Свободный человек — это человек, чуткий к свободе другого и потому непринужденно самоограничивающийся. Это непринужденное самоограничение и есть вещество свободы. Понимать свободу как вещь для собственного употребления — все равно что сказать: «Я щедрый человек. Я хорошо угостил себя».
Хочу написать статью «Байрон и Чехов». Байрон — певец мужества, но всегда при зрителях и для зрителей. Чехов — писатель деликатно и глубоко скрытого внутреннего мужества. Байрон внешне героичен, но внутренне прост и однообразен. Чехов внешне прост, но внутренне многообразен и скрыто героичен.
Понижение уровня всякой обсуждаемой проблемы прямо пропорционально количеству обсуждающих проблему людей. Двое, трое, четверо — еще можно удержаться на хорошем уровне. Дальше идет спад. Идеал тупости — толпа.
Забавный случай рассказал ему один его приятель, а он пересказал мне. Вот как было дело:
— Пришел к товарищу юности в гости со своим сыном, взрослым балбесом. Сидим за столом, слегка выпиваем, товарищ рассказывает, как его сын в наше трудное время помогает отцу, регулярно подбрасывая ему деньги. Во время рассказа случайно ловлю взгляд собственного сына со страстным укором, обращенным на меня. В чем дело? Сначала не мог понять, потом догадался.
В голове моего сына, вечно выклянчивающего у меня деньги, все перевернулось! Он вообразил себя отцом, а меня своим сыном. Его страстный, молчаливый укор означал: ты видишь, как сын помогает отцу? А ты? И тебе не стыдно?
Он сам не замечал лихого сальто собственного эгоизма.
Управляющий страстью — более страстный человек, чем тот, кто проявляет безумную страсть. Слаломист, неожиданно тормозящий, делающий резкие зигзаги и броски, производит впечатление большей страстности, чем лыжник, сломя голову летящий с горы.
Один из застольцев неожиданно вторгся в разговор.
— Ганди был китайцем, — взволнованно сообщил он, истинный отец — китаец! Я лично читал об этом!
Как — китаец? Откуда китаец? Почему китаец? Да ниоткуда! Оскорбленный невниманием к своей особе, он решил всех огорошить: Ганди был китайцем! И добился минутного внимания к себе. Это минутное внимание иногда длится годами, если вовремя крикнуть:
— Ганди был китайцем!
Звонит читатель:
— Я прочел ваши стихи в журнале! Мне они очень понравились!
— Спасибо!
— Я хотел бы приехать к вам домой и познакомиться с вами.
— Боюсь, что вы ничего в них не поняли!
— Как не понял? Я все понял!
Тогда откуда такое нахальство, хотелось сказать, — но не сказал.
Видел сон, и во сне было страшно. Во сне я видел родное море возле Астрахани. Море отошло от берегов метров на двести, и оголилось дно, из которого торчали острые, злые скалы. А ведь я все детство купался в этих местах, сотни раз нырял и никаких злых скал там не видел. Во сне было горькое и грозное чувство, что я всю жизнь не знал истинного состояния своего моря. Обнажившиеся острые, слизистые скалы предрекали какую-то беду. Думаю, что этот сон ткнул меня в мою излишнюю доверчивость к народу. Любому народу.
В англосаксонской литературе немало произведений, где герои соревнуются в благородстве. Например, «Запад и Восток» Киплинга. В нашей литературе я что-то не могу припомнить таких героев. У нас есть прекрасные, благородные герои, но им не с кем соревноваться в благородстве, они всегда в одиночестве.
Может быть, дело в том, что в нашей истории не было рыцарства? Чешутся руки написать стихи о состязании двух людей в благородстве. Но не могу найти сюжета. Может быть, не хватает благородства, чтобы найти сюжет?
Чем глупее человек, тем он дольше говорит по телефону: неиссякаемость отсутствующей информации.
Рука женщины, нежно гладящая больного ребенка и утешающая его этим. Рука фокусника, виртуозными пальцами выделывающая невероятно ловкие движения и этим развлекающая зрителей. И тут все понятно, все на месте: и рука женщины, и рука фокусника.
Но точно так же существуют два типа ума: один из них — рука женщины, а другой — рука фокусника. И рука фокусника часто изображает руку женщины, и ей чаще верят, чем истинной руке истинной женщины.
Анкетные данные. Человек надежный, в подозрительных уединениях с совестью не замечался.
Что это был за человек! Мы кружились вокруг его головы, как мотыльки вокруг лампы!
Иногда в хмельном состоянии лучше узнаешь человека. Не потому, что ты лучше соображаешь, а потому, что он хуже маскируется.
Помню, как в студенческие времена после весенней сессии ехал в поезде из Москвы в Астрахань. В тот раз я был совсем без денег и без еды. Три девушки были со мной рядом в купе. Ехать надо было три дня. С небольшим опозданием в один день, заметив, что я ничего не ем, девушки стали подкармливать меня. Доехали весело. Позже, летом, я их несколько раз встречал в Астрахани, здоровался, но подойти не мог из глупого стыда. Мне казалось, что на их милую, скромную щедрость я должен здесь ответить пиршеством, но денег на это не было. А тогда казалось, что не ответить пиршеством — позор.
В те же годы в Астрахани справляли поминки по одному знакомому нам человеку. Столы по-южному поставили во дворе под деревьями. Люди еще не успели рассесться. За одним из этих столов уже сидела необычайно красивая девушка, казавшаяся сказочно красивой здесь, в черной рамке смерти. Я обратил на нее внимание. Заметив это, она стала очень быстро есть. Видимо, кокетство вызвало в ней аппетит. Не ест, а исполняет сексуально-гастрономический танец. От былой за минуту до этого красоты ничего не осталось. Смерть, красота, пошлость.
В молодости один милый поэт время от времени читал мне свои новые стихи. Если я говорил, что стихотворение неудачно, он с комическим постоянством повторял:
— Опять перетончил!
Главный признак провинциализма в литературе — стремление быть модным.
Нужно движение, беспрерывное трение о мир, чтобы задымилась искра мысли, а потом нужны тишина и одиночество, чтобы эту искру раздуть.
Чем богаче еда, тем вонючей дерьмо. У вегетарианца, надо полагать, благородный козий помет.
Современный, интеллигентный мальчишечка сказал женщине:
— Тамара Ивановна, будьте любезны, скажите мне, пожалуйста, вы не видели, где моя подушка-пердушка?
Этот человек свою трагедию пережил с таким деликатным мужеством, что никто не заметил этого мужества. Все решили, что он холодный человек.
Ночью в купе. Бессонница. Соседи по купе то дружно, то вразнобой храпят. Дискуссия глухонемых. У одного из храпящих аргумент иногда достигал такой хамской силы, что он перекрывал им храп обоих и, перекрыв, успокаиваясь на минуту, затихал. Потом он начинал скромно храпеть, как бы предлагая вести дискуссию в джентльменских тонах. На что один из двоих взрывался в храпе, укоряя за его предыдущий наглый выпад.
Что делать? Как заснуть, не убивая их? Я долго думал и наконец, догадавшись о чрезвычайной выгоде своего положения, успокоился и уснул. Я подумал, насколько же безопасней лежать в купе, слушая храп пассажиров, чем лежать в палатке в джунглях, слушая рыканье хищников возле палатки. Храп — признак близости цивилизации. Успокоившись на этом, я уснул. Но я не знал, что, уснув, ввязался в их дискуссию и разрушил ее под утро.
— Я из-за вашего храпа проснулся, — сказал мне утром как раз тот, чей храп достигал наибольшей хамской силы.
— А я под ваш храп уснул, — ответил я ему.
Мне показалось, что он остался очень доволен — то ли миролюбием своего храпа, то ли его особой музыкальностью.
Имя знаменитой шпионки Мата Хари звучит как псевдоним русского мата.
Обрывок разговора. Парень, стараясь занять девушку, рассказывает ей:
— Я тогда в горах попал под такой ливень, что получил сотрясение мозга.
— Град или ливень? — переспрашивает девушка.
— В том-то и дело, что ливень, — уточняет парень, — град — это неудивительно… В тот раз в горах был такой град, что на моих глазах убил лошадь.
— А ты как уцелел? — спрашивает девушка, не очень удивляясь, что явно огорчает парня.
— В дупло залез, — говорит он, — потому и уцелел.
— А дупло было большое? — спрашивает девушка.
— Огромное! — радостно подхватывает парень. — Вся наша туристская группа уместилась в нем.
Девушка опять не очень удивляется. Что же надо такое сказать, черт побери, чтобы удивить ее!
Мы знаем две истории человечества — античную и христианскую. Античная история имела огромные культурные достижения, но, не сумев создать гармонический мир, рухнула. Христианская история создала грандиозную культуру и цивилизацию, но, не сумев создать гармонический мир, видимо, приближается к своему концу. По законам мистики и спорта, уверен — будет третья попытка истории человечества. Но это будет последняя попытка. Если человечество и на этот раз не сумеет создать достаточно гармоничный мир, боюсь, оно будет навсегда дисквалифицировано.
