— Отец мой, вот огонь, вот дрова, где же агнец для жертвоприношения?
Вот самая потрясающая строчка в мировой поэзии! Никто в мире не догадался, кроме меня, что Бог отменил жертвоприношение Авраама, побежденный наивностью мальчика. Бог понял, что святая доверчивость сына к отцу для него ценнее богопослушности Авраама. Это его и остановило, а не верность Авраама. Никто до меня об этом не догадался. В этот миг и был задуман Христос, который никогда так жестоко не мог испытывать человека на верность Богу. Через безгрешную доверчивость ребенка Бог догадался о возможности нового подхода к человеку. Потому и Христос так много говорит о детях: будьте как дети! Вот, кстати, новые стихи о Христе:
Духовный обморок Христа,
В кровавой пелене — ни зги.
Тогда Он возопил с креста:
— Отец Небесный, помоги!
От боли крикнул небесам.
Уже не помня ничего.
Уже забыв, что Бог Он Сам,
Что пусто небо без Него.
И потому из века в век.
Среди невзгод или тревог.
По праву молвит человек:
— Мои страданья знает Бог.
— Мой принцип, — говорил он, — энергия стиха и никаких идей! Если человечество выживет, этот принцип будет всеобщим. Вся моя жизнь — служение ему. В этом, как ты говоришь, сюжет моего существования. Уже Пушкин об этом догадывался. Когда он говорил, что поэзия должна быть глуповатой, он хотел сказать: подальше от идей, а не от мыслей. Это разные вещи.
Через двести лет, уничтожив компьютеры и всякую подобную дьявольщину, люди, чтобы поднять себе настроение, будут собираться и читать стихи моего направления. Так мы сейчас собираемся, чтобы выпить и повеселиться. Сердечник не будет в кармане носить валидол, а будет носить в голове стихи Пушкина. Сердце забарахлило? Остановится и вместо того, чтобы, шевеля губами, подсчитывать пульс, будет читать шепотом Пушкина: «Мороз и солнце — день чудесный! Еще ты дремлешь, друг прелестный?»
Глядишь, по мере чтения стихов и сердце отпустило. Кстати, вот шуточные стихи о Пушкине:
Смотритель-ангел Богу рек:
— Взгляни на Пушкина, мой Боже,
Над всеми этот человек
Трунит — и над Тобой, похоже?
Бог не ответил ничего,
А мог сказать слова такие:
— Все знаю, но люблю его.
Кого ж еще любить в России?
— Интересно заметить, — прогудел он однажды, — романтические герои Пушкина: Сильвио, Германн, да и лермонтовский фаталист, — все европейцы по происхождению. Почему бы это? Россия была тогда прочной, консервативной страной. Декабристы — прививка от революции. Мышление развитого русского человека представлялось здраво-реалистическим. Европа была взбаламучена и измучена революциями.
Люди эмигрировали в Россию, как в спокойную, уравновешенную страну. Так наши теперь бегут на Запад. Характеры Сильвио и Германна казались Пушкину для русского человека недостаточно правдоподобными, и потому он их сделал иностранцами по происхождению. И подумать только! Всего через тридцать лет у Достоевского русский человек был готов на самые безумные парадоксы, и это было правдиво. Есть над чем подумать нашим критикам! Да что о них говорить, когда они меня, живого, до сих пор не заметили!
О, Русь! Ни охнуть, ни вздохнуть
Или вздохнуть и охнуть снова.
Недолог оказался путь
От Пушкина до Смердякова!
Юмор — осколки счастливого варианта жизни, хранящиеся в прапамяти человечества.
Мысль — единственное выражение умственного мужества.
Чтобы понять поэта, надо его полюбить. Потом ты можешь охладеть к нему, но то, что ты понял, когда полюбил, уже никуда не уйдет.
— Я ему не подам руки, — охотнее всего говорят те люди, у которых в глубине сознания подавлено желание сказать: не подам!..
Здесь коренное отличие христианства от либерализма.
Помню, мы как-то спорили по поводу соотношения поэзии и правды в стихах. Это было лет двадцать тому назад. Он шутливо сымпровизировал на эту тему:
Это братья-близнецы —
Только разные отцы:
У того отец небесный,
А у этого телесный.
Самое забавное: я недавно где-то прочел, что, оказывается, женщина в редчайших случаях может родить близнецов от разных мужчин, если имела с ними близость в течение одних суток. Поэзия обогнала науку. Он в своей шутке утверждал эту возможность.
Для поэта, говорил он, толковость в творчестве подразумевает бестолковость в жизни. Закон сохранения энергии. С этим надо иметь мужество примириться раз и навсегда. Многие поэты безуспешно пытались с этим бороться.
Маяковский сделал колоссальные усилия, чтобы преодолеть это естественное противоречие. Он хотел быть толковым в творчестве и стать толковым в жизни. Он даже гордо писал: «Надо, чтоб поэт и в жизни был мастак».
В результате он разладил толк в творчестве и не наладил в жизни. И тогда, потеряв сюжет существования, он застрелился.
Конечно, хорошо, когда жена, брат или друг ведут поэта по аду жизни, как Вергилий. Но где их взять? Это чистое везение.
Когда парикмахер, вымыв мне голову, сорвал с меня покрывало, я почувствовал себя памятником. Так вот кто нам делает славу!
— Визгливость — признак бессилия, — сказал он как-то и добавил: — Прошу не путать с громким голосом.
Однажды в застольном разговоре, как бы противореча своей знаменитой балладе, он выпалил тут же сочиненную эпиграмму:
Всех подлецов заочно
Прощаю. Нет обид!
Поскольку знаю точно.
Что Бог их не простит.
Одному бывшему своему другу, который крепко продал его в молодости и с тех пор делал неоднократные напрасные попытки снова сблизиться с ним, он при мне сказал:
— Если ты человек, это твоя проблема с Богом, а не со мной. А если ты не человек, то на хрен ты мне сдался!
Идеальное стихотворение — это румяный с мороза ребенок, вбегающий в комнату и бросающийся тебе на шею!
Чем талантливее художник, тем ярче, отчетливее он видит образ того, что он хочет показать. И поэтому он намного больше работает над черновиками, чем средний художник, ведь он стремится уподобить то, что он пишет, тому яркому, отчетливому образу, который он видит в воображении.
Средний художник не может столько работать над рукописью, сколько большой талант, потому что он достаточно расплывчато видит в воображении свой образ и создает его именно таким расплывчатым, как видит. Если бы он попытался большими трудами достигнуть больших результатов, он бы испортил и то малое, чего достиг. Он не видит отчетливо свой идеал и потому не знает, куда работать.
Воспоминание детства. Астрахань. Я сижу под деревом с кулечком ирисок, купленных мне дядей. Блаженство! Обожаю ириски!
Но от них у меня болят зубы, и одновременно эту боль зубов перебивает сладость ирисок. Особенно сильно я чувствую боль, когда одну ириску уже высосал, а другую еще не успел бросить в рот. Поэтому, высосав ириску, стараюсь следующую быстрее бросить в рот. Я чувствую какую-то таинственную связь между болью, которая вызывается сладостью, и ослаблением боли, которую я этой же сладостью заглушаю, иногда сразу две ириски бросая в рот. Но понять, хотя пытаюсь, таинство этой связи не могу. Мне лет шесть.
По-видимому, любопытство к мудрости дается некоторым людям от природы, как музыкальный слух.
Ум динамичен. Без улыбки
Он с косностью вступает в бой.
Его победы и ошибки
Почти равны между собой.
А мудрости статичный разум,
Он все сомнения души
Как бы учитывая разом,
С улыбкой шепчет: «Не спеши».
Маленькую, трехлетнюю девочку, рассказывал он однажды, отправили в детский сад.
— Ну как, хорошо тебе там было? — спросили у нее дома вечером.
— Плохо, очень плохо, — ответила она.
— Но там же столько детей, столько игрушек! — удивились родители.
Девочка подумала и сказала:
— Дома светлей!
Даже если она имела в виду физический свет, она сказала очень важную вещь. Мы недостаточно отдаем себе отчет, как высветляет душу светлое помещение. И как притемняет душу тусклый свет. России климатически всегда не хватало света. Вот почему ей так необходима светоносная поэзия.
Тирану не дает покоя призрак убийцы. И чем тише вокруг него, чем меньше признаков существования оппозиции, тем подозрительней тишина. Ужас тишины, вызванной страхом перед ним, тиран воспринимает как ужас подготавливаемого в тишине заговора. Чем тише вокруг, тем явственней по ночам встает над ним призрак убийцы. Наконец, этот призрак делается невыносимым.
