богатая семья в поселке. Годовой бюджет лесорубов Сузи составлял больше ста тысяч рублей. В их личном гараже стояли четыре мотоцикла и «москвич».
— Терве, терве, Эйнари Оттович, — приветливо кивнул Любомиров, любивший щегольнуть знанием финского языка.
Молчаливый по своей натуре Сузи за всю дорогу не произнес ни слова.
Все уже были в сборе, когда директор и мастер Суза вошли в кабинет парторга. Кованен опустил штору и зажег свет. Любомиров сел в сторонке возле столика с газетами. Кованен взглянул на свои золотые часы, переставил на письменном столе статуэтку — у него была привычка переставлять вещи — и начал ровным голосом:
— Товарищи, мы собрались с вами решить один вопрос. Мы получили разрешение на валку леса у Святозера. Лесничество протестует против рубки. Это — защитный лес. Мое мнение: отказаться от святозерской древесины и приступить к лесозаготовкам у Маньги. Трест действовал через министерство лесной промышленности, которое добилось согласия на рубку у хозяина леса, в министерстве сельского хозяйства. Формально как будто бы мы ничего не совершаем противозаконного. Документ есть, подписи на нем авторитетные, но мы не формалисты, товарищи. Слепо следовать написанному на бумаге мы не должны. В министерстве тоже люди, а не боги, они могли ошибиться, и поправить их нужно вовремя, а не тогда, когда срубим лес… — Кованен бросил многозначительный взгляд на Любомирова, уткнувшего нос в газетную подшивку, сел и добавил после короткой паузы. — Прошу, товарищи, высказывайтесь.
Все молчали. Кованен терпеливо выждал.
— Какие будут мнения, товарищи?
— Позвольте мне, Павел Антонович, — Баженов поднялся со стула. — Прошу извинения, — бросил он Куренкову, которого нечаянно толкнул.
Любомиров, скрипя стулом, круто повернулся в сторону главного инженера. Усталое лицо его выражало напряженное ожидание. У Баженова был благодушный вид, сиреневая шелковая рубашка молодила его, а непросохшие после душа каштановые волосы лежали на крупной голове волнами.
— Мне кажется, товарищи, — начал Баженов по-домашнему просто, — что мы с вами бьем напрасную тревогу. Павел Антонович, если в Петрозаводске порешили; что рубка защитного кольца возможна, то у нас с вами нет никаких оснований тревожиться. Взгляды и в науке меняются. Раньше ученые считали, что защитные полосы необходимы, а сейчас, возможно, существует иная теория.
У Любомирова отлегло от сердца. Ну, теперь держись, товарищ парторг! Баженов не самоучка. За его плечами — лесотехническая академия, он работает над изобретением, пишет диссертацию, он знаток лесного дела, и не вам с ним тягаться!
— Давно ли вы были на совещании в Петрозаводске? — спокойно возразил Кованен, — Ученые не могли переменить свои взгляды за такой короткий срок.
«Въедливый! — раздраженно подумал Любомиров, — Наседает. Поддался агитации Самоцветовой.»
Баженов слегка откинул голову назад. Под электрическим светом засеребрилась седина. Все смотрели на него и парторга с ожиданием: «А, ну-ка, сразитесь! А мы посмотрим, кто кого положит на лопатки».
— Да, но почему в таком случае, — продолжал Баженов в прежнем тоне. — Почему министр сельского хозяйства и начальник Главного управления лесного хозяйства — хозяева леса — согласились отдать защитный лес? Давайте рассуждать логически. Если защитные полосы не отменены наукой, то почему они сами подрубают сук, на котором сидят? Я хотел бы, чтобы Павел Антонович объяснил, в чем здесь дело.
Любомиров, ободренный поддержкой главного инженера, закивал ему головой в знак согласия с ним. Остальные члены бюро с интересом ждали ответа Кованена.
Кованен посмотрел главному инженеру в лицо:
— Вы знаете: ответить на ваше «почему» я не смогу. Но я убежден: разрешение мы получили по ошибке.
— А за чужие ошибки мы не отвечаем.
«Правильно!» — мысленно воскликнул Любомиров.
Все тем же ровным голосом парторг сказал:
— Извините меня, Алексей Иванович, но так рассуждает человек без чувства гражданского долга.
Баженов вспыхнул, но тотчас же взял себя в руки, иронически улыбнулся:
— Благодарю за аттестацию.
«Вежливый человек Алексей Иванович, — подумал Куренков. — Обругал его секретарь, а он обиды не показывает, улыбается».
— Вы все сказали? — спросил Кованен с непроницаемым лицом.
— Да, — спокойно ответил Баженов, садясь на свое место.
Любомиров сделал подряд несколько глубоких затяжек и погрузил горящую папиросу в блюдце с водой. Папироса зашипела и погасла.
— Дай-ка мне, Павел Антонович, — Любомиров поднялся и вяло подошел к столу. — Нового я ничего не скажу, товарищи. Вы знаете наше положение. Трест дал повышенное задание, а план наш трещит по всем швам, того и гляди сорвемся и покатимся под горку. Святозерокий лес для нас — спасение. Что получается, товарищи? Мы сами просили, добивались, подняли на ноги не одну организацию, а теперь начнем крутить колесо в обратную сторону? Извините, мы раздумали, нас лесничая не признала, запрещает, а она — де у нас — высшая лесная власть. — Любомиров усмехнулся. — Пусть меня извинит Павел Антонович, но что бабу слушать? Мало ли что ей взбредет в голову. Подумайте, товарищи, ради каприза Самоцветовой мы день упустили. С утра мы должны были рубить полным ходом, а мы дискуссию затеяли, о высоких материях рассуждаем. Алексей Иванович правильно сказал: не нам разбираться в науках о лесе. Мы — производственники. Наше дело — не дискутировать: ошиблись ученые или не ошиблись, паше дело — рубить. Сорвем план — отвечать придется нам, а не соседям. Зачем нам самим осложнять дело? — Любомиров устало опустился на стул, налил из графина воды, отхлебнул и поставил стакан на поднос. — Я все сказал, товарищи.
В кабинете наступило молчание. В открытую форточку проникала с улицы песня, далекая, грустная. Очевидно, пели в женском общежитии. Тракторист Филиппыч тихо покашливал в кулак, лебедчик Карху чиркал спичкой о коробку, спичка ломалась, он брал другую, машинист Гутаев чертил ногтем по кумачевой скатерти стола, Куренков шарил в карманах комбинезона, ища папиросы. Баженов раскрыл перед ним свой портсигар. Сузи попыхивал короткой трубочкой и смотрел в пространство.
— Кто хочет сказать, товарищи! — Кованен устало оглядел сидевших. Взор его остановился на Куренкове. — Михайло Кузьмич, ваши соображения? Святозеро — ваш участок.
— Мой, — охотно согласился Куренков, метнув быстрый взгляд в сторону директора. — Мои соображения? Могу сказать. Лес святозерский, товарищи, очень подходящий для нас лес. Сосна строевая, ель резонансовая, береза лыжная. Дерево к дереву. Тонкомеру мало, осины не густо. Вот в Черноволоках, Павел Антонович, осины — сила, леший ее побери! Пока кубик хвойняку наберешь, семь потов сойдет. На таком лесе плана не вытянешь.
— Михайла Кузьмич, — перебил его Кованпен. — Я прошу вас, ближе к делу. Время позднее, мы все устали.
— Можно ближе к делу, хотя я так думаю: весь лес — наше дело. — Хитроватые глаза Куренкова стрельнули в директора. — Конечно, лесничая на нас в обиде за куртинку. Есть на
