Андрей Иванов - Славное море. Первая волна

— До сигнала прошу не трогать, — сказал он.

— В честь чего же такая пышность сегодня? — спро­сил Сергей.

— Сейчас узнаешь...

В это время дверь кубрика открылась, и кок в новом белоснежном халате и колпаке торжественно внес на большом подносе румяный пирог. Интригуя команду, он прошел с ним вокруг стола и только после этого с пок лоном поставил пирог перед Геннадием.

Его соседи громко прочитали витиевато выведенную кремом на пироге надпись: «Серову 19 лет».

Все дружно зааплодировали. Геннадий смутился до слез.

Разлили вино. Капитан поднялся со стаканом в руке:

— Товарищи, — начал он тихо, — сегодня мы отме чаем день рождения нашего товарища, матроса Северного флота Геннадия Серова. Он не готовился во флот и поэтому нелегко ему было освоиться в первое время Но в нашем трудном походе он стал надежным членом коллектива, и мы благодарны ему за это.

Капитан с большим чувством говорил о море, о тя­желом и почетном труде моряка, о большой морской дружбе.

Ему горячо аплодировали. Потом каждый член команды поздравлял Геннадия. И наконец поднялся ра­дист.

— В адрес именинника получены поздравительные радиограммы, — сказал он и, театрально тряхнув чер­ными кудряшками, начал читать их одну за другой.

«Дорогой наш Гена. Душевно поздравляем тебя днем рождения. Желаем здоровья успехов работе. Ждем твоего возвращения. Мама, Надя».

«Сердечно поздравляю днем рождения. Верю, что всегда будешь уважать труд. Выбирай трудные дороги, тогда легкие ровной скатертью лягут перед тобой сами. Пиши маме. Антонина Петровна».

«Прими дружеские поздравления в день твоего рож­дения. Завидую тебе, много говорим о полярниках. При­ятно иметь друга моряка. Митя».

Каждая радиограмма встречалась дружными апло­дисментами.

Геннадий не мог справиться с переполнившим его чувством благодарности. Он встал, отодвинул свой не­тронутый стакан и, волнуясь, заговорил:

— У нас в семье не было заведено отмечать день рождения. И это мои первые именины в жизни. Я по­пал на теплоход по нужде и мало думал о море. Но то, что мой день рождения отмечается не где-нибудь, а в по­лярном море, поворачивает мою жизнь навсегда к морю. Я уже полюбил море и твердо решил навсегда остаться с вами...

— Спасибо, Гена! Спасибо, племянничек, — сказал захмелевший Иван Демидович. — Рад я, что полюби­лось тебе наше морское дело. Но это не все.

Иван Демидович предостерегающе покачал узлова­тым указательным пальцем.

— Теперь старайся, чтобы наше дело тебя полюбило.

Потом матросы запели «Варяга». А за «Варя­гом» одна за другой понеслись над волнами морские песни. От них тепло становилось на сердце молодого матроса.

После ужина Геннадию захотелось побыть одному. Он ушел на палубу и укрылся за надстройками на кор­ме. Но и здесь нашла его песня. Это была хорошая, со­звучная с его настроением песня:

Я знаю, друзья, что не жить мне без моря, Как море мертво без меня...

Теперь Геннадий смотрел на море по-новому. Оно расстилалось необъятное, спокойное и манящее...

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Уже несколько дней в море тихо. Чистое небо подня­лось высоко, и кажется, что большое золотистое солнце свободно ходит под необозримо высоким куполом. Мор­ские дали тоже раздвинулись. Далеко видно, но море по-прежнему пустынно, до самой голубой линии горизонта ни дымка, ни паруса.

Забирая круто на юго-запад, «Полярный» возвраща­ется в Северный порт. Машины работают ровно, без пе­ренапряжения. Море спокойно, и теплоход идет не ка­чаясь, будто утюг скользит по мягкому зеленому барха­ту. Только за кормой от двух винтов остается вся в ос­колках солнца широкая длинная дорога.

В одной полосатой тельняшке с высоко засученными рукавами Геннадий размашисто драит палубу юта. Те­перь он не рулевой, а снова палубный матрос.

В первый день было обидно.

— Когда худо, так к штурвалу, — сказал он боцма­ну, — а как на корабле стало легче, так опять на па­лубу.

Боцману не понравилась заносчивость Геннадия, и он не очень любезно ответил:

— Тебя к штурвалу поставили не за твои заслуги, а за выносливость твоего организма. Не болеешь ты в море. Раньше даже палубный матрос становился хоро­шим моряком только на третью навигацию. Вы теперь все грамотные, можете стать и раньше, но не в первый же рейс.

Раздумывать об этом пока было некогда, и Серов ус­покоился. Корабль шел в порт. Теперь это его корабль, и ему хочется, чтобы «Полярный» вернулся с рейса кра­сивым и чистым.

У Геннадия стало больше сноровки и сил. Почти не­брежным жестом он бросает ведро за борт и одним рыв­ком выхватывает его на палубу, широко разливает во­ду-и старательно трет палубу шваброй.

Снизу поднялся боцман, подошел к матросу.

— Стараемся, Иван Демидович, — весело крикнул Геннадий.

Боцман прошел по вымытой палубе и как там, на ре­ке, два раза повернулся на месте. На палубе остались лишь тонкие узоры из завитков чистой воды.

— Понял, как надо? — подмигнув Геннадию, сказал боцман.

— С вами поймешь. Сколько раз в пот вгоняли.

— Не вижу, чтоб мокрый был.

— Так привык же, Иван Демидович.

— То-то. Трудно, когда не знаешь, а если знаешь — какой труд. Садись, отдохни.

— Ничего, я постою.

— И то правда. Молодой, рано уставать. Потом — естественное положение человека стоять, а сидеть — это он сам придумал.

Боцман достал линьки и заставил   матроса   вязать морские узлы, сказав, что это ему сейчас нужно. Геннадий завязал прямой узел.

— Это на малую тягу, — сказал боцман н отложил в сторону. — При сильной тяге его потом трудно развя­зать.

— Ну, тогда рифовый. — И Геннадий легко связал вторую пару линьков.

Тут один конец линька заделывается так, что потом, когда приходила надобность, можно было потянуть и развязать узел.

Разохотившийся Геннадий приготовил две удавки, шкотовый и брамшкотовый узлы. Боцман довольно по­крякивал. Но когда Геннадий сдал вахту и ушел обедать, Иван Демидович развязал все узлы. Они ему бы­ли не нужны. Это он незаметно тренировал Геннадия.

На следующий день к полудню над кораблем появи­лись чайки, а вскоре впереди с моря поднялись изломан­ные очертания берега.

В порт пришли в сумерки. Это были первые дни с летними сумерками. После сплошного полярного дня казалось, что это не солнце закатилось за низкий мор­ской горизонт, а легкая тень Столовой горы легла на бухту.

На кораблях, на причалах, в домах поселка вспыхну­ли и ярко отразились в бухте электрические огни. И сра­зу все ясно услышали, как на берегу, попыхивая дым­ком в побледневшее небо, гулко работала электростан­ция. Осветился огнями и «Полярный».

То, что теперь отчетливо прояснилась граница дня и ночи, всех успокаивало. Начиналась нормальная жизнь с ее устойчивым порядком.

У причалов собралось много народу. Все в порту еще были под впечатлением спасения команды шхуны «За­ря». И спасенные, и их родственники, и все свободные от дела жители Северного порта вышли встречать и при­ветствовать команду теплохода.

В свете электрических фонарей зоркий Юсуп разгля­дел девушку в светлом плаще.

— Гляди-ка, она!

Геннадий догадался, о ком идет речь, но почему-то, совсем не думая, механически спросил:

— Кто?

— Да Зоя же наша.

Геннадию пришлось два раза перебрать взглядом всю толпу на причале, пока не увидел ее. Не в формен­ной одежде, а в легком незастегнутом плаще, из-под ко­торого виднелось белое платье, она казалась совсем то­ненькой девочкой-подростком.

— Ах, хорош левушка, — сказал восхищенный Юсуп. — Такой храбрый человек.

И, окинув друга теплым, немного погрустневшим взглядом, добавил:

— Счастливый ты, Генка. Думаешь, она корабль встречает? Не-е. Тебя встретить пришла.

Не отвечая Юсупу, Серов широко замахал фураж­кой. На берегу заметили. В руке Зои заколыхался белый платочек. В руках ее соседей тоже замелькали платки.

Однако ни Серов, ни кто другой не сошли на берег. Была хоть и короткая, но все же ночь.

Порт постепенно затихал. Сумерки сгустились. Лю­ди понемногу разошлись с причалов. В посиневшем не­бе замелькали редкие, еще бледные арктические звезды.

На палубе посвежело. Геннадий плотней запахнул бушлат.

— Холоднеет. Вот и лето прошло. Скоро домой,— сказал он вслух, хотя знал, что рядом с ним никого нет. И неожиданно был удивлен, почти испуган, услыхав по­зади:

— Ты что это, сам с собой разговариваешь?

Увидев подошедшего из сумрака надстроек Сергея Алферова, он успокоился.

— Ты тут с собой про конец навигации и возвраще­ние домой говорил. Радуешься?

— Конечно, — ответил Геннадий. — А ты нет?

— А я нет. Зима, корабли на приколе, а я не напла­вался, не надышался морем. Не хочу я на прикол.

— Опять о Кейптауне размечтался?

Сергей ответил не сразу. Прежде пристально посмот­рел па черневшую громаду Столовой горы, может, та­кой же самой, как и в том далеком южноафриканском портовом городе.