— Ведь запрещено жечь костры, вы разве не знаете?
— Да это ж ночью, товарищ полковник, а мы зараз...
— И сейчас опасно разжигать костры, — ответил Доватор и, заметив в ельнике дымок, сердито спросил: — А там кто? Бомбежки хочет?
Приказав еще раз строго предупредить людей, что костры жечь запрещается, Лев Михайлович прошел в ельник, где лениво курился синеватый дымок.
Буслов и Петя давно уже покончили с картошкой и теперь, сидя рядышком, занимались сборкой нагана.
— Это спусковой крючок называется, это барабан, — учил Буслов Петю.
Кобыленка мотала головой и рвала ветки. Увлеченный наганом, Петя с досадой покрикивал на свою лошадь:
— У, отчаянная! Не можешь смирно постоять!..
— Ее попасти надо или травы нарвать. Коня беречь надо, Кочеток, — ласково говорил Буслов.
Доватор минуты две наблюдал за ними, наконец, не выдержав, шутливо сказал:
— Мы с партизанами связь не можем установить, а они, оказывается, под боком... Вот только костер надо потушить, а то немецкие разведчики летают.
Буслов смутился. Козырнув, он торопливо начал затаптывать костер.
— А вы откуда взялись, молодой человек? — спросил Доватор, поглядывая на Петю.
— Командир партизанского отряда Петр Иванович Кочетков, — добродушно улыбаясь, ответил Буслов.
— Петр Иванович? Да ведь мы с ним знакомы! — проговорил Лев Михайлович. — Как вы здесь очутились, Петр Иванович?
Буслов коротко рассказал Доватору историю Пети. Оказалось, что совет полковника итти в партизаны Петя принял как боевой приказ. Поймал каким-то чудом уцелевшую в деревне лошадку, захватил необходимое «снаряжение» и отправился вслед ушедшей коннице. Километров сорок он ехал позади всех, из боязни, что его вернут обратно. Так он и прибыл благополучно в леса Духовщины, расположился лагерем по соседству с кавалеристами, с твердым намерением следовать за ними или разыскать какой-нибудь партизанский отряд.
Буслов попросил у Доватора разрешения оставить Петю в эскадроне.
— Как же не взять командира бесстрашных партизан! — улыбаясь, сказал Лев Михайлович. — Вот только конь у него уж очень пузатый... Да и хвост надо от репьев очистить. Ты, Буслов, седло подбери и в общем возьми его на свое попечение. А ружье, Петя, ты не бросай, береги, — мы его после войны в музей сдадим...
Оксана Гончарова была направлена в разведку для связи с партизанским отрядом.
...Лунная осенняя ночь. Под ногами шуршали опавшие листья, потрескивали в тишине сухие ветки. В лесу — полное безмолвие, если не считать постоянной ночной трескотни немецких пулеметов и отдаленного грохота пушек.
Лес кончился. Перед Оксаной лежала широкая, освещенная луной поляна. Оксана вышла из кустов. Неожиданно все осветилось ярким зеленоватым светом. Ракеты, шипя, взлетали в воздух и лопались с треском, прямо над головой. «Хальт, рус!» Немцы набросились на Оксану, схватили ее. На опушке леса была устроена засада. При обыске у Оксаны нашли компас, а этого было больше чем достаточно, чтобы расстрелять девушку. Через час она была доставлена в немецкий штаб.
После двухчасового допроса Густав Штрумф устал, обессилел от злобы, но ничего не добился от девушки.
— Когда моя жена приехала занимать квартиру, вы сидели с Екатериной Авериной и пили молоко. Так?
— Не помню, — коротко отвечала Оксана и упрямо смотрела себе под ноги.
— Но я знаю! — в бешенстве кричал полковник.
Даже часовой у двери вздрагивал от этого крика.
— Кто зажигал дом, говори?
— Не знаю.
— Ты куда шла?
— Домой.
— А где твой дом?
— Везде.
— Хорошо. Скажи мне одно слово, — с каким-то жутким спокойствием продолжал полковник, — и я отпущу тебя. Дом зажгла Екатерина Аверина, чтоб уничтожить мою жену. Так? Да или нет? Скажи — да. Забирай пропуск и уходи. — Полковник впился в Оксану острым взглядом, ждал ответа.
Оксана отрицательно покачала головой.
Полковник вскочил, замычал, поднял над головой кулаки...
Спустя час, выходя из подвала, он встретился с отцом. Генерал Штрумф оглядел сына с ног до головы, словно видел его в первый раз. Взглянул на руки Густава и поморщился: они были в крови.
— Какие новости? — сухо спросил он, отворачиваясь.
— Я перехватил шифровку русских, — ответил Густав. — В районе Демидове должен высадиться авиадесант, там же будет сброшен груз с боеприпасами для Доватора. Я захвачу его и уничтожу десант вместе с конницей Доватора! — Полковник говорил возбужденно, нервно подергивая плечами.
— Но пока Доватор уничтожает нас, — иронически заметил генерал. — Мы потеряли топографический штаб армейского значения — и только из-за твоей излишней самоуверенности! Доватор тактически уничтожил тебя...
— В мою компетенцию не входили обязанности по охране штаба.
— У тебя ослаблены волевые центры. Ты утомлен! — резко прервал его Штрумф-старший. — Ты все потерял!
— Даже чуть не потерял собственную жену! Она чудом спаслась! — визгливо выкрикнул полковник.
— А я потерял свою репутацию, — тяжело дыша в лицо сыну, проговорил Штрумф. Сняв фуражку, он вытер платком безволосую голову.
В штабе Хоппера, откуда он только что приехал, ему пришлось пережить неприятные минуты. В зоне расположения резервных частей, находящихся под командованием генерала Штрумфа, Доватор разгромил несколько гарнизонов, на большаках было уничтожено свыше двухсот машин.
Генерал Штрумф вместе с чувствительной трепкой получил последний и категорический приказ: во что бы то ни стало немедленно ликвидировать Доватора, не считаясь ни с какими потерями. Он поставил сына в известность, что сам лично будет контролировать весь ход операции по ликвидации действующих в тылу кавалерийских частей, и приказал немедленно вместе с перехваченными шифровками Доватора прислать к нему майора Круфта.
— Когда перехватили эту шифровку? — спросил Штрумф майора, когда тот появился.
Майор ответил.
— Так... Значит, Доватор получил приказ прикрыть высадку авиадесанта в районе Демидове и там же пополниться боеприпасами?.. — Штрумф углубляется в карту, иногда поворачивает голову и перечитывает шифровку. — Но они могут в последнюю минуту изменить координаты? — Штрумф презрительно смотрит на Круфта, как бы давая ему понять без слов, что майор — болван, если считает русских глупее себя.
— Они уже меняли координаты три раза, — подтверждает Круфт.
— Поэтому ваши шифровки пока ничего не стоят, — раздраженно прерывает его Штрумф. — Где же все-таки будет высажен десант? В каком лесу?
Круфт едва заметно пожимает плечами. Он обижен на генерала. «Старая пивная бочка, я еще тебе самого главного не сказал», — думает про себя майор.
— В последней радиограмме при расшифровке времени и даты выпадает цифра два... Это значит: фактические координаты указаны в радиограмме номер два! — Майор Круфт абсолютно в этом уверен.
— Так почему же вы до сих пор молчали? — недоверчиво спросил Штрумф.
— Я не успел доложить вам...
— Отлично! Мы изменим координаты в четвертый раз. — Штрумф тут же продиктовал радиограмму: «Сменил расположение. Высадка десанта старым координатам невозможна. Жду координат тридцать четыре девяносто шесть. Раннее утро. Доватор».
— Зашифруйте так, чтобы этим подтвердить высадку десанта цифрой два, как хочет русское командование, и передавайте до тех пор, пока не получите квитанцию...
— Господин генерал, это ход, достойный Капабланки! — льстиво сказал майор.
Когда майор вышел, генерал фон Штрумф весело рассмеялся.
«Ход Капабланки! Ты, майор, глуп, как сто баранов».
Он вызвал сына и приказал все участки предполагаемой высадки десанта непрерывно контролировать авиацией, засады усилить. Доватора запереть в лесах Духовщины, морить его людей и лошадей голодом. Начать методическое наступление, не жалея бомб и снарядов.
ГЛАВА 18
29 августа кавалерийские полки, укрываясь от наседавшей авиации, сосредоточились в районе Боярщина.
Подтвердив шифровкой место высадки десанта, Доватор с нетерпением ожидал от штаба армии дальнейших распоряжений. Однако уже более суток связи не было. Большая земля передавала из Москвы сводки Информбюро, концерты, сообщения по Советскому Союзу и из-за границы, но штаб армии молчал.
Лев Михайлович сидел под высокой елкой на куче зеленых лапок, кутаясь в свою широкую бурку, и читал неутешительные донесения из частей и подразделений. Группы, высланные для хозяйственных операций, вынуждены были вернуться ни с чем. Немцы начали методически обстреливать лес, бомбить и блокировать. С другими частями уже два дня связь поддерживалась только по рации.
Рядом с Доватором усталый радист монотонно твердил в аппарат:
