— Зося, Зося в окне!
Там поднялся хохот, шум, а Зося все еще не могла сообразить, что бы это могло значить. Раденькие в одинаковых рыжих полушубках и шапках решетилов-ских смушек, а девки Гусака, нарядные, будто на праздник — в шелковых платках, сапожки сафьяновые, а кожушки белые, как снег.
Сыновья Павлюка растворили ворота, и толпа поползла во двор. И тут Зося поняла, что происходит нечто весьма для нее неприятное. Она разбудила Рубана, потом почти силой стащила с лавки Фабиана, который не привык вставать в эту пору.
Рубан поспешно оделся, обулся и только потом подошел к окну.
— Выходи к людям! — крикнули ему передние.
Это походило на бунт, Рубан вынул из-под подушки наган, спрятал в карман. Те, во дворе, были без оружия, но по их вызывающим позам, по глазам, зыр-кающим из-под надвинутых шапок, по всей заворошке нетрудно было определить, что они сбежались сюда не с добрыми намерениями.
«Неужели захватили сельсовет?» — прежде всего подумал Рубан.
Он поискал в толпе Савку Чибиса. Исполнителя не было, верно, убили Савку и пришли сюда по его, Рубану, душу.
— Как вы думаете, что им здесь надо, Фабиан?
— Сейчас,— сказал Фабиан и сунулся к окну.
— Эй, где вы там? Выходите! Покажитесь людям и господу богу. Пусть увидят, кто правит теперь Вавилоном! — это был хорошо поставленный голос чуть ли не самого Панька Кочубея.
Они уже подошли вплотную к окнам, чего доброго, полезут внутрь.
Зося взяла из люльки маленького Бонифация, металась с ним по комнате босиком, в одной сорочке.
— Ой, господи, да что ж им от нас надо?.. Фабиан потерял очки, а без них он ничего не стоил.
А там орали:
— Выходите, вершители! Мы знаем, что вы здесь!
— Вот кто сжил со свету Бонифация! Они!
Наконец Фабиан нашел очки, вышел в сени, вытряхнул козла из корзины и, рывком открыв дверь, вытолкнул его впереди себя на крыльцо. Толпу всколыхнул хохот, козел с неприкрытым презрением смотрел на тех, из-за кого ему пришлось лишиться теплого места. За козлом вышел и Фабиан, довольно-таки помятый, но все же не лишенный философского пренебрежения к толпе. Почтительно поклонился.
— К вашим услугам! Это я.
— На черта ты нам сдался! Мы тебя знаем как облупленного.
— Рубана сюда!
Фабиан повернул голову в сторону сеней и, сохраняя спокойствие в голосе, сказал:
— Антон Иванович, просят вас.
Рубан вышел, заметно смущенный, растерянный. Толпа грозно загудела.
— Вот кто тащит нас силой в соз! С родного поля хочет согнать!
— В соз никто силой не тащит. Это организация добровольная.
— А коли добровольная, так пошел вон отсюда! Мы и сами управимся! Сами!..
— А нет, так вывезем из Вавилона на тачке, как когда-то пана Тысевича. Один черт! — выступил вперед старший Раденький, подзадоренный кем-то похитрее.
— Верните Панька!
— Панька в председатели!
— Панька Кабанника! Не надо нам второго Бонифация! Да еще чужого.
— Зосю сюда! Зовите Зосю! Пусть убирается ко всем чертям вместе с Рубаном!
Сыновья Павлюка бросились было к крыльцу за Зосей, но Рубан вынул наган и преградил им путь.
— Постреляю, гады, не посмеете поднять руку на Зосю. Довольно с вас Бонифация!
Павлюки попятились, а толпа притихла, подалась к воротам.
— Пойдемте,— повернулся Рубан к Фабиану.
Сошел с крыльца и двинулся сквозь толпу. За ним шагал Фабиан, который так или иначе послужил всему причиной: не выйди он на Татарские валы в новых сапогах, может, Рубан так никогда и не оказался бы у Зоей. Козел только теперь окончательно проснулся и шествовал гордо — он любил процессии и вообще старался не пропускать крупных исторических событий. А уж за ним потянулись конные, пешие и на санях преследователи, еще не представляя себе, куда они, собственно, идут.
— Что будем делать, товарищ Рубан? От них можно ожидать чего угодно. У Вавилона, если его разбередить, кровь горячая. Это не та Украина, что в иных местах. Тут уж если сволочь, так в самом страшном обличье. Глаза выколет и не поморщится. Бонифация убрали в один миг. Только за то, что описал их имущество до последнего гвоздика.
— Меня послали сюда не заигрывать с ними, а бороться, товарищ Хоробрый.
— В том и штука, что бороться. Но бедноты почти нет. Те бездельники небось греются на печи, а за нами топает страшный Вавилон.
Проходили мимо хаты Петра Джуры. Рузя отдернула холстинку на окне, улыбнулась на приветствие Рубана и скрылась, видно, побежала будить Джуру. Трактор он держит в хате, прорубил для него отдельную дверь в стене, спит возле него, ну прямо не хата стала, а мастерская. А когда Петро заводит машину, стены дрожат и Рузе хочется, чтобы они рухнули.
— Есть у меня один гениальный план, Антон Иванович. Если Джура согласится...
— Какой план? Бежать?
— Ну не то чтобы... а незаметно скрыться, да и...
— А-а. Возьмите у кого-нибудь коня и махните в коммуну. Дайте знать Климу Синице. Там отряд самообороны. Пусть бросает сюда. Биться так биться.
Но козел опередил хозяина. Животные чуют беду прежде, чем люди. В голове козла, всегда переполненной бесчисленным количеством самых разительных авантюр, молниеносно созрел план бегства: пойдет себе, словно бы до ветру, все ведь знают, что он никогда не делает этого на людях, а выбирает местечко поглуше и поуютнее. Он мигом обогнал Фабиана, заметив при этом, что от философа осталась одна тень, потом обогнал Рубана, который шагал с фатальным спокойствием — так идут разве что на смерть,— и уже хотел было шмыгнуть в боковую улочку, ведшую к Соколюкам, где козел, собственно, и собирался пересидеть этот исторический момент, но Фабиан догадался о намерениях хитрой бестии, несколькими прыжками догнал изменника, схватил его за бороду, которая за зиму стала заметно гуще, и повел прямехонько в сельсовет: Фабиан считал, что присутствие козла подействует на толпу сдерживающе, уже в самой его поступи есть нечто облагораживающее.
— А вы напрасно его задерживаете,— тихо заметил Рубан.
И в самом деле это был наиболее безопасный способ оторваться от преследователей. Фабиан цыкнул по-своему на козла — агысь!—так он прогонял его от стола, когда тот забывался и норовил стащить кусок, предназначенный хозяину. Козел свернул в глинище, место неприветное и зимой всеми забытое. Фабиан сам засеменил за ним, а уже оттуда оба они махнули куда следовало. В толпе, тянувшейся мимо глинища под гору, злорадствовали:
— Глядите, кум, уже и Фабианы его бросили, Теперь он один, как палец.
— Однако как они скоро с ним побратались. Одним миром мазаны. Обоих надо наладить из Вавилона.
— А козел— их прихвостень...
— Еще и неведомо, что он за козел,— вмешалась в разговор старая Лободиха.— Может, в нем сам черт сидит, Вы заметили, сват, что без него нигде вода не святится? На празднике он, на сходке он, пойдите на качели — и там он. Вездесущий. А потому, сват, что козел давно уж во всем с ними заодно. Святой крест!
— Это уж, сватья, такой характер. Просто скотина, да и все.
— Да ведь какая скотина! Мало того, что противный, женщинам на сносях снится, так еще и опасен. Вот поверьте сват, мы еще из-за него хлебнем горюшка.
— Наши все беды будут вон из-за кого, если не избавимся,..
Это уже о Рубане, который по мере приближения к сельсовету прибавлял шагу, все настойчивее взбираясь на занесенный снегом косогор.
На крыльцо выбежал заспанный, перепуганный Савка и даже не успел засмеяться.
— Бунт?!! — и тут расхохотался, совсем обезоружив этим передних.
Рубан подождал, пока толпа остановилась и успокоилась. Еще подъехал Бубела на одноконных санках, стал в стороне, выжидал, вроде бы и не встревал в происходящее; из боковой улочки появились Данько с Лукьяном, младший Соколюк приподнял шапку, поздоровался издали с Рубаном; тихие Скоромные бежали сюда, запыхавшись, должно быть, думали, что опоздали к чему-то очень важному. Рубан обвел внимательным взглядом толпу. Савка уставился на Панька Кочубея, полагая, что все это затея бывшего председателя. Панько не выдержал его взгляда, сплюнул и укрылся за чью-то спину.
— Кто хочет говорить, прошу сюда, на крыльцо,— тихо сказал Рубан.
Принялись искать, кто бы мог выйти на крыльцо, пробовали вытолкнуть из своих рядов то того, то другого, но все уклонялись. Когда же дошло до Панька Кочубея, он раздраженно буркнул Раденьким:
— А-а, какие с ним разговоры! Не признаем его над собой, и все!
— Что с ним цацкаться?! — крикнул с лошади ко» зовский мужик. — Вяжите его, кладите в сани да за Вавилон!
— Что же вы стоите? Вяжите! — сказал Рубан, вы« бросив вперед руки.— Только весь Вавилон вам н^ связать. Посмотрите, сколько вас тут. Горстка. А Вавилон большой. Вавилон пойдет за нами. Иначе какогф черта было делать революцию? Чтобы расплодить ненасытное племя мироедов? Нет, братцы, вы свое отжили, и не связать вам рук всему народу. А мне одному — пожалуйста...
