- Не могу я больше, брат, — проговорил он глухо.— Убью я ее... Что за баба окаянная.
- Зачем же убивать? Разойдись, — произнес Михаил Януарьевич.
- Люди живут, работают... Поступки совершают, понимаешь, брат. Поступки! Десять тысяч денег тебе принес. Разве это не поступок? Пусть шкуру спасал свою. Но, видно, натворил он дел, раз такие деньги принес... А ты? Прогнал его. Тоже поступок! Я не ставлю вас на одну доску. Подлец он, ясное дело. Но — поступок, понимаешь... Ты, Мишаня, человек. А я — ничто. Сам себе противен. Ни на что не способен... Сколько помню себя — все подлаживался под начальство. С самой отчаянной глупостью соглашался. Потерял уважение сослуживцев. Потерял уважение близких. Даже собственной жены...
- Да ты что, брат! — воскликнул Михаил Януарьевич. — Опомнись, Митя. Бывает, и хуже живут.
- Ну живут, ну и что? Разве мне от этого легче?.. Что был я, что не был. Пустое место. О-хо-хо... Тяжко! Иной раз кажется: помру, положат меня в гроб, а возьмутся хоронить — и некого. Пустота, смрад один...
Михаил Януарьевич смотрел на брата немигающими выпуклыми глазами. Нет, не пьяный Дмитрий, прорвало его. Истерика. То ли жена до точки довела. То ли вдруг в душу свою заглянул... Жаль Дмитрия — добрейшая душа. Верно говорят: характер — это судьба.
Последний день месяца выпадал на воскресенье. И если бы дьявол задумал подстроить каверзу для работников торговли, худшего он придумать бы не смог...
Светом полыхали окна управления. Не гасли огни и в административных помещениях универмагов и многих крупных магазинов города. До режимного закрытия — девяти часов — оставалось час сорок минут. Начальник Управления торговли промышленными товарами Кирилл Макарович Барамзин сидел в своем кабинете. Он предпринял все, что мог, но по опыту знал: если план не будет выполнен, в душе останется досада на то, что не полностью выложился — можно было бы еще что-то, где-то, как-то...
Городу надо было наторговать сегодня семнадцать миллионов. На столе Барамзина лежали сводки о выполнении на шестнадцать миллионов сто тысяч. Уже получены сведения о том, что комиссионные магазины дадут пятьдесят три тысячи. Магазины автомобилей около ста тридцати. Хозяйственные магазины работали бойко, но больше восьмидесяти тысяч им не набрать, мелочевка. Вот мебельные еще куда ни шло.
По рации Управления внутренних дел час назад сообщили, что на сотом километре прошло несколько трейлеров с мебелью. На дорогах гололед. Трейлеры опасаются давать скорость. Утром в город все же прорвался автопоезд с дорогой мебелью. Но при вскрытии в пяти контейнерах не оказалось сопроводительной документации. Возможно, счета подвезут трейлеры, что приближались к городу. Барамзин позвонил в мебельный магазин «Дубок». Подошел директор. У него с планом все было в порядке. Даже в плюсе тридцать тысяч. Совестно подбрасывать им новые заботы...
- Послушай, Серегин, — произнес Барамзин. — Надо принять автопоезд. Центральная база уже закрыта.
- У меня инвентаризация, — ответил директор. - С полудня начали.
- Надо, Серегин. Можем пролететь. Не хватает-то всего ничего.
Директор сопел в трубку. Конечно, он мог и отказать, имел полное право. Во время инвентаризации директор не подчиняется ничьим приказам. Правда, магазин торговал по образцам и с инвентаризацией мог управиться быстро.
- Нашел время, — подталкивал к согласию Барамзин. — Личная к тебе просьба. Ожидается дефицитная мебель. Объясни ситуацию. Продавай прямо с колес.
Директор вздохнул. Хорошенькое дело: объясни. Платить надо, вот и все объяснения. И начальник управления и директор отлично понимали друг друга. Но помалкивали.
- А банк? Я уже закрыл месяц, — безнадежно отбивался директор.
- С банком я договорюсь. Моя забота.
Директор вновь вздохнул. Чем больше тащишь, тем больше на тебя взваливают. И дернуло же его подойти к телефону...
Барамзин положил трубку. С банком дела в этом месяце складывались непросто. И нужно было вмешательство именно на его уровне. К тому же по чисто личным каналам. Банк — организация капризная. Но самую большую надежду Барамзин возлагал на хозяйство Фиртича. К пятнице «Олимп» выполнил план на девяносто два процента. Добиться успеха за оставшееся время — задача трудная, учитывая сложившуюся конъюнктуру и товарную насыщенность. Но Барамзин верил в Фиртича. У того в арсенале были дубленки, меха, ювелирные изделия. Конечно, Фиртич с ними расстаться не захочет, он понимает, что во время реконструкции станет объектом многих упреков и недовольств, и единственное, что его может спасти, это выполнение плана товарооборота. И сейчас он пытается накопить резерв. Как профессионал, Барамзин его понимал, а как начальник управления, он желал, чтобы «Олимп» выложился до конца.
Звонок телефона прервал его размышления. Поднося руку к трубке, Барамзин предчувствовал, что звонит Фиртич. И не ошибся. Голос директора «Олимпа», как обычно, был сдержан и бодр.
- Кирилл Макарович, добрый вечер. Мы выполнили план и уже минут двадцать работаем с плюсом.
- Ну, Костя, молодец! — обрадовался Барамзин.— Гора с плеч. Каким же образом? Ты ведь был в прорыве.
- С помощью своих сотрудников.
По тону Фиртича было ясно, что сейчас в директорском кабинете сидели сотрудники Универмага.
- Передай им от меня поздравление! — Барамзин слышал, как Фиртич выполнил его просьбу. — И все же, Костя?
- Прибыли извещения железной дороги. Трудно было с транспортом. Но вывезли. Дефицитные магнитофоны, радиотовары. На сто пятьдесят тысяч. Весь день торговали.
- А теперь что? Будешь гасить январский должок?
- Есть предложение, Кирилл Макарович. Завтра, в субботу, мы еще будем гасить, а на воскресенье отпустите. Надо приводить Универмаг в порядок. Объявим санитарный день. В понедельник гостей ждем.
- Костя, Костя... Город будет работать, а ты... Ладно, возьму грех на душу, закрывайся. Сколько же их прибудет-то?
- Эти молодцы из Инторга пригласили представителей обеих фирм на один и тот же день. Не сговорятся ли между собой капиталисты?
- Не сговорятся, Костя. В том-то и дело. Когда сговорятся — перестанут быть капиталистами. Думаю, ты с ними сладишь.
- Надеюсь. Спокойной ночи, Кирилл Макарович.
- Кому ночь, а кому рабочий день. —« Барамзин положил трубку.
Он уж и не помнил, когда магазины не работали в последнее воскресенье месяца. Бывало, прихватывали подряд два воскресенья. Особенно в мае и ноябре. Да и в феврале тоже, урезанном месяце. Сколько управление получило жалоб! Люди строили планы, просто хотели отдохнуть в семейном кругу, так нет — и в воскресенье иди на работу...
И никто не мог понять: почему поток товаров, который наваливался на магазины в последнюю декаду, нельзя реализовать в спокойной обстановке в начале следующего месяца? Нарушение ритма плановой торговли? Но какой же это ритм, если в последние дни месяца делаются семьдесят-восемьдесят процентов плана! А почему нельзя подвести черту под план, скажем, в конце года? Или полугодия? И магазину удобней маневрировать, и осталось бы время работать с поставщиками. А то берут все, что везут, вдруг покупатель пойдет. А он не идет, «голосует спинами», нос воротит, выжидает... И продавец бы жил, не мочалился... Вот какие мысли одолевали начальника Управления торговли промышленными товарами Кирилла Макаровича Барамзина. Более того! Его воля, он бы вообще отдал магазины во власть директорам: хозяйствуйте! Вот вам годовой план, а вы и мозгуйте, голубчики, как год сложить да людьми распорядиться. Год не месяц. Присядь, подумай... Правда, пришлось бы разогнать половину управления — на кой нужно столько умников в белых сорочках и галстуках? Взять, к примеру, корабль или самолет. Ничего лишнего! Ни одной детальки такой, чтобы сама по себе. Все отлажено, каждая свою задачу решает. Точно, четко, определенно. Потому и плавает, потому и летает...
Когда такие мысли овладевали государственным человеком — депутатом, членом партии с одна тысяча девятьсот сорок первого года Барамзиным К. М., ему казалось, что у него физически болит сердце- И если он встречал человека, у которого такой же болью ныло сердце, он многое ему прощал. Ради главного! Взять то письмо, где говорилось, что «Олимп» премию получил незаслуженную, по недоразумению. Конечно, можно это дело раздуть до уголовного преступления. Только кому польза? Ну разберутся, накажут виновных. Виновных в чем? В преступном замысле? Или в ошибке?.. Ну, накажут. Вроде бы все встанет на место. Формально. А по- человечески? Если уборщица какая в «Олимпе» или, скажем, старуха подсобница получила с премии свою пятерку-десятку? Был ли в этом великий грех? Не заработала ли она эту десятку, толкая по щербатому, обледенелому подвалу груженные товаром железные телеги? Да любой работник Универмага — много ли ему достанется от той премии?
