Гай. Не помню.
Елкин. Сегодня было. Плохо помнишь.
Гай. А-а… Ну, я не знал, что это ты выдумал Барбюса с браком увязывать.
Елкин. Не я, а масса.
Гай. Не думаю, чтобы масса была менее остроумна, чем мы с тобой.
Елкин. Хорошо. Может быть, масса в моем руководстве не нуждается — это увидят со стороны.
Гай. Вполне резонно. Со стороны виднее.
Елкин. Хорошо. Но я, конечно, тоже обязан у тебя спросить: почему ты прекратил основные работы сооружения рам в стенках? Объясни мне, пожалуйста: умно или остроумно останавливать стройку, когда мы часы считаем?
Гай. Я ничего не останавливал.
Елкин. Как? Я слепой? По твоему приказу везде остановили работу.
Гай. Я ничего не останавливал. Я не позволю делать из строительства обман и из пятилетки мираж.
Елкин. Когда же мы, в таком случае, отпразднуем пуск?
Гай. Когда будем иметь право праздновать. Трогательные вы люди! Я плачу от вас. Мне вас жаль. Мне хочется вас сечь по методу старинного воспитания. Но я спокоен за вас и за партию: в партии есть люди, которые вас высекут. Поэтому давай поговорим о делах. Сколько лет Монаенкову?
Елкин. Тридцать два года.
Гай. В каком институте он учился?
Елкин. В Томском.
Гай. Когда кончил?
Елкин. Лет пять назад.
Гай. Сколько лет в партии?
Елкин. Третий год.
Гай. Я его назначаю главным моим заместителем. Он тут мне хамит. Это хорошо… Максим, вызывай его.
Максим. Не вызову.
Гай. Вот, тоже хамит. Хорошие ребята! Дельное хамство дороже бездельной услуги.
Максим демонстративно уходит.
Елкин. Ну, вот видишь, Гай, мы можем сработаться.
Гай. Я еще пока не заявил, что не могу с тобой сработаться.
Елкин. Брось, Григорий, ты готов меня на огне изжарить.
Гай. Что же я — людоед? Не понимаю, откуда это у вас человекобоязнь, неприязнь, звериная одичалость… Ходите и долбите: «А он меня съест».
Елкин. Гай, я делаю последнюю попытку к примирению. Ты вот сам берешь Монаенкова, за которого я подымаю две руки. Ты помирись со мной, Гай.
Гай. Я могу тебя любить, ты мог спасти мне жизнь, быть моим братом, но, Елкин, мы с тобой стоим на таких постах, когда принципы сметают сердечность.
Елкин. Опять принципиальная линия? Конечно, я за…
Гай. Что «за»?
Елкин. За принципиальную линию. Я тоже, знаешь, в этих вопросах подкован на все четыре ноги. Но ты помирись со мной, Гай. Самое главное — поскорее спустить этот завод.
Гай. «Спустить»? Это верно. Это главное.
Елкин. Газеты напишут на весь мир: «Новая победа». Это же политическое дело… Мы с тобой наедине. Зачем ты прямо стараешься отказаться от ордена? Зачем ты опять тормозишь пуск?
Гай. Видишь ли, я хочу пустить завод, а не спустить. Нет, приятель, мы с тобой об этом серьезно поговорим в другом месте.
Елкин. Эге… (Встал.) Ага… Травите, жарьте, ешьте!..
Гай. Наоборот. Ты замечательный парень и еще здорово здесь поработаешь…
Елкин стремительно уходит.
Сейчас в областком поедет. Звонки будут. Весело!
Входит Ксения Ионовна.
Ксения Ионовна. Я не могу! Ставьте часовых. Они сами ворвутся.
Гай. Кто — они?
Ксения Ионовна. Женщины.
Гай. Давайте женщин.
Входят жены.
Брюнетка. Теперь мы вас не отпустим! Садитесь и слушайте.
Гай. Очень рад, очень счастлив. Но, простите, я не имею счастья знать, кто вы такие?
Рыжеволосая. Мы — несчастные жены.
Гай. Вот. Уже трогательно. Вы — несчастные жены. Я — несчастный муж. Все к счастью. Может, вы объясните, какое это имеет отношение к моему строительству?
Брюнетка. Это имеет отношение не только к вашему заводу, но и к вашему социализму!
Гай. Вот как! Тогда докладывайте.
Брюнетка. Да-да! Вы не шутите! Итак… Нет, я буду говорить последней. Мне при всех неудобно.
Рыжеволосая. Странно! А мне удобно?
Пожилая. Я тоже подожду.
Плачущая. И я первая не хочу.
Гай. Что же вы будете делать? Очередь наоборот. Все хотят быть последними.
Брюнетка. Я останусь, а они выйдут.
Остальные. Пожалуйста, мы уступаем вам…
— Господи, до чего женщины пошли наглые!..
Все, кроме брюнетки, ушли.
Брюнетка (решительно). Я — жена инженера Столбова.
Гай. Очень рад.
Брюнетка. А я не очень рада, и благодаря вам. Где мой муж?
Гай. В Берлине.
Брюнетка. Сколько времени?
Гай. Месяца четыре, наверное… Может быть, больше…
Брюнетка. Спасибо вам за эти четыре месяца! Он ровно год за границей. Вы развели меня с мужем. Он там женился. Я знаю.
Гай. Столбов там скучает по вас. Бледный… Я его видел в Гамбурге.
Брюнетка. Я звонила ему из Москвы по телефону и, конечно, вечером его дома не нашла.
Гай. Работа. Вы же понимаете! Работа…
Брюнетка. Мы знаем, что это за работа! Я позвонила ему на другой день утром и спрашиваю у него: «Где ты был вчера вечером?» А он отвечает, что меня плохо слышно. Ему все хорошо слышно, а где был вечером, ему не слышно. За такие вещи бьют калошей по физиономии, товарищ Гай!
Гай. Меня — калошей?.. За что?
Брюнетка. Не вас, а Столбова. Я требую, чтобы вы немедленно вернули его сюда! Он развратился в этой проклятой Европе!
Гай. Немедленно не могу. Месяца через три — да.
Брюнетка. А я требую подписать эту телеграмму! Я уже составила текст от вашего имени.
Гай. Ничего не подпишу. Столбов изучает…
Брюнетка. А я говорю, он развращается в этой Европе! И, наконец, какое вы имеете право разбивать чужой брак?
Гай. Поверьте…
Брюнетка. Не верю! Вы моральный садист!
Гай. Мадам, что вы говорите!
Брюнетка. И говорить не желаю! Если вы заставляете меня умереть, то я тоже буду беспощадна к вам! Я каждый день всякими способами буду напоминать вам о себе и — не бойтесь! — своего добьюсь очень быстро. Я только пришла предупредить вас. До скорого свидания! (Уходит.)
Гай. Бедный Столбов! Грозная сила. Она, пожалуй, меня изобьет.
Входит пожилая.
У вас тоже муж в Берлине?
Пожилая. У меня не в Берлине, а по Уралу мыкается. Что же вы, в самом деле, с моим Леонтием Афанасьевичем делаете? У него природная грыжа и желудок больной. Будто уж некого больше другого послать? Уж меня на смех подымают. Где муж? Металл добывает. Всю зиму металл добывает, с таким здоровьем. Дайте послабление… Мы люди пожилые, оба ревматизмом страдаем. Сами судите, кто его там разотрет? Не собачьи же у него ноги, а пожилые. И грыжа, и желудок, и ревматизм, и лета уюта просят. Мы не против пятилетки, но дайте послабление.
Гай. Приму во внимание… Записываю… Обязательно. Даю слово.
Пожилая. Уж пожалуйста! Дети без отца меня одолевают. За шесть месяцев только неделю дома все вместе чай пили. Девчонка мазаться стала. По телефону валеты звонят, Марейку требуют… Ругаюсь, а они в трубку хохочут.
Гай. Вызовем обратно. Обещаю.
Пожилая. Будем благодарны. Только допустите его ко двору.
Гай. Допущу, допущу.
Пожилая (идет. Остановилась). Хотела вам сказать, да нехорошо, как вы все-таки чужой мужчина. (Уходит.)
Гай. Надо старику дать отдых. Но старик — хороший жулик. Из-под земли выкапывает. Надо дать старику через месяц отдых.
Входит плачущая.
Плачущая. Наконец, я обязана вам тоже сказать, что я…
Гай. Садитесь, гражданка.
Плачущая. …что вы… и что я…
Гай. Неужели и у вас муж в командировке?
Плачущая. …что я… что он… (Заплакала и ничего не может сказать.)
Гай. Пейте воду. Помогает.
Плачущая. …что он… (Опять плачет.)
Гай. Что он? Кто он? Где он?
