Ирина Сергеевна вдруг представила Игоря в объятиях этой… м-м… и чуть не заплакала. И ведь может такое случиться, может! Вон она какая тоскующая и решительная… «Я на работе хорошая, способная, мужики это ценят». Еще бы! Игорь готов молиться на мастерскую работу. И губы подобрала, косоглазая. Красивого ей, сильного, чтобы художника своего забыть!
— А если наоборот получится? — спросила Ирина Сергеевна мстительно..
— Что наоборот?
— Ну, если ребенок унаследует не качества отца, а вашу внешность, манеры и все остальное?
— А-а, — засмеялась работница. — Ничего, я крепче себя выберу, сильнее. Баба я все же, чую.
— Слишком уж вы на чутье надеетесь.
— Как же мне еще? Что сердце подскажет, то и выберешь. Мы против сердца ничего не делаем.
Ирина Сергеевна промолчала.
На соседнем диване захрапел старик, повернувшийся навзничь, скрипнула половица — мальчишка работницы крался с соломинкой в руке к старику. Поодаль стояла Милка и наблюдала. Мальчишка наклонился над стариком и стал щекотать соломинкой у него в ухе. Старик перестал храпеть, повернулся на бок, и мальчишка удовлетворенно отошел к Милке.
Ей, очевидно, не понравился этот его поступок.
— Ты очень невоспитанный, Володя, — сказала девочка, направляясь к матери. — Над стариками шутить нельзя.
— А я не шутил, — возразил Вовка. — Он неловко лежал и храпел. Или не видела?
— Все равно, воспитанные мальчики так не делают.
— Дура ты, Милка, — сказал он серьезно.
— Дура?! — Девочка изумленно остановилась. — Если бы я была дурой, я бы на стенку полезла.
Вовка тоже остановился и, озадаченный, поскреб по-взрослому затылок. Потом лицо его просветлело, озарилось веселой улыбкой.
— Чего же не лезешь? — спросил он.
Милка заморгала и стала краснеть.
— Мила, оставь сейчас же его! — громко сказала Ирина Сергеевна и бросила укоризненный взгляд на соседку.
Работница сочувственно улыбнулась.
Мила забралась на диван рядом с матерью и опять раскрыла зачитанную книгу.
Вовка обнял ноги матери и сел возле них на пыльный пол. Все равно уж он измазал штаны, отбивая эту ржавую цепь, которой прикована к баку кружка. Вот он вырастет большой, поедет на новые стройки и на каждой станции будет сбивать цепи с кружек. А то родной матери пить не подашь, хоть весь бак тащи. Не воры же мы, нам только попить хочется. Без воды, говорят, как без хлеба, — и умереть можно. Нам только попить.
1965 г.
Вадька был еще полусонный и не бежал вприпрыжку, как вечером, а держался за руку и отставал. Горшенину пришлось его поторапливать. Когда подошли к детсадику, Вадька опять сказал, что у них новая воспитательница, зовут Любовь Михайловна, очень хорошая:
— Зайди познакомиться, пап, она уж третий день у нас.
— Как-нибудь в другой раз, — сказал Горшенин. — Я и так опаздываю.
— В другой да в другой, сколько ждать!
— Ты же сам плохо просыпаешься и собраться быстро не можешь. Ну, беги. — Горшенин нагнулся, чмокнул сына в розовую щечку и открыл ему дверь.
— Вечером не опаздывай, — крикнул Вадька.
— Ладно. — Горшенин побежал на автобусную остановку.
Кондукторша Кланя сухо кивнула ему, — все еще помнила обиду, — сунула билет, и Горшенин сел на заднее кресло. Рядом была девушка в очках, она строго посмотрела на него в ответ на то, что он ощупал взглядом ее круглые капроновые колени. Подумаешь, взглянуть нельзя. Радовалась бы, что молодой мужик интересуется, а не злилась. Кроме коленей, и глядеть-то не на что.
— Вам до «Высшей школы»? — спросил он.
— Не приставайте с утра, мне еще работать. — Девушка отвернулась к окну.
— Я тоже не гулять еду.
— Вот и помалкивайте.
Ничего, с достоинством. Интересно, где работает? Машинистка, наверно, либо секретарша у начальника: голос строгий, пальчики тонкие, ноготки накрашены.
Автобус тряхнуло на повороте, Горшенин не усидел и прислонился плечом к девушке — она посмотрела на него уже злобно:
— Такой здоровый, а бессовестный!..
— Извините, нечаянно.
— Все вы нечаянно.
Дура. Горшенин отвернулся от нее и поглядел на Кланю. Та в ответ ехидно улыбнулась: видно, заметила его неудачные попытки познакомиться.
— Кланя, дорогая, прибавь газку, опаздываю, — сказал Горшенин громко.
Кланя сразу оттаяла, кокетливо сощурила глаза. Красивые у нее глаза, как у Наташи, и добрая она, простая. Слишком простая и добрая, как курица. Горшенин показал ей фигу — пусть не надеется, — и Кланя опять погасла.
У «Высшей школы» Горшенин вышел и побежал в парк.
Его машина была на мойке, он поздоровался с Ольгой, своим диспетчером, попытался обнять ее и получил по рукам.
— Да они чистые, Оленька, — засмеялся Горшенин. — Руки друга всегда чистые и не причинят вреда.
— А пользы? — Ольга тоже смеялась. — Вот скажу Мишке, он тебе задаст перцу.
Горшенин выпятил грудь, упер в бока руки, свел к переносью густые брови — ладный, высокий, плечистый:
— Ну, сколько Мишек на меня надо?
Они опять рассмеялись, и тут подошел коротыш Мишка, муж Ольги. Узнав причину веселья, он вынул из комбинезона разводной ключ, погрозил им Горшенину и тоже засмеялся.
Они дружили давно, уже лет семь, поженились оба в один год и по праздникам ходили друг к другу в гости. Наташа тоже их любила и встречала как родных.
— Бугай, — сказал Мишка. — Некуда девать силушку-то.
— Девать-то есть куда, — сказал Горшенин, — да не хочется попусту.
— Вадька не болеет? — спросила Ольга.
— Здоровый. Новая воспитательница у них, предлагает познакомиться.
— Славный он парнишка.
— Парень всех мер. Куда мне сегодня, по прежнему маршруту?
— По прежнему, — сказала Ольга.
Горшенин получил путевку, осмотрел свою «Волгу», закусил в буфете и поехал на заправку.
Заправщица Нина Сенина ходила сердитая, на него даже не взглянула. Наверно, не выспалась или с мужем опять поругалась. Такая славная бабенка и вот уж который год мается с ним, алкашом. Любит, что ли? И как это так выходит: если один хорош, другой обязательно в чем-то гад.
Он заправил полный бак и поехал на автовокзал. Было жарко, даже душно, Горшенин опустил боковое стекло и слушал, как шуршат шины по блестящей под солнцем, только что политой улице.
У автовокзала его с ходу хотел взять лысый майор, который выбежал из очереди к нему навстречу, махая фуражкой. Горшенин объехал его, развернулся на пустой стоянке, притормозил. Майор подбежал запыхавшийся, сердитый:
— Не мог остановиться, бежал столько… уф-ф…
— Не положено на улице, есть стоянка.
— Скажи какой… уф-ф… правильный!.. А-а… солидный человек беги… уф-фа!
Горшенин коротко оглядел его. Штабник либо интендант, судя по погонам. Все они солидные. Побегал бы в строю, лысый черт, не задыхался бы так.
— Дальнобойщик? — спросил майор.
— Дальнобойщик.
— До Коломны. Трояк сверх счетчика твой. Сразу тыкает и покупает тебя.
— Нет. — Горшенин отвернулся и поглядел на толпящуюся очередь с мешками и чемоданами.
— Ты же до Коломны ездишь, — не отставал майор, — я же знаю! Сажай, а то номер запишу!
— Записывайте.
— И запишу! Взяли волю, хамы, и делают что хотят. П-подлецы.
Горшенин послал его к…… матери и вышел из машины.
Майор побежал в автовокзал жаловаться.
Горшенин прикинул терпеливую очередь, подошел ближе, разглядывая женщин. Впереди стояла чистенькая обиходная старушка с мешком, за ней сидела на чемодане кудрявая девушка с книжкой, — видно, не торопится, читает, даже не посмотрела на него, — за девушкой еще одна девушка или молодая женщина, очень красивая, сразу схватила его взгляд, улыбается дерзко и завлекательно, за ней пожилая беременная женщина, по одежде — сельская, потом старик у сундучка, подпоясанного бечевкой. Горшенин не стал дальше любопытствовать. Кудрявая с книжкой подождет, старушку с мешком, беременную женщину и старика надо взять. Ну и, конечно, эту девушку или молодку с призывным взглядом. Прохиндейка, должно быть, слишком смело глядит, но очень уж ладная. Как балерина.
— До Коломны четверо, — объявил Горшенин.
Девушка с книжкой сразу вскочила, подхватив чемодан:
— Ой, наконец-то!
— Не радуйтесь, вместо вас поедет старичок, — сказал Горшенин.
— Это почему же? Моя очередь, я и поеду!
— Нельзя, разобьемся.
— Это почему же?
— А потому, что, когда в машине две красивые девушки, я не знаю, на какую глядеть, и теряю управление.
— А ну вас!..
— Не ну, а подождите еще, поедет старик. Дедунь, тащи свой сундучок к машине. Уважать надо старших.
Горшенин взял у беременной женщины тяжеленный чемодан, подмигнул балерине: «Рядом со мной садитесь», — помог донести мешок старушке.
