— Здравствуйте, господа! Вижу, я к вам попала в разгар подготовки к боевой операции. Едва не опоздала. Ну-ка, командир, налейте мне стакан вашего пойла, — совсем не по-женски приказала она Хрептовичу.
Тот засуетился и налил полный стакан коньяку. Залпом осушив его, она вдруг пришла в ярость:
— Все пьете, христолюбивое воинство! — и взмахом стека сбросила со стола стаканы и бутылки. — Вы хуже детей! Опоздай я на полчаса, и все вы были бы годны к единственной операции — дрыхнуть вповалку до вытрезвления!.. Поднимите его! — властно приказала она, указав стеком на Трутнева.
Головачевский и Евдокимов вытащили из-под стола обмякшее тело прапорщика, но Трутнев не мог ни стоять, ни сидеть и, как только его выпустили из рук, снова сполз под стол.
— Ладно, оставьте, — сказала баронесса. — Это ваша первая потеря, командир, и, заметьте, ещё до вступления вашей доблестной группы в бой.
— Я его предупреждал, баронесса, — начал Хрептович, но она уже не слушала:
— Ну как, господа офицеры? Можете ещё соображать?
Все замычали и закивали головой, Гедройц сделал страдальческую гримасу и обеими руками стал растирать живот.
— Вы что, Станислав Цезаревич? Больны? — спросил с тревогой Хрептович.
— Весь вечер, Виталий Федорович, у меня острые боли в желудке, — простонал Гедройц.
— Перед сражениями это у некоторых бывает, — вмешалась баронесса, — медвежья болезнь. Только что-то очень уж рано она вас посетила. Но ничего, пройдет… Итак, начнем. Первое — сведения о противнике: корабль стоит на прежнем месте и на нём никто ничего не подозревает. Командир Клюсс на берегу в объятиях супруги. Штурман Беловеский ещё днем увезен мичманом Добровольским в Ханчжоу. Они вернутся только завтра. Старший механик предупрежден и постарается к ночи покинуть корабль, а если это не удастся — запрется в каюте. Старший офицер должен заболеть той же болезнью, что и его сиятельство. — Баронесса кивнула головой в сторону Гедройца. — Судовой врач, подозревая приступ аппендицита, немедленно отправит его в госпиталь. Как только увезут старшего офицера, комиссар или пошлет кого-нибудь, или сам поедет за командиром. Но на корабль Клюсс не попадет: у его квартиры будут дежурить трое. В полночь вместо штурмана на вахту вступит наш человек. Под началом нашего человека на вахте будут сочувствующие нам матросы. Это поручено ещё вчера устроить через Нифонтова… Как видите, храбрые офицеры, корабль неплохо подготовлен к захвату.
— Ещё бы, баронесса! — польстил ей Евдокимов. — У вас опыт «Патрокла»!
Пропустив эту реплику мимо ушей, она продолжала:
— Если ваше нападение произойдет своевременно и внезапно, не будет оказано никакого сопротивления. Теперь о нашей доблестной группе: абордажной партией командует сотник Лисицын.
Все, кроме самого Лисицына, удивленно уставились на Хрептовича, который один сохранял олимпийское спокойствие.
— Все садятся в один большой сампан. В другой такой же сампан садятся нанятые мною китайцы. Они отчалят несколько раньше и отвлекут внимание вахты. Сампаны подходят с разных бортов, абордажники к борту, обращенному к Путу. Это потому, что между правым берегом и «Адмиралом Завойко» нет стоящих на якоре судов. Поняли?
Все закивали.
— Сампан с китайцами наваливает на скулу корабля, и его пассажиры поднимают галдеж. За это им уже заплачено. Пока они галдят и дрейфуют, на другой борт решительно и бесшумно высаживаетесь вы. Команду разоружаете, комиссара арестовываете, а в случае сопротивления ликвидируете, выставляете свою вахту. Вахтенным начальником — старший лейтенант Евдокимов. Если будут трупы, свои или чужие — безразлично, убирайте их в реку. Только не забудьте, как это в песенке… такая душещипательная… ах да: «к ногам привязали ему колосник»… Ещё не испугались, храбрые офицеры?
Гедройц скорчил страдальческую гримасу и стал снова растирать живот. Баронесса продолжала:
— Но самое страшное не это. Если будут тяжелораненые большевики, поручите их заботам господина Шушкова. Он знает, как с ними поступить. А потом колосник — и в реку. — Взгляд её стал мрачным и жестоким. — Что поделаешь, господа, на войне как на войне… Вот, собственно, и всё. Захватив корабль, без шума и стрельбы, стрелять можно только во внутренних помещениях и только в крайних случаях, даете условный сигнал клотиковой лампой. С берега приезжает капитан 2 ранга Хрептович и вступает в командование вновь обретенным русским кораблем… Ясно?
Все, кроме Лисицына и Хрептовича, удивленно переглянулись. Хмель сразу прошел. Молчание нарушил Нахабов:
— Отлично придумано, баронесса, но не совсем ясно. Мы захватим корабль, а наблюдающий с берега Хрептович, когда всё завершится, приедет и вступит в командование. А если неудача — возьмет рикшу и поедет домой отдыхать после бессонной ночи и пережитого волнения! Я, знаете, не моряк, но абордаж не так себе представляю. Сто лет назад капитаны бросались на абордаж со шпагами в руках, впереди своих команд.
У Гедройца забегали по спине мурашки. «Нет, я не поеду», — про себя решил он. Вмешался Евдокимов:
— В эпоху парусных флотов, Петр Саввич, такие эпизоды бывали. А теперь век пара и электрического телеграфа. Если капитан второго ранга Хрептович будет убит или даже ранен, все наши усилия, а возможно и жертвы, пропадут даром. Мы ведь завтра должны делать вид, что он вступил в командование самым обыденным способом, а не в результате абордажного боя. Если Хрептовича не будет, юридически командиром останется Клюсс до нового приказа адмирала. А его скоро получить не удастся.
— Так что уж простите, господа офицеры, — заключила баронесса, — но капитана второго ранга Хрептовича (она сделала ударение на слове «второго») мы вынуждены беречь для будущих боев с большевиками. Это вам понятно? А за риск быть убитым каждому из вас я хорошо плачу.
— А Хрептовичу не платите? — спросил корнет Рипас.
— А Хрептовичу не плачу. Удовлетворены?
Все озадаченно молчали. Под столом зашевелился Трутнев. Рипас с досадой пнул его ногой. Баронесса продолжала:
— Значит, поняли? С сампана и на палубе ни одного выстрела. Кругом военные суда, сразу поднимется тревога. Действовать только холодным оружием. Большевики, наоборот, стрелять на палубе, наверно, будут, по только но тем из вас, кто на неё вступит.
— Поэтому благоразумнее на палубу не вылезать, — иронически заметил Нахабов.
— Именно так, — согласилась баронесса. — Я не шучу, Николай Яковлевич, что вы на меня так смотрите? — повернулась она к Лисицыну. — Если вы увидите, что на вахте не наш человек и команда готова к бою, проезжайте мимо. Атакуйте только в том случае, когда нет признаков засады. Понятно?
— Не совсем, баронесса. По-моему, с такой установкой трудно рассчитывать на успех. Надо атаковать с ходу, а там будь что будет. Смелость города берет.
— Сразу видно кавалериста, да еще казака, — засмеялась баронесса, — только я боюсь, что с ходу вы один будете атаковать, а остальные при всей их храбрости не полезут. А дюжие большевики вас повалят на палубу и свяжут. Ха, ха, ха! И уже не знаю, как я вас потом буду выручать. — Она вдруг помрачнела. — Эх вы, христолюбивое воинство! Как посмотрю на вас, плакать хочется! Почему вас так мало?! Если бы все околачивающиеся в Шанхае русские офицеры готовы были идти на абордаж, сампанов бы у китайцев не хватило! «Смелость города берет»! Чья смелость? Все русские города большевики забрали. А теперь вот и в Шанхае объявились!
Её слушатели стали недовольно переговариваться.
— Что, обидно?! — спросила баронесса. — Это хорошо, что обидно! Может быть, обида заставит вас действовать храбрее… Ну ладно, я пошла. Пора и вам отправляться на берег, сампаны ждут. Пить больше не смейте! Господин Головачевский! Ничего им больше не давайте! Желаю успеха, господа офицеры! Помните, на эту ночь противник предельно ослаблен. Я сделала всё, что могла. Теперь дело за вами!
Она вышла, хлопнув дверью. Гедройц громко застонал:
— Виталий Федорович, у меня, наверно, приступ аппендицита. И температура, чувствую, поднялась. Я должен сейчас же ехать в госпиталь.
— Поезжайте, — с досадой махнул рукой Хрептович, — в таком состоянии вы нам можете только повредить!
Все стали выходить на темную, грязную Янцзе-Пу-роуд. Лисицын несколько раз пихнул ногой лежавшего под столом Трутнева. Убедившись, что тот на это не реагирует, выругался и, плюнув, вышел.
67После сытного обеда в ресторане «Островок железных башен» обе пары отправились на прогулку. Жаннетта увела Добровольского на озеро — взять лодку и посетить островок Ку-Шань. Нина Антоновна предложила Беловескому побывать на живописном берегу горной речки Танцзян. Эта речка была известна и за пределами Китая благодаря редкому приливному явлению — «маскарэ», ежемесячно происходившему в её устье. Перед прогулкой она сказала Добровольскому:
