— Право на риск! — стучит по столу графином Фридман.
Грохот восклицаний заглушил его слова. Этот грохот прорезал беспечный тенорок.
— Что за шум, а драки нет! — входя, сказал Полибин, обмахнул платочком кресло и опустился в него.
Пренебрежение, значительность, почти брезгливость, с какой он развалился в кресле, были так разительно несхожи с прежним Полибиным, что собрание застыло…
— Давайте, уважаемый, — пряча платок, кивнул Полибин Мурашко. — Давайте, я слушаю вас…
Чертежная, населенная призраками тревоги и молчания.
— Наташа, ты скоро?
Наташа встала, колеблясь, и словно чужими ногами подошла к столу Лейбовича, разложила чертеж, подозвала глазами Вихрашку.
— Мне кажется, что это здесь, Лейбович. Озаренные лучом головы над расчетом…
В кабинете Мурашко. Закинув голову, говорит Мурашко, опираясь ладонями о край стола:
— Я возражаю и буду возражать до конца…
— Короче, уважаемый, — прерывает его Полибин.
В чертежной.
Варя, Наташа и Лейбович вскочили, как будто на месте чертежа увидели зашевелившуюся змею.
Наташа закрыла глаза, потом открыла их, лицо ее было смочено слезами…
— Вихрашка, милая… — сказала она и протянула обе руки вперед.
— И все-то дело, — ожесточенно трясла мальчишеской головой Варя. — И вся-то авария!
Вихрашка переводила глаза с Лейбовича на Варю, с Вари на Наташу.
— Лейбович, милый, — сказала Наташа, дернулась, схватила расчет и опрометью убежала.
Из кабинета Мурашко шумной толпой вывалились в коридор заседавшие.
С несвойственной ему положительностью Фридман сказал шедшему рядом с ним Петренко:
— Дирижабль я, конечно, сожгу… Гробокопатели его не увидят!.. Ты меня не знаешь, Петренко…
— Я тебя знаю, — возразил Петренко.
Мимо них прошел Мурашко. Его догнал мелкими шажками Полибин и взял начальника Дирижаблестроя под руку:
— Просился к вам старый Полибин — пренебрегли! А Полибин тут как тут… как будто бы и не стоило ссориться со стариком…
И стучащими, старательными шажками он побежал дальше. Ему навстречу, несомая крыльями счастья, мчалась Наташа. Крылья эти принесли ее к Мурашко.
— Ну-с, так-с, — сказал Мурашко, — слушали, постановили: предложить некоему Мурашко работу, пока суд да дело, свернуть; Жукова отстранить, дирижабль не то выбросить на свалку, не то снести в ломбард!..
— Алексей Кузьмич, — перебила его трясущаяся Наташа.
— Еще не все! Материалы передать прокурору. Теперь все.
— Алексей Кузьмич, — тихо сказала Наташа и взяла начальника за руку. — Я нашла ошибку…
XIII
Он почти лег на стол. Магический свет лампы падает на гриву волос, на повязку, сквозь которую проступила кровь. Жуков чертит.
Звонок.
— Войдите, — и он приблизил лицо вплотную к чертежу.
Но это звонок у входной двери. У входной двери Наташа, Фридман, Вихрашка.
Ночь. В машине сквозь стекло мелькнуло лицо Васи. Звонок трещит безостановочно.
— Не слышит, — сказал Фридман и дернул ручку. Дверь открылась. Она не была заперта. Комсомольцы на цыпочках прошли коридор и детскую, где спали четыре маленьких Жукова.
Подняв голову от чертежа, Жуков увидел гостей.
— Петр Николаевич! — голос Вихрашки вздрагивал, он был неумело суров и неумело торжествен. — От имени комитета комсомола, от имени всех комсомольцев мы выражаем вам сочувствие… И потом еще — мы выражаем уверенность…
— Я нашла ошибку, — ласкающим своим голосом сказала Наташа.
— Будет летать, маэстро!.. — закричал Фридман и осекся.
Отсутствующее лицо Жукова. Пятно крови, как звезда, на повязке, глаза, устремленные поверх собеседников.
— Петр Николаевич, — выдвинулась Вихрашка вперед, — мы должны сейчас же сделать…
— Делать надо вот что… — ответил Жуков и развернул перед комсомольцами нарисованное на ватманской бумаге чудовище невиданной формы.
— Делать надо болид будущего… Он дернул себя за повязку.
— Вот осуществленные межпланетные путешествия… Вот полет на Луну. Скорости в тысячи километров в высших слоях атмосферы.
— Луна подождет, — ответил Фридман. — Поехали на верфь, Петр Николаевич…
На лицах комсомольцев смятение, почти отчаяние.
— Вы здесь сидите, — волнуясь, сказала Вихрашка, — Петр Николаевич, и не знаете… На Мурашко нажим отчаяннейший… Завтра другие люди будут всем ведать, не вы…
— Вы не правы, Петр Николаевич, — сказала Наташа. При звуках негромкого, непреклонного голоса Наташи
Жуков сжался, метнулся, замер.
— Сегодня нужно одно: чтобы «СССР-1» прошел испытания…
— Покажите, — протянул к ней руку Жуков. Наташа подала расчет. Вихрашка удалилась на цыпочках в соседнюю комнату.
Быстро набрала на телефоне номер:
— ЦК партии?.. 518… Там у вас Мурашко из Дирижаблестроя… Насилу сдвинули, Алексей Кузьмич…
Голос Мурашко:
— В каком состоянии?
— Да в каком состоянии?.. Болид будущего… Сейчас потащим на верфь…
Жуков молча сидел над расчетом. Потом встал, с тоской огляделся; что-то беспомощное и печальное отразилось на его лице.
— Петр Николаевич, — боязливо сказала Вихрашка, — ждем только вас… Вся сборочная на месте…
Жуков закрыл глаза.
— Новый аэродинамический расчет… — казалось, он говорил сам с собой, — перемены в кольце… Не сделаем… Никогда не сделаем…
Он прошелся по комнате с необычайной для него медленностью и усталостью. Неожиданно улыбнулся Наташе. Закинув голову, вышел в соседнюю комнату и набрал номер телефона. Неумелыми, негородскими словами Жуков медленно говорил в трубку:
— Я телефонирую в квартиру академика Толмазова?.. Если Иван Платонович захочет, пусть подойдет к телефонному аппарату…
Из квартиры Толмазова ответила старая женщина московского профессорского типа в молодящем ее пестром халате.
— Иван Платонович два часа как спит… Кто это говорит?
— Это говорит Жуков, у которого есть дело к Ивану Платоновичу… Дело, которое никто в Союзе, кроме Ивана Платоновича, исполнить не может.
Его прервал голос Анны Николаевны Толмазовой:
— Я попрошу вас в это время Ивана Платоновича не беспокоить…
И повесила трубку.
Жуков потер лоб и обернулся к комсомольцам.
— Она просит… — сказал он запинаясь, — она просит не беспокоить…
ХIV
Жена академика ошиблась. Академик не спал. На длинном его столе разложены чертежи конструкции Жукова.
Толмазов переходит от одного чертежа к другому. Он взъерошен, руки его дрожат. Дрожащей рукой берет он пепельницу. Пепельница падает.
В дверях пудреное, насурьмленное лицо Анны Николаевны.
— Иван Платонович, ты не спишь?
— Как видишь…
— Иван Платонович, звонил этот Жуков… Я не позвала…
— Сейчас же соединить!
— Тебя не поймешь, Иван Платонович, — обидчиво сказала Анна Николаевна, — то ты кричишь, что он сумасшедший…
Толмазов изучает чертежи…
— Иван Платонович, поскольку ты не спишь, я хотела поговорить с тобой о Тамаре… Тамара просит путевку…
Толмазов поднял голову от чертежа.
— Безумен Жуков, — проговорил он, — нормальна Тамара, нормальна ты… нормален Полибин… С вами вместе стал нормален и я — и перестал быть Толмазовым!..
Анна Николаевна чуть не заплакала:
— Господи… Иван Платонович… что же это такое? Все наперебой говорят, что дирижабль не мог сесть, а ты…
— Дура! — Толмазов задохся. — Почему он поднялся?!
— На этот вопрос вы и должны ответить, — сказал голос в дверях.
Толмазов обернулся. На пороге стоял Мурашко.
— Как вы прошли? — пролепетала Анна Николаевна.
— Домработница открыла… За дверью — полуодетая, смятенная домработница.
— Уйди, — сказал Толмазов жене. Анна Николаевна уползла и заплакала уже за дверью. Толмазов стоял возле чертежей, как бы защищая их.
— Чем я обязан?
— Для того чтобы «СССР-1» прошел испытания, для того чтобы дополнить, видоизменить теорию академика Толмазова, для того чтобы Советский Союз узнал, что у него есть выдающийся конструктор Петр Жуков, — для этого академик Толмазов должен сделать аэродинамический расчет по кольцу Жукова…
— Я не совсем понял. Руки Толмазова дрожали.
— Нет, вы поняли. И еще должны вы понять, что это дело… Вопрос во взгляде Толмазова.
— Ну, чтобы они летали. Мне поручено Коммунистической партией, поручено Советской страной… Это поручение… ну, как бы это сказать попроще… это поручение я выполню. — Мурашко сел. — Я жду ответа, — сказал он.
XV
В очень хорошей машине развалился Полибин. Рядом угрюмый Васильев, угрюмее, чем всегда.
