заставил присесть рядом с собой и, показывая на пушистую траву, сказал:
– Это свет-трава. Смотри, уже опадают цветы. Через день ее трудно будет узнать. Без цветов ее можно спутать вот с этой травой. – Федя осторожно притронулся пальцами к продолговатым зеленым листьям другой, очень похожей травы.
Игорю было понятно состояние Феди. После первой радости тот ощущал сейчас в себе ноющее беспокойство, а временами даже незнакомую пустоту. Не надо было больше ходить по лесам, по полям, приглядываться к зеленому покрову земли. Теперь надвинулись новые тревоги: «А точно ли это свет-трава? А как ссыльный доктор лечил ею людей? В чем скрыты ее лечебные свойства? Да и обнаружатся ли они? Не пойдет ли вся работа по поискам насмарку?»
Они поднялись, принялись ходить взад-вперед по дорожке. Потом подошли к скамейке, и Игорь сел на ее край.
Федя стоял около, широко расставив ноги, коренастый, крепкий, по привычке немного наклонив вперед голову. И поза и фигура говорили об упрямой настойчивости и выносливости. Игорь в этот момент залюбовался им.
– Что же дальше? – спросил Игорь.
Федя и сам не раз спрашивал себя об этом.
– Думаю и отвергаю вариант за вариантом, – ответил он и, осторожно вздергивая на коленях отглаженные брюки, сел около Игоря.
У них завязался горячий, задушевный разговор, который возникает только между людьми, близкими по взглядам и заинтересованными в делах друг друга.
– Я допускаю даже самое худшее, – говорил Игорь, расстегивая ворот гимнастерки и вытирая платком вспотевший лоб. – Допустим, медицина не признает свет-травы и легенда останется легендой. Даже при таком положении поиски свет-травы не были напрасны. Ты собрал гербарий растительности целого района. Это большая ценность!
Солнечные пятна прорвались сквозь ветви деревьев и, нещадно припекая, улеглись на лицо, шею, грудь Игоря. Он встал и, спасаясь от полуденного зноя, пересел на другой край скамейки.
– Да ты что, утешать меня, что ли, вздумал на случай провала свет-травы? Я верю в удачу! – упрямо сказал Федя.
– Я тоже! – поддержал его Игорь.
– Мария Владимировна получила сегодня вызов в город, – помолчав, сказал Федя, – пробудет там десять дней. Я думаю попросить ее довести дело со свет-травой до конца. Пусть произведут там нужные анализы.
– А ты?
– Я? Я буду изучать места расселенности свет-травы.
– О славе мечтаешь?
– Даже и не подумал ни разу. – Федя пытался скрыть улыбку, и его полные яркие губы дрожали.
– Новый препарат будет называться «власовскими порошками»? – пошутил Игорь. – Давай, давай, прославляйся! Когда мы соберемся в школьном саду и откопаем бутылку, пусть хоть ты будешь мировой известностью!
– Знаешь, Игорь, – задумчиво сказал Федя, – а интересно все-таки жить на белом свете.
Игорь помолчал и неожиданно запел:
Что мечталось и хотелось, то сбывается,
Прямо к солнцу наша смелость пробивается.
Все разбудим, будим, будим!
Все добудем, будем, будем!
Словно колос наша радость наливается!
Игорь сбивался с ритма и путал мотив.
