— До свиданья, товарищ Жукова, — поклонился Мурашко.
— До свиданьица! — Она перестала читать и с детским любопытством спросила: — А зачем вы его забираете?
— Очень нужен, — сказал Мурашко. Собака открыла сразу оба глаза. Отчаянно свистнул скворец…
На глухой провинциальной улице Мурашко и Жуков остановились на повороте, пропуская мимо себя автомобиль.
— Должность ваша будет…
— В Дирижаблестрое я готов подметать полы! — быстро сказал Жуков.
Мурашко улыбнулся:
— Будете главным конструктором, Петр Николаевич. Жуков махнул бородой:
— Неважно… Главное, чтобы они летали…
— Кто — они?
— Советские дирижабли…
V
Приемная в Экономсовете СНК. Обложенные пачками бумаг группы хозяйственников, директоров, докладчиков, пришедших защищать свои проекты, — люди со всех концов страны.
Прошел человек с монгольским лицом, мелькнул расшитый халат.
Раскрылись заветные двери, из зала заседания вылетел человек в расстегнутом френче, с раскрытым портфелем, из которого хочет вылететь стайка бумаг. К нему ринулся поджидавший в дверях зам.
— Придерживаться инструкции № 380, — злобно, почти мистически прошептал вошедший.
Зам встал в позицию.
— Но позвольте…
— Ничего не позволяют, — пустым голосом сказал первый.
В приемной за столом — изучающий материалы Мурашко. Главбух бросил на него огненный взгляд и простонал:
— Алексей Кузьмич!
Вытирая платком с лица пот, катится из заветных дверей директор четвертого стройтреста. Перед ним вырастает сине-черный зам в хорошо сшитом костюме.
— Зарезали! — пролепетал директор. Зам выпрямился:
— То есть на каком основании зарезали?
— На том основании, что извольте руководствоваться установленными лимитами…
И снова стон главбуха Дирижаблестроя:
— Алексей Кузьмич!..
Распахнулась заветная дверь. Дребезжащий голос секретаря:
— Дирижаблестрой…
С места срывается докладчик — длинный человек с пенсне на шнурке. Он увлекает за собой Мурашко. Дверь за ними закрывается.
Бухгалтер переходит тогда к заму из четвертого строй-треста. В нем он находит единомышленника:
— Абсолютно не хотят считаться с тем, что если человек знает точку зрения правительства, то с таким человеком надо считаться…
Зал заседаний. Десяток людей за круглым столом. Вкрадчивый докладчик, дергая пенсне на черном шнурке, сыплет привычные слова:
— В основном инструкция № 380 выполнена Дирижаблестроем с некоторыми поправочными коэффициентами, учитывая специфичность объекта. Принимая далее повышенные лимиты по строительству, комиссия предлагает исчислить стоимость объекта в 32 миллиона 446 тысяч рублей…
В приемной у заветной двери подпрыгивает бухгалтер.
В зале заседаний — заключительное слово председателя:
— Есть, товарищи, мнение… — говорит он. — Ввиду неудовлетворительности генерального проекта, ввиду того, что крохоборчески составленная смета не дает действительных перспектив этого важного дела, есть мнение, товарищи, вернуть проект для переработки… Предельный срок строительства установить в полтора года… Сумму капиталовложений определить ориентировочно в девяносто миллионов рублей.
Предложить Дирижаблестрою представить новый проект и смету, исходя из этих показателей. Имеются возражения?
— Нет, — сказал Мурашко изменившимся, как бы охрипшим голосом, — не имеется.
Председатель кивнул секретарю, ведшему протокол:
— Возражений нет…
VI
По шоссе с громадной быстротой летит машина… У переезда ее останавливает милиционер:
— Предъявите права.
На шоферском месте Вася, он сразу начал торговаться:
— Шестьдесят пять, больше не давал!
— Сто двадцать ты давал, — ответил милиционер. — Чья машина?
— Моя, — раздается голос Раисы Львовны, и плечо с горжеткой высунулось из окна.
— А вы кто?
— Я — Дирижаблестрой, — ответила Раиса Львовна. И когда машина тронулась, плечо с горжеткой снова показалось в окне и внушительно сказало: — Товарищ, надо знать, кого задерживать!
Машина идет по территории Дирижаблестроя, с трудом пробираясь мимо наваленных штабелей кирпича, досок, бревен, бочек с цементом. Машина едет мимо растущей кирпичной стены, мимо экскаваторов, грызущих грунт, мимо тягачей, увозящих платформы с грузом. На мгновение машина остановилась, чтобы пропустить игрушечный поезд узкоколейной железной дороги. В открытом маленьком вагончике сложены оконные рамы и стандартные двери. Глухой шум экскаваторов, скрежет лебедок, музыка стройки. В машине, остановившейся у шлагбаума, Раиса Львовна проводит с Васей производственное совещание:
— Как вы думаете, Василий, если завтра для ИТР будет на закуску рубленая селедочка?..
— Красота! — заявляет Вася.
— На первое куриный бульончик с фрикадельками…
— Пойдет! — подтверждает Вася.
— На второе кисло-сладкое мясо… Тут Вася спасовал:
— Это — не знаю…
— Дивное блюдо, — уверяет его Раиса Львовна. — На третье штрудель…
— Красота! — мотнул головой Василий. — При вас, мамаша, свет увидали…
На повороте Раиса Львовна выскочила из машины.
— Но чего мне это стоит, — сказала она, удаляясь. — Дошло до того, что днем я мужа абсолютно не вижу…
Раиса Львовна проходит мимо остатков барака у одинокой, чудом уцелевшей вербы. Барак растаскивают молниеносно.
К прорабу величественно подплыла Раиса Львовна:
— Гражданин, где здесь вторая столовая? Прораб — указывая на рабочих, разбирающих барак:
— Она самая…
— Ее же ломают?!
— Оно верно, что ломают, — согласился прораб.
— А новая?.. — упавшим голосом сказала Раиса Львовна.
— Новую построить надо… Куда вы, гражданка?! Перепрыгивая через обломки барака, Раиса Львовна мчалась к зданию главной конторы.
У Мурашко в этом здании новый кабинет — комната, в которой рабочие ставят четвертую готовую стену рядом с дверью. Но Мурашко сидит уже за письменным столом. Две уборщицы раскладывают на полу ковер.
Мимо секретарши пронеслась Раиса Львовна.
— Алексей Кузьмич! Ее же нет!..
— Кого нет?!
— Столовой нет! Я вне себя!..
— Выстроим, Раиса Львовна…
— Но вы же сказали заведовать?
— Заведовать успеется. А вы бы, пока суд да дело, за горло строителей, поставщиков, материальную часть…
Разговор был прерван необычным появлением Агнии Константиновны. С красными пятнами на лице она объявила страшным шепотом:
— Толмазов… Мурашко вскочил, стал застегивать гимнастерку:
— Ну, Раиса Львовна, жара! Про Толмазова слыхали?
— Я, кажется, интеллигентный человек… — с достоинством произнесла Раиса Львовна.
Мурашко торопливо прибирал бумаги на столе, сунул тарелку с печеньем в ящик стола, поднял с полу и бросил в корзину бумажные клочья. При этом он говорил Раисе Львовне:
— Значит, действуйте… Неужели и вас учить?
— Меня учить не надо, — с сомнением в голосе сказала Раиса Львовна, — но поскольку вы просили заведовать…
И она удалилась.
Мурашко придвинул мягкое кресло поближе к столу.
В приемной около раскрасневшейся секретарши разговаривали двое: дышавший покоем и уверенностью немолодой человек с коротко стриженными волосами в просторном и дорогом костюме. Это был знаменитый человек — Толмазов. И рядом с ним — широкоплечий, чуть скуластый, тяжелый, крепко скроенный парень с невеселым лицом, аспирант Толмазова — Васильев.
— Иван Платонович, — говорил Васильев, — на вас вся надежда. Одно ваше слово…
— Скажем это слово, — ответил Толмазов голосом таким же просторным, как его костюм, — скажем, Сережа… В обиду не дадим…
В дверях — Мурашко.
— Прошу, Иван Платонович…
Мурашко за столом, Толмазов — в кресле.
— Очень уж редко видеть вас приходится, Иван Платонович. Толмазов — с допустимым для академика кокетством:
— На этот раз я в роли просителя…
— Значит, повезло нам, — вырвалось у Мурашко.
Толмазов вопросительно посмотрел на начальника строительства.
— Исполнить просьбу Толмазова, — объяснил свое восклицание Мурашко, — дело очень приятное… Приятных дел не так уж много, Иван Платонович.
Академик улыбнулся.
— Ну, спасибо. Дело идет об аспиранте нашего института Васильеве. Он недавно защитил диссертацию, защитил блестяще. Темой была моя вихревая теория.
Мурашко сочувственно кивнул головой.
— Васильев соединяет глубокие познания по аэродинамике с большой тщательностью и точностью в работе…
Мурашко снова кивнул головой.
