– Вот это и есть наш ответ турецкому султану, – сказал Черноиваненко.
После этого люди быстро спустились под землю, и ход "ежики", отслужив свою службу, был заминирован и заделан весьма прочно на долгое время.
Утро, день и вечер отличались от ночи тем, что ночью не слышно было гудения примуса. Кроме обязательной утренней гимнастики, обтирания холодной водой, чистки оружия, патронов и зарядки аккумуляторов, Черноиваненко ввел ежедневную обязательную починку одежды и обуви. Теперь при совсем слабом свете фонаря красный уголок напоминал не то портняжную, не то сапожную мастерскую.
Однажды Черноиваненко порылся на своей каменной полке, вырубленной в стене, и взял оттуда "Тараса Бульбу" Гоголя.
– Займемся немножко художественной литературой, – сказал он, – почитаем "Тараса Бульбу". Сильная книга. Я ее люблю с детства. Освежим же в памяти страницы нашего славного прошлого и вспомним, как сражались за родину наши предки – запорожцы против иноземного ига… идущего на них с Запада. Но только это мы попросим читать уже кого-нибудь помоложе: пусть читает наш комсомольский актив – Святослав или же наши пионеры Валентина и Петя. Приятно, когда молодой голос рассказывает о героике прежних дней.
Так начались ежедневные чтения подпольного райкома.
– "Андрий едва двигался в темном и узком земляном коридоре, следуя за татаркой и таща на себе мешки хлеба, – читал Петя, облизывая языком сухие, бледные губы. – Скоро нам будет видно, – сказала проводница, – мы подходим к месту, где поставила я светильник…" Совсем как у нас в катакомбах, сказал Петя.
– Хорошо. Комментарии после, – заметила нетерпеливо Валентина. – Читай дальше!
– "И точно, – продолжал читать Петя, – темные земляные стены начали понемногу озаряться. Они достигли небольшой площадки, где, казалось, была часовня; по крайней мере, к стене был приставлен узенький столик в виде алтарного престола, и над ним виден был почти совершенно изгладившийся, полинявший образ католической мадонны. Небольшая серебряная лампадка, перед ним висевшая, чуть-чуть озаряла его…"
– Видишь, ничего общего, – сказала Валентина.
– Что "ничего общего"?
– Ничего общего с нашими катакомбами. Какая-то сплошная поповщина.
– А светильник? – сказал Петя.
– Светильник – это специально для освещения. А у них это что-то религиозное. Ладно, читай дальше.
И Петя стал читать дальше про таинственную татарку, которая подняла с земли медный светильник и зажгла его от лампады.
– "Свет усилился, и они, идя вместе, то освещаясь сильно огнем, то набрасываясь темною, как уголь, тенью, напоминали собою картины Жерардо della notte. Свежее, кипящее здоровьем и юностью, прекрасное лицо рыцаря представляло сильную противоположность с изнуренным и бледным лицом его спутницы".
– Нет! – воскликнула Валентина, тряхнув калачиком заплетенных волос и сердито сверкнув глазами. – Нет, все-таки этот рыцарь Андрей – самый настоящий изменник родины. И правильно, что его в конце концов расстреляли.
– За дело расстреляли, – глухо произнес Синичкин-Железный, постукивая длинными пальцами по каменному столу.
– Ну, Петечка, читай дальше, – заметила Матрена Терентьевна рассеянно. – Не останавливайся после каждого слова.
– "Проход стал несколько шире, – продолжал Петя, – так что Андрию можно было пораспрямиться. Он с любопытством рассматривал сии земляные стены, напоминавшие ему киевские пещеры. Так же как и в пещерах киевских, тут видны были углубления в стенах и стояли кое-где гробы; местами даже попадались просто человеческие кости, от сырости сделавшиеся мягкими и рассыпавшиеся в муку. Видно, и здесь также были святые люди и укрывались также от мирских бурь, горя и обольщений…"
– Постой! – сказал вдруг Черноиваненко. – Я прослушал: кто это там укрывался в киевских пещерах от мирских бурь, горя и обольщений?
– Святые люди, – сказал Петя.
– Ну, это неверно! – воскликнул Черноиваненко сердито.
– Тут так написано, – скромно сказал Петя.
– Не все то правда, что написано. Подожди-ка.
Черноиваненко остановил рукой мальчика, который собирался читать дальше, и откашлялся.
– Прошу слова для небольшого замечания и фактической справки. Гоголь утверждает, что в киевских пещерах сидели святые люди, которые укрывались там от мирских бурь, горя и обольщений. Может быть, такие святые люди и были. Даже наверное были. Но все же история говорит нам, что киевские пещеры в основном имели военно-стратегическое значение. В них отсиживались киевляне во время монголо-татарского нашествия. В киевских пещерах монахи-воины хранили запасы продовольствия и оружие. Из пещер они совершали вылазки в тыл врага и наносили ему сокрушительные удары, они отстаивали от иноземного нашествия свою родину, а вовсе не укрывались от мирских бурь, горя и обольщений. Так что с этой стороны мы отчасти должны следовать их примеру и совсем не должны верить Гоголю, который очень тонко, по-гоголевски, как бы призывает своих читателей к пассивному сопротивлению и даже капитуляции перед лицом трудностей. А что касается литературной красоты, то на этот счет, конечно, у нас двух мнений быть не может. Нет слов – красиво. Даже прекрасно. Но исторически неверно, – решительно сказал Черноиваненко. Потом он с хитрой улыбкой вдруг посмотрел на товарищей, перестал улыбаться и прибавил очень серьезно, даже строго: – Учтите это.
– Можно продолжать? – спросил Петя после некоторого молчания.
– Продолжай, продолжай.
Но едва мальчик начал: "Сырость местами была очень сильна: под ногами…" – как вдруг Раиса Львовна задумчиво сказала:
– Товарищи, а вы знаете, что завтра Новый год?
Это неожиданное сообщение необыкновенно всех поразило. Они давно уже забыли о такой житейской вещи, как праздник. И им было не до праздников. Наступление Нового года, с которым люди обычно связывают так много надежд на будущее, привело их в сильнейшее волнение.
Тотчас "Тарас Бульба" был отложен в сторону, и началась подготовка к встрече Нового года. Особенно ухватился за эту встречу Черноиваненко, как за очень хорошее средство поднять настроение людей. Он до того расщедрился, что даже разрешил ради такого случая, кроме дежурной "летучей мыши", зажечь "ночью" еще два добавочных светильника. Что же касается торжественного новогоднего ужина, то, кроме обычной каши, которую решено было сберечь до обеда, первый секретарь разрешил подать к столу еще кусочек сала и коробочку леденцов к чаю.
Было известно, что у Черноиваненко в несгораемом шкафу хранится некоторый запас настоящего девяностошестиградусного спирта. Откровенно говоря, на этот запас сильно рассчитывал Леня Цимбал. Он уже несколько раз издали, самым деликатным образом, начинал заводить разговор на эту тему, но Черноиваненко или отмалчивался, или делал вид, что очень занят. Он и вправду был очень занят: сидел за своим каменным столом и, низко наклонив над бумагой голову в ушанке, медленно писал что-то карандашом; часто останавливался и поднимал глаза вверх. Судя по всему, он готовился к новогоднему итоговому докладу: составлял тезисы. Впрочем, иногда по его губам скользила странная улыбка.
Леня Цимбал томился, шагая взад-вперед возле первого секретаря. Иногда Леня садился за стол и, облокотясь на плечо Черноиваненко, пытался заглянуть в бумагу – скоро ли он кончит. Черноиваненко закрывал горстью написанное и отодвигал Цимбала:
– Леня, перестань ходить вокруг несгораемого шкафа.
– А я не хожу. Разве ж я хожу?
– Ты ходишь.
– Какой мне интерес ходить?
– Вот именно, что нет ровно никакого интереса. И не мечтай о том, о чем ты мечтаешь.
– А о чем я мечтаю?
– Это не важно. Но предупреждаю, что эти беспочвенные мечты так и останутся беспочвенными мечтами.
– Но почему же, Гавриил Семенович? – жалобно, почти нежно стонал Леня. – Хоть бы по сорок граммов на нос.
– Потому что это неприкосновенный запас: энзе.
– Даже ради такого случая?
– Даже ради такого случая.
– Вы меня, честное слово, удивляете!
– Хватит. Кончим эту дискуссию. Не мешай мне заниматься.
– Что ж, не надеялся я, что вы окажетесь таким несговорчивым, – говорил Леня, вздыхая и продолжая прохаживаться туда и назад мимо шкафа, видимо все еще на что-то надеясь, но Черноиваненко посмотрел на него с таким выражением, что Цимбал сделал испуганные глаза и отскочил.
…Петя и Валентина, лежа на столе заседаний, выпускали новогодний номер стенной газеты "Подземный большевик". Ради праздника им предоставили полную свободу, и они почти всю газету изрисовали карикатурами. Здесь была длинная карикатура в духе Кукрыниксов – "Утренняя зарядка", здесь был и румынский комендант, взлетающий на воздух вместе со своим штабом, и Матрена Терентьевна, роняющая крупные, как виноград, слезы над аптекарскими весами, на которых она взвешивает продукты, и целующиеся при свете "летучей мыши" Лидия Ивановна и Свиридов.
