И Сухожилин, чуточку повеселев, решил про себя: «Значит, он не думает меня отстранять от работы!»
В кабинет вошел Опарин. Всегда веселый, он и теперь улыбался, показывая ряд ровных, сверкающих зубов, но, увидав Сухожилина, кивнул Акиму Мореву, сел за длинный, покрытый синим сукном стол, вынул из портфеля бумаги и стал их просматривать.
Потом появился шумный Александр Пухов. Глянув на Сухожилина, он еще с порога забасил:
— Ну что, герой? Аника-воин! Как кадры-то твои?
Аким Морев с упреком посмотрел на него, сказал:
— Не надо, Александр Павлович.
— Ну, ну. Не трогаю. Пусть нарыв сам прорвется. — И Пухов подсел к Опарину, говоря: — А ты как, голова-головушка? До тебя ведь в облисполкоме сидел такой любитель подхалимов… как медведь любит мед, так тот любил подхалимов.
— Жду сигнала, — показывая карандашом в сторону Акима Морева, ответил Опарин.
— Под сигналами живешь, Алексей Маркович? Беда! Превратил вас всех Малинов в плохих пожарников… Знаешь, есть такие: сидят, играют в шашки, вдруг набат — и поскакали и давай лить воду на дом, который не горит! — Пухов захохотал, радуясь своему сравнению. — Ты не обижайся, Маркыч! Но, право же, развелось столько подобных пожарников, что беда!
Заседание бюро открылось.
Хотя на повестке дня стоял очень простой вопрос: организация детского базара к Новому году, но на заседание были вызваны директора заводов, фабрик, архитекторы, художники, представители торгующих организаций и даже директор детского театра — рыжий, плотный, будто кирпич.
Глянув на собравшихся, затем на повестку дня, Аким Морев почувствовал себя почему-то неловко, однако открыл заседание и предоставил слово Сухожилину, с интересом наблюдая за ним, готовясь выслушать его «развернутое выступление».
Казалось, Сухожилин в течение десяти минут коротко сообщит о том, что к Новому году в городе надо создать детский базар, организовать на центральной площади елку, но тот решил все это изложить подробно и мотивированно. Он поднялся с места, оглядел присутствующих, как профессор студентов, и, потрогав пенсне, начал читать целый доклад, обильно уснащенный цитатами из классиков марксизма-ленинизма.
Пухов в это время перелистывал какие-то уже тронутые желтизной листы бумаги, загадочно посматривал на Сухожилина и, как только тот кончил читать, громко сказал:
— Те же! Честное слово, те же!
— Что? Цифры? — спросил Сухожилин и опроверг: — Нет. Если в прошлом году нам потребовалось на организацию базара и елки триста двадцать тысяч рублей, то в этом году понадобится четыреста девяносто две тысячи рублей и двадцать восемь копеек.
— Нет, — перебил его Пухов. — Цитаты те же… Вот передо мной ваш прошлогодний доклад… и в нем те же самые цитаты. Честное слово, товарищи! Хотите, зачитаю?
Раздался сдержанный смех.
Аким Морев посмотрел на присутствующих и увидел, как Николай Кораблев весь трясется от хохота.
Но Сухожилии, победоносно улыбаясь, ответил Пухову:
— Ценные цитаты живут столетия.
— Да ведь они будут жить и без вашего повторения, — срезал его Пухов и поднялся такой злой, каким его никто и никогда на заседаниях не видел. — Базар! И на организацию его около пятисот тысяч рублей. Пол-миллиончика! Зачем? Во имя чего?
— На воспитание! На воспитание детей! — выкрикнул директор детского театра.
— Пухов разозлился еще пуще.
— На воспитание детей? Да у меня у самого три сына. Как только зарплату домой принесу, они точно ястребки налетят. Дам им по пятерке… и, глядишь, они уж что-то едят, что-то делят, из-за чего-то спорят. И никогда не требуют: «Папа, постройте нам базар… магазинчики на курьих ножках… плакаты понавесьте». А тут — полмиллиона потратить на какую-то ерунду! Цитаты! Цитаты! Вы, товарищ Сухожилии, главную цитату забыли из основоположников марксизма: надо всемерно беречь народную копейку.
— Такой цитаты нет, — ядовито сказал Сухожилии, еще не предчувствующий своего полного провала.
— Есть такая цитата! — воскликнул Пухов, покраснев. — Есть! Если Ленина изучать с душой, а не формально, такая цитата у него найдется… и не одна.
Опарин, видя, что Пухов накалился до такой степени, что сейчас может наговорить по адресу Сухожилина столько оскорбительного, что потом и не разделается, поднялся с места и заговорил:
— Товарищ Сухожилин напрасно тут жонглирует цитатами.
— Вот именно! — подтвердил Пухов.
— Подожди, Александр Павлович, — успокаивая его, попросил Опарин. — Успокойся маленько. Воспитание детей — дело великое, и мы готовы для этого сделать все возможное. Горком предлагает почти полмиллиона разложить на заводы. С автомобильного, например, на организацию детского базара требуют семьдесят две тысячи рублей. Если бы это действительно было нужно для воспитания детей, дирекция изыскала бы эти средства, испросив на это разрешение министра. Но мне кажется, Александр Павлович прав: почему базар — воспитание детей? При чем тут воспитание? Какое воспитание? Понастроят магазинчики, заборчики, развесят плакатики, картиночки, а затем все это, как и в прошлом году, пойдет на слом. Детям на праздник нужны игрушки, сладости. Так заполните сладостями, игрушками существующие магазины. При чем тут цитаты? Что тут доказывать?
И только теперь Аким Морев понял, почему ему вначале было неловко. Сейчас же ему просто стало стыдно, потому он поднялся и произнес:
— Товарищи! Давайте этот вопрос снимем с повестки дня и… извинимся перед теми, кого оторвали от полезного труда.
Когда все разошлись, Аким Морев легонько взял под локоть Николая Кораблева и задержал у письменного стола, говоря:
— Я у вас отниму еще минутку.
— С удовольствием, Аким Петрович… только позвоню домой: моя художница, наверное, ждет меня и не спит. Никак не могу уговорить, чтобы не равнялась на мои бессонные ночи. — Николай Кораблев позвонил и, услыхав голос жены, сказал: — Здравствуй, Танюша! Доброе утро. Не спишь? Я пожалуюсь Акиму Петровичу Мореву. Привет? Передам. Сам? Скоро буду, — и, положив трубку, выжидательно посмотрел на Акима Морева.
— Я к вам вот по какому вопросу, Николай Степанович, — начал Аким Морев. — Нам надо укреплять бюро обкома. Я буду просить вас, чтобы вы дали согласие на избрание вас членом бюро.
Николай Кораблев некоторое время молчал, затем спросил:
— А завод?
— Даю слово не загружать вас. Будете посещать заседания бюро, только когда на повестке вопросы промышленности.
— Эх, нет! Меня партия учила полностью выполнять обязанности, взятые на себя. Раз член бюро, так уж изволь быть на всех заседаниях. Да ведь и вы это обещаете только для затравки, чтобы я согласился. А у меня, откровенно говоря, времени не хватит: кроме того, что я директор, я еще член бюро райкома, член бюро заводской организации, член пленума обкома, горкома, депутат Совета Союза.
— Но если мы вас кое от чего освободим? Допустим, от райкома, горкома, — предложил Аким Морев.
Николай Кораблев сказал:
— Буду работать с вами и в меру своих сил и знаний помогать обкому.
— Спасибо. Я созвонюсь с товарищем Муратовым… Уверен, он одобрит. Ну, по домам! — Подавая руку Николаю Кораблеву, Аким Морев с грустью проговорил: — Вы к Татьяне Яковлевне, а я?.. Я в пустую квартиру.
— Что же жену не выпишете? — спросил Николай Кораблев.
— Письма туда не доходят.
Николай Кораблев все понял и, молча пожав обе руки Акима Морева, покинул кабинет.
После ухода Кораблева Аким Морев связался с Севастьяновым, помощником Муратова, и спросил, нельзя ли посоветоваться с секретарем Центрального Комитета по важному вопросу.
— Милай! Четвертый час утра.
— Но он в кабинете, товарищ Муратов? — перебил его Аким Морев.
— Да, здесь. Но ведь и ему отдыхать надо.
— Я очень прошу — на две минуты.
— Просишь две, а урвешь, как тогда, минут сорок, — недовольно заворчал Севастьянов и вдруг круто повернул: — Ладно, только для тебя, как для новичка — секретаря обкома. Пойду спрошу.
И через минуту в трубке уже послышался голос Муратова:
— Здравствуйте, товарищ Морев. Слышали, слышали о пленуме. Не рассказывайте. Радостно: большинство участников пленума оказались настоящими коммунистами. Что у вас ко мне?
— На пленуме выявились «жучки», или, как их тут зовут, «заводилы». Есть подозрение, ими руководил секретарь горкома Сухожилин. Мы думаем вывести его из бюро обкома, а вместо него в бюро ввести Николая Степановича Кораблева.
— Того, что на Урале работал? Крепкий мужик. — Муратов помолчал, затем снова заговорил: — Погодите относительно Сухожилина. Проверьте. Подозрения — еще не факт. А нужны факты, — так закончил беседу секретарь Центрального Комитета партии, пожелав Акиму Мореву спокойной ночи и успехов в трудах.
