тоненько заплакал соседский ребенок и тотчас же умолк. Кованен распахнул окно. Белые ночи уже отошли, но еще было светло. Волны свежего воздуха вливались в комнату. Тихо в поселке. Где-то за лесом рокочет мотор самолета, глухо и далеко. Кованен закрыл окно тяжелой шторой, зажег свет, разделся и лет в постель.
Рано утром, когда поселок еще только начал просыпаться, Кованен выкатил из сарая мотоцикл, завел его и, будоража тишину улиц, выехал на шоссе, сизое от ночной сырости. В лицо удар ил свежий пьянящий ветер. Впереди, по шоссе, бежал грузовик. В автомобильные очки Кованена застучали крупные песчинки, поднятые в воздух колесами грузовика. Кованен рванулся вперед и оставил позади грохочущий грузовик. Навстречу ему понеслись придорожные леса, полосатые километровые столбы, белые стрелки указателей населенных пунктов, обрывистая цепочка гранитных скал. Шоссе зазмеилось параллельно полотну железной дороги. В ушах свистел ветер, замирало сердце, захватывало дух. Все его существо охватило щекочущее, веселящее чувство. Оторваться бы от земли, врезаться в прозрачную синь утреннего воздуха и лететь со скоростью ракеты. Кованен любил езду быструю, головокружительную. Все, кому он предлагал проехать с ним на мотоцикле, неизменно отказывались с веселой шуткой, вроде: «Спасибо. Мне еще жизнь не надоела».
Через два часа Кованен въехал на своем стремительном транспорте в районный центр и значительно сбавил скорость. Он остановил запыленный мотоцикл на главной улице у двухэтажного дома с узеньким палисадником, за оградой которого теснились кусты шиповника и тоненькие деревца — клены. Кованен стремительно избежал по ступеням деревянной лестницы на второй этаж. В коридоре уборщица мыла полы. На его вопрос она ответила, что все отделы еще закрыты: рано. Кованен спустился вниз. «А вдруг Леонид Яковлевич прямо из дому отправится на станцию?» — подумал он и решил подождать на улице. Квартира секретаря в доме напротив, он его встретит. Кованен сел на крыльце, достал из кармана куртки вчерашнюю газету, стал читать.
— Что случилось, друже?
Кованен подпил глаза. Перед ним стоял секретарь райкома. Кованен быстро поднялся, поздоровался. Рука секретаря крепко пожала его руку.
— Смотрю в окно: знакомая фигура. Жинка сказала, что ты вчера ночью звонил.
Секретарь говорил, слегка растягивая слова, с мягким южным акцентом человека, которому с детства был близок украинский язык. В светлых глазах светился ум и что-то хитровато-добродушное пряталось в их глубине и в складках крупного рта, полного белых крепких зубов. На вид ему было не больше сорока пяти. Широкоплечий, плотный, со здоровым цветом лица, выбритый и причесанный, он был одет в серый костюм с депутатским значком на лацкане пиджака.
— Времени у меня маловато. В Петрозаводск еду. Поднимемся ко мне. Расскажешь, что там у вас стряслось.
Секретарь легко поднялся на второй этаж, своим ключом открыл кабинет — просторную комнату с низким потолком, ковровой дорожкой на крашеном деревянном полу, с портретом Ворошилова над письменным столом.
Кованен рассказал, что заставило его звонить ночью и сейчас примчаться в район. Секретарь слушал, собрав складки на лбу.
— Что вам посоветовать? — медленно повторил он, чуть выпячивая нижнюю губу. — Откровенно скажу тебе, первый раз сталкиваюсь с таким делом. Никто из лесников мне на вас никогда не жаловался. Говоришь, у Любомирова бумага из треста? М-да… Сложная ситуация… — Секретарь поскреб ногтем подбородок: — И лесники, говоришь, очень встревожились?
— Да, Леонид Яковлевич, очень встревожились. Коллектив лесничества маленький, с техническим персоналом не больше двадцати человек, но народ трудолюбивый и принципиальный.
Обращение секретаря на «ты» не задевало Кованена. Он питал к нему сложные чувства — уважение, как к старшему товарищу, опытному в партийных делах, — и чувство личной симпатии, как к человеку: секретарь никогда не подчеркивал свое положение, не распекал за промахи в работе, а с большим внутренним тактом указывал на ошибки, убеждал, терпеливо поправлял.
— А Николай Алексеевич никак не соглашается с тобой?
— Нет, Леонид Яковлевич. Ни со мной, ни с бюро.
— Узнаю и здесь его характер. Скала!
Секретарь добродушно усмехнулся, приглаживая широкими ладонями зачесанные назад густые волосы.
— Мне непонятно, почему управление лесного хозяйства подписало приказ? Они-то знают, что лес защитный?
— Конечно, знают, Леонид Яковлевич.
Кованен облизал пересохшие губы, взглянул на графин с водой. Секретарь перехватил его взгляд.
— Чаю выпьешь? — неожиданно спросил он и не обращая внимания на протестующий жест Кованена встал и приоткрыл дверь в приемную. — Наталья Ивановна, принесите-ка, пожалуйста, пару стаканчиков чаю.
Пожилая женщина принесла на подносе чай и несколько бутербродов.
— Леонид Яковлевич, спасибо. Я дома… — начал было Кованен, но секретарь перебил его:
— Ешь, друже. Ты — человек молодой, дома еще раз позавтракаешь: лишняя еда тебе не повредит.
Секретарь подошел к окну и, легонько постукивая пальцами по подоконнику, думал, устремив прищуренные глаза вдаль. Кованен наскоро поел, выпил стакан теплого чаю и отнес поднос на тумбочку. Секретарь вернулся на свое место.
— И директор лесхоза Зайцев, говоришь, не возражает?
— Нет, только лесники, — подтвердил Кованеи.
Секретарь погладил пальцем гладко выбритую щеку, с минуту думал, потом обратил на Кованена глаза цвета морской воды, когда она скорей голубая, чем синяя, — и медленно заговорил, чуть растягивая слова:
— Любомиров — директор хороший, опытный. Леспромхоз Хирвилахти — крупнейший, требуем мы с вас крепко. С лесозаготовками начинаем отставать. Недодаем государству древесину. М-да…
Кованен сидел прямо, слушал, и по лицу секретаря старался угадать его мысли о Святозере. Ой видел: секретарь говорит, а сам думает, как человек, который еще не определил своего отношения к вопросу и ищет правильного решения.
— Древесины нам, конечно, нужно много, но рубить надо с умом, по-хозяйски.
— Совершенно верно! — подхватил Кованеи с необычной для него живостью. — Мы не убедили Николая Алексеевича. Требуется ваша помощь.
— Распутывать узелок надо начинать с треста, — немного помолчав, продолжал секретарь. — Если святозерский лес — защитный, как говорят ваши лесники, то логически рассуждая, рубить его можно только по недомыслию. Как я себе представляю эту историю? Нашему инициативному Николаю Алексеевичу приглянулся святозерский лесок. Он не откладывает дела в долгий ящик, подает такую соблазнительную мысль тресту и трест начинает действовать. Вот здесь бы и стать на дыбы управлению лесного хозяйства, а оно почему-то проявило пассивность. Отсюда все и пошло. Одним словом, во всем этом деле надо разобраться. В Петрозаводске я попробую все выяснить.
— Любомиров уже начал валку, — заметил Кованен.
Секретарь продолжал:
— М-да… Торопится наш Николай Алексеевич… Но дело не в одном Любомирове, не в одном леспромхозе и не в одном нашем районе. Если трест получил бумагу на Святозеро, то почему бы ему не получить на другие участки: дорожка проторенная!
Он встал, взял со
