Ленька сделал еще два-три шажка и так резко повернулся, что бидончик чуть не слетел с его головы.
– Мама! – воскликнул он. – Погоди! А где твоя сумочка?
Он ожидал, что она испугается, вскрикнет, заохает, заужасается, начнет хлопать себя по бокам. Но она даже шага не убавила.
– Идем, пожалуйста, – сказала она.
– Нет, правда, мама!.. Я же не шучу. Где твой ридикюль?
– Это я у тебя должна спросить.
– Почему у меня?
– Потому что я надеялась, что ты принесешь его мне.
– Откуда принесу?
Она взяла его за плечо.
– Идем, мальчик. Не будем особенно волноваться. Я забыла сумочку в сарае, где мы ночевали.
Бидончик сполз с Ленькиной головы на плечо, проехал по груди и по животу и плюхнулся в траву к ногам мальчика. Оказалось, что не матери, а самому Леньке пришлось ужасаться и хлопать себя по коленкам.
– Мама! – вскричал он. – Почему же ты мне не сказала?!
– А потому, что я поздно спохватилась. Тебя уже не было.
– У тебя же там деньги!
– Да, все деньги…
– Как же мы будем жить?!
– Не знаю… Бог милостив, как-нибудь…
Ленька поднял бидончик, сунул его в руки матери.
– Мама… на, подержи…
– Что еще?
– Я сбегаю.
– Куда сбегаешь?
– В Быковку… Ты не бойся. Теперь я дорогу знаю. Я быстро… Я найду…
Она схватила его за шиворот.
– Ну, нет, мой дорогой. Второй раз этого не случится…
– Мама, отпусти! – кричал Ленька.
Но она уже быстро шла и тащила его за собой.
– Мама!! Да отпусти же!.. Ты меня задушишь.
– Не отпущу!
– Ну, ладно, хорошо, – говорил он, спотыкаясь и чуть не падая. – Хорошо… я не пойду в Быковку.
– Поклянись.
– К-клянусь, – выдавил он из себя и только после этого был пощажен и получил свободу.
И опять они шли – межами, тропинками и дорогами. И чем дальше шли, тем длиннее становилась большая черная тень, которая, не останавливаясь, бежала впереди, указывая им путь на запад. А над головами путников, тоже ни на минуту не отставая от них, кружил в безоблачном небе жаворонок. Все жарче и жарче припекало затылок и спину солнце. И волнами ходило, перекатывалось по сторонам что-то зеленое и золотистое – иногда повыше, иногда пониже, иногда посветлее, иногда посмуглее…
…Волгу они не увидели, а услышали. Ленька остановился и сказал:
– Мама, ты слышишь?
Где-то не впереди, а несколько правее, за косогором, тоненьким пчелиным басом гудел пароход.
Не сговариваясь, женщина и мальчик свернули с тропинки, путаясь в траве, пересекли поле, взбежали на косогор и дружно, в один голос закричали «ура!».
Внизу – совсем близко, в двух-трех сотнях шагов от них, плескались волны широкой реки. Солнце, которое почему-то переместилось, как показалось Леньке, с востока на север, кидало свои лучи прямо по ее течению, и по этой трепетной розовато-золотистой дорожке в сторону от Ярославля быстро шел, будто убегал, и тащил, уводил за собой на канате длинную плоскую баржу маленький, словно игрушечный буксирчик. На противоположном высоком берегу реки виднелись какие-то постройки, поблескивали стекла, что-то двигалось – ехала телега или шли люди.
Через минуту путники уже сидели на песчаной отмели у самой воды, и опять между ними шел крупный разговор. Ленька хотел выкупаться, мать не разрешала.
– В конце концов ты забываешь, что ты болен.
– Чем я болен?
– Ах, ты даже не помнишь, что ты болен? У тебя дифтерит.
– Может быть, мне в постельку лечь?
Она засмеялась, потрепала его за ухо.
– Мурло ты мое! А ну, иди вымойся…
Засучив выше колен штаны, Ленька с наслаждением ходил по холодной воде, мыл руки, шею, лицо и, разгоняя радужный лиловатый налет нефти, украдкой пил горстями пресную сладковатую воду. Александра Сергеевна тоже занялась туалетом, – выстирала чулки, носовые платки, вымыла голову.
Потом они долго лежали на теплом песке, сушили белье и подсыхали сами.
– Что же мы будем делать дальше? – проговорила наконец Александра Сергеевна.
– Я и сам об этом думаю.
– Ты же, наверно, кушать хочешь?
– А ты?
– Нет, я почему-то не хочу.
– И я тоже не хочу.
Но через минуту, помолчав, он сказал:
– Жалко, что тут нет черепах.
– Зачем тебе вдруг понадобились черепахи?
– Можно было бы набрать яиц и сделать яичницу.
– Ну, милый, я думаю, сейчас ты удовольствовался бы и куском хлеба с солью…
И все-таки Александра Сергеевна не торопилась. Ленька чувствовал, что мать даже думать боится о том, что рано или поздно придется переправляться на ту сторону. Солнце стояло уже высоко, песок стал горячим, но волосы у нее почему-то сохли очень долго. Чулки понадобилось перестирывать. Наконец наступила минута, когда ей все-таки пришлось сказать:
– Ну, что ж…
– Давай полежим еще, – великодушно предложил Ленька.
– Нет, надо идти, – вздохнула она.
– А куда же мы пойдем?
– Поищем, нет ли поблизости какой-нибудь переправы.
– Может быть, тут мост есть?
– Нет, к сожалению, мостов тут нет.
…Первое живое существо, которое они встретили на берегу, был теленок. Маленький, тонконогий, рыженький, он стоял, расставив передние ножки, и осторожно тянул воду, постегивая себя по бокам кисточкой хвоста. Ленька подбежал к теленку, стал гладить его, чесать его жестковатую шерстку. Теленок оторвался от воды, посмотрел на мальчика круглым глуповатым глазом, почмокал толстыми губами и, припав к прозрачной воде, снова замахал, заработал хвостиком.
– Мама, ты знаешь, если тут есть телята, – значит, тут и люди есть, – сделал заключение Ленька. И не ошибся. Через минуту они заметили дымок, а подойдя ближе, увидели кривобокую дощатую хибарку, рыбачьи сети, растянутые вдоль ее стен, и – самое главное – лежащую на песке, опрокинутую черным смоленым днищем вверх – большую лодку.
Из хибары вышел старик в холщовой неподпоясанной рубахе. Заслонясь рукой от солнца, он хмуро смотрел на приближающихся путников.
– Здравствуйте, дедушка! – еще издали крикнула Александра Сергеевна.
Рыбак не ответил и продолжал так же неприветливо разглядывать женщину и мальчика.
– Вы бы не могли, голубчик, перевезти нас на тот берег? – обратилась к нему Александра Сергеевна.
– Чего? Говори громче, – сердито сказал старик, наклоняя голову и прикладывая ладонь к уху.
Она еще раз повторила просьбу – насколько могла громче.
Шевеля сухими губами, он молча разглядывал их. Лицо у него было морщинистое, черное от загара, глаза слезились, красноватые веки часто и как-то болезненно мигали.
– А вы кто такие будете? – мрачно спросил он.
Александра Сергеевна стала привычно объяснять: они – из Ярославля, беженцы, пробираются к себе в деревню, в Красносельскую волость…
Старик дернул плечом и сердито перебил ее:
– Кто вы? Я говорю: кто вы?!
– Ну, как вам объяснить?.. Мы сами из Петрограда, я – учительница…
Но он не слушал ее.
– Ходят тут всякие, – говорил он, помигивая воспаленными веками. – Зеленые, белые, золотые… Шут вас всех подери! Чего вам надо? Я говорю: чего надо вам? Мало? Мало поизмывались?.. На старое повернуть хотите?!.
– Дедушка! – закричала ему на ухо Александра Сергеевна. – Мы не белые, мы сами от белых бежим.
Он топнул ногой и крикнул:
– Ась?
– Дедушка, милый, у меня в деревне маленькие дети…
– Не слышу?
– Дети у меня, я говорю… Мальчик и девочка… Они меня ждут… Я их очень давно не видела…
– Тыр-тыр-тыр, – смешно передразнил он ее.
Потом постоял, ничего не сказал и, резко повернувшись, ушел в дом.
Александра Сергеевна переглянулась с сыном.
– Сумасшедший какой-то, – пробормотал Ленька.
Но старик уже появился на пороге, выволакивая длинные обглоданные весла и железные уключины.
– На, держи, – приказал он Леньке и направился к лодке.
– Только, дедушка… – кинулась к нему Александра Сергеевна. – Я должна вас предупредить…
Перевернув лодку и наваливаясь на нее животом, он уже толкал ее в воду.
– Дедушка, вы слышите? – кричала Александра Сергеевна. – У меня нет денег!.. Но я – вы не бойтесь – я заплачу вам!..
– Чего ты? – сказал он, выпрямляясь и смахивая со лба взмокшую прядку волос.
– Я говорю: вы не беспокойтесь, дедушка! Денег у меня нет, я потеряла их, но я вас как-нибудь отблагодарю. Я вам часы дам или вот – хотите – колечко…
Отставив в сторону мизинец, она протянула руку. Он наклонился и большим заскорузлым пальцем осторожно тронул маленькую голубую бирюзинку на тоненьком витом колечке.
– Это чего? Золото?
– Да, дедушка. Чистое золото.
– Откедова у тебя?
– Это, дедушка, подарок. Это мне покойная мать, когда я еще девочкой была, подарила…
