«Точная работа!» — восхищенно переглянулись разведчики.
В селе поднялась суматоха. Разведчики видели, как засуетились зеленые фигурки. По дороге к лесу помчалась группа мотоциклистов. Минут через десять из-за горизонта по направлению к реке пронеслось двенадцать вражеских самолетов.
— Поздно, поздно, голубчики! Даром бензин жжете! — шептал Федя.
Вскоре все стихло. Леонид опять лег на спину, и незаметно мысли его снова вернулись к недавнему прошлому.
«Сколько же времени я воюю?»
Двадцать второго июня, в первый же день войны, он попросил послать его на фронт. В длинных институтских коридорах толпились студенты: боксеры и лыжники, бегуны и пловцы, футболисты, конькобежцы, метатели, прыгуны. Запись добровольцев шла в парткоме. Здесь формировались отряды спортсменов, которые можно бросить на самые трудные операции, требующие выносливости, силы, закалки и упорства.
И сейчас, лежа на кочке в гнилом болоте, Леонид не мог не улыбнуться, вспомнив, как секретарь партийной организации Николай Александрович Гаев советовал ему не спешить на фронт.
— У нас не так много мировых рекордсменов! — убеждал он Кочетова.
— Сейчас не до рекордов! — хмуро отвечал Леонид.
— Ты нужен здесь. Будешь обучать бойцов плаванию...
— Не могу я сидеть в тылу! — сердился Кочетов.
Гаев зачислил его в третью роту.
Выходя из парткома, Леонид столкнулся с Иваном Сергеевичем. Тренер тоже спешил записаться в отряд спортсменов-добровольцев.
— Буду и на фронте командовать тобой! — лихо подкрутив усы, сказал он Кочетову. — Никуда тебе от меня не скрыться!
— А может, наоборот: я буду вашим начальником! — улыбнулся Кочетов.
Так и вышло. Леонид всего две недели был бойцом. А потом, когда погиб сержант Евстигнеев, Кочетова, прошедшего военную подготовку в институте и на учебных сборах, назначили вместо Евстигнеева помощником командира взвода разведчиков. А Галузин остался рядовым.
Леонид сорвал травинку и сунул ее в рот. Края у стебелька были острые, больно царапнули губу.
«Да, это было двадцать второго июня...» — подумал Леонид.
Но на фронт их послали позже, в начале июля.
«А сегодня — третье августа! Ровно месяц я воюю», — подсчитал Леонид.
Всего только месяц, а сколько раз ходил он за это время в атаки!
Враги рвались к Ленинграду. Под Новгородом и Псковом шли непрерывные тяжелые бои. Наши войска медленно отходили, сражаясь за каждую речку, каждый бугорок родной земли. Контратаки следовали одна за другой.
Казалось, Леонид не знал усталости. Днем он участвовал в боях, а ночью со своими разведчиками уходил в тыл врага. Весь его взвод состоял из физкультурников — неутомимых, сильных, смелых людей.
...Кочетов оторвался от воспоминаний, взял бинокль и стал наблюдать за селом.
Было уже далеко за полдень. Солнце, наконец, выглянуло из-за облаков. Разведчикам, лежавшим в холодном болоте, стало немного теплее.
— Костиков, смени Мозжухина! — взглянув на часы, приказал Леонид.
Мозжухин передал Феде бинокль и отполз к командиру. Он доложил обстановку: возле леса стоят две замаскированные тяжелые батареи, на окраине села обнаружено шестнадцать танков, скрывающихся в тени от домов. А в самом селе, судя по черным мундирам и зеленым френчам солдат, стоят две части — эсэсовцы и танкисты.
Кочетов оглядел своих товарищей. Лица у всех были усталые, глаза — красные от бессонницы. Леонид сам хотел есть и знал, что его бойцы тоже голодны. Но сало и сухари уже съедены, а о том, чтобы достать пищу в селе, — не приходилось и думать.
«Хорошо, что спортсмены не курят! — отметил про себя Леонид. — А то прибавились бы новые муки!»
Вспомнив о курильщиках, он посмотрел на Ивана Сергеевича. Тот в последние годы привык к своей огромной трубке.
«Наверно, мучается, бедняга».
Он подполз к Галузину и разрешил ему осторожно покурить. Старый тренер с благодарностью посмотрел на своего ученика.
Галузин укрылся за кочкой и лежа закурил, с наслаждением делая глубокие затяжки и выпуская дым в траву.
Время тянулось необычайно медленно. К вечеру лежать в болоте стало совсем невтерпеж: разведчики услыхали дальние орудийные раскаты. Возможно, их товарищи отражают сейчас атаку фашистов, а они лежат тут без дела. Бойцы хмурились и зло смотрели на село. Быстрее бы собрать нужные сведения и вернуться к своим.
Как только чуть-чуть стемнело, Федя Костиков вызвался проникнуть в село. Но Леонид не пустил его. Он заставил, бойцов подождать еще час и, лишь когда наступила полная темнота, разрешил Феде ползти.
И снова потянулись тревожные минуты ожидания. Прошел час — Федя не возвращался. Село было спокойно, но разведчики все же начинали волноваться. Прошло еще полчаса — Федя не приходил. Леонид уже решил сам ползти в село, как вдруг совсем рядом из темноты раздался шепот:
— Разрешите представиться: личный массажист рекордсмена мира Федор Костиков!
— Не балагурите! — строго оборвал его командир. — Сейчас вы не массажист, а я не рекордсмен. Мы оба — солдаты...
Кочетов аккуратно записал добытые Костиковым сведения, и разведчики пустились в обратный путь.
Шли опять в темноте, время от времени проверяя направление по светящейся стрелке компаса. Вот и знакомая тропинка! Молча прошли бойцы километра три параллельно дороге и замерли, прижавшись к стволам сосен. Издали, нарастая, слышался шум мотора.
По дороге спускался с горки грузовик. Разведчикам снизу, из лощины, были хорошо видны четко отпечатавшиеся на фоне неба очертания машины.
Дерзкая мысль мелькнула у Леонида: «А что, если?..»
Правда, разведчикам не рекомендуется без крайней необходимости начинать бой. Но разве уставом запрещено использовать удобный случай? Наоборот, предлагается проявлять инициативу. А документы гитлеровцев, сидящих в машине, очень пригодятся. Грузовик шел один, никого поблизости не было...
Словно специально для облегчения действий разведчиков, тишина ночного леса, только изредка нарушаемая отдельными разрывами, опять сменилась далеким сплошным ревом и грохотом.
Кочетов вынул гранату. То же самое сделали трое его друзей. Гул нарастал. Грузовик был уже близко. Он шел по дороге метрах в пятидесяти от разведчиков. Привыкшие к темноте глаза Леонида уже различали водителя и сидевшего рядом с ним офицера в высокой фуражке. Офицер дремал, уткнув подбородок в поднятый воротник шинели. Сзади на скамейках тряслись, высоко подпрыгивая на каждом ухабе, восемь автоматчиков в серо-зеленых шинелях и касках. Очевидно, это была охрана офицера.
Леонид зло усмехнулся: «И охрана не поможет!»
Он поднял руку, приказывая товарищам приготовиться и, когда грузовик поравнялся с ним, сильно метнул гранату. Раздался взрыв и следом за ним еще три взрыва — это разорвались гранаты, брошенные другими разведчиками.
На несколько секунд наступила тишина, прерываемая только стонами раненых гитлеровцев. Потом щелкнули два выстрела. Это Мозжухин и Федя уложили пытавшихся уползти врагов.
Разведчики стояли за деревьями, держа оружие наготове. Но кругом было тихо, лишь издали доносился затихающий лай пулеметов.
— Кажется, концерт окончен! — с притворным сожалением вздохнул Федя.
По знаку Кочетова, он вышел из-за сосны и направился к свалившемуся по другую сторону дороги грузовику. Остальные разведчики зорко следили за ним и за разбросанными по дороге телами врагов. Федя наклонился над офицером, взял его сумку и вытащил из кармана документы. Потом внимательно осмотрел тела остальных убитых и взял документы у одного из солдат.
— Пошли! — коротко скомандовал Кочетов, сложив документы гитлеровцев в свой планшет.
Почти два часа бесшумно шли глухой тропинкой. Несколько раз мимо них проходили вражеские группы. Разведчики пропускали их и продолжали осторожно пробираться к своим.
Наконец Кочетов приказал остановиться. Несколько минут все напряженно вглядывались в темноту.
Впереди тихо плескалась река. Иногда лес глухо стонал под порывами ветра, и тогда старые ели тихо поскрипывали. Изредка слышались тяжелые взрывы и короткие автоматные очереди. Потом снова все замолкало.
Предстоял самый трудный участок пути — переправа через Лугу. Поминутно останавливаясь, бесшумно стали спускаться разведчики к пологому берегу реки.
— Хальт! — раздался вдруг резкий окрик.
В пяти шагах от них, прижавшись спиной к дереву, незаметный в темноте, стоял рослый немец с автоматом.
«Патрульный», — мелькнуло у Кочетова.
Мозжухин рванулся вперед. Одним прыжком подскочил он к врагу. Мелькнул стремительный кулак боксера, и гитлеровец, не издав ни звука, брякнулся на землю.
Но сразу раздались тревожные крики. Из темноты вынырнули трое немцев — вражеский дозор. Очевидно. их привлек шум упавшего на землю тела и удар автомата о пень.
Действовать надо было стремительно.