— Хорошо!
Вы прекрасно говорите по-русски, — похвалил ее начальник, знавший от Олонкина это распространенное русское слово.
— У нас хороший учитель! — Умкэнеу с такой нежностью посмотрела на Першина, что никакого сомнения не оставалось в том, что девушка питала самые горячие чувства к русскому юноше.
Першин сказал несколько слов по-чукотски. Амундсен, конечно, не понял, но Умкэнеу, удаляясь от тангитанов, не сразу отвела лукавый и вместе с тем влюбленный взгляд от своего учителя.
Кагот вместе со всеми старался веселиться. Он тоже метал в мишень стрелы, гонял резиновый мяч по льду, но всякое мгновение чувствовал, что за ним, за каждым его движением, за каждым шагом, его дочери следят четыре пристальных глаза.
Кагот ждал гостей в кают-компании. Он сидел за большим обеденным столом. На металлическом подносе стоял чайник, три толстые фаянсовые кружки и оставшиеся от завтрака сдобные булочки. Айнану повели кататься на собаках на берег Ренне и Олонкин.
Кагот зачем-то взял с собой тетрадь, где записывал числа. Он снова начал их писать, пользовался каждой свободной минутой, чтобы заполнить еще столбец. Вечерами он уже не оставался в кают-компании, а, уложив Айнану, садился к своему маленькому столику и писал.
Сегодня перед приходом родичей он как раз начал новую страницу. Каждый раз, когда он оставлял позади уже написанное и приступал к чистой странице, надежда, что именно здесь и появится магическое конечное число, вспыхивала с новой силой.
Открылась дверь, и первым в кают-компанию вошел Таап. Быстро оглядев стены, он нашел портрет королевской четы и широко, как его учил знакомый русский поп, перекрестился и поклонился.
— Это не тангитанский бог, — сказал Кагот.
— А кто это? — удивленно спросил Таап.
— Это норвежский король.
— А, вроде русского Солнечного владыки…
Вошедший следом Нутэн озирался с изумлением и любопытством.
— Садитесь сюда. — Кагот хозяйским жестом показал на стулья.
Усевшись за стол, Таап еще раз осмотрелся, пристально взглянул на своего земляка и сказал:
— Здесь ты выглядишь как настоящий тангитан… Но если ты, вырядившись в одежду белого человека, решил, что стал другим, то сильно ошибаешься.
— Нет, я стал другим, Таап, — тихо ответил Кагот.
— Нельзя стать другим по собственному желанию и нельзя отречься от предназначения только потому, что тебе так захотелось…
Кагот встал и принялся разливать чай. Придвинув гостям кружки, сахар и булочки, он радушно произнес:
— Пейте чай, угощайтесь.
Таап с Нутэном отпили по глотку, надкусили булочки.
— А нет ли у тебя дурной огненной воды? — спросил Таап.
— Нет.
— Настоящие тангитаны всегда имеют большой запас этого напитка, — заметил Таап.
— Здешние тангитаны не такие, о каких ты говоришь. Они не торговцы.
— А кто же они?
— Путешественники и исследователи. Они изучают очертания берегов, движение ветра и морские течения. Кроме того, они собираются взобраться на вершину Земли.
— И тебя туда берут? — спросил Таап.
— Возможно, — уклончиво ответил Кагот.
— А ты, отрекаясь от предназначения, разве не боишься, что я могу наслать на тебя божественное наказание, смертоубийственный уйвэл? — помолчав, зловещим шёпотом спросил Таап.
— Не боюсь я твоего уйвэла, — с легкой улыбкой ответил Кагот.
Пораженный ответом, Таап несколько мгновений смотрел на Кагота.
— Как не боишься? Ты думаешь, о чем говоришь?
— Я говорю так, потому что знаю.
Таап насторожился:
— Что ты знаешь?
— Дело не в уйвэле… Дело в числах. В них и таится разгадка.
— В каких числах? Что ты говоришь? Ты, наверное, помутился разумом!
Таап не ожидал, что разговор с Каготом примет такой оборот, и был несколько растерян. Кагот глянул на него и с горечью в голосе произнес:
— Вот всегда так, как только человек подумал или поступил по-новому, непохоже. Так сразу о нем говорят — помутился разумом!
— То, что ты утверждаешь, свидетельствует об этом, — заметил Таап. — И как только тангитаны не догадались?
— Они и научили меня числам, — с улыбкой ответил Кагот. — Вскорости, наверное, начну различать следы человеческой речи на бумаге.
Все вы тут посходили с ума! — воскликнул Таап. — Там, в нищем становище на берегу, учатся, здесь тоже, в Уэлене собирают детишек и гонят в большой деревянный дом на учение! Нет, все помутились разумом!
— Это ёщё неизвестно, у кого муть в разуме, — спокойно ответил Кагот и раскрыл лежащую рядом с ним тетрадь. — Вот гляди!
Таап настороженно склонился над тетрадью.
— Что это?
— Это числа! — с гордостью ответил Кагот. — Мои числа! Это я их написал. И пишу каждый день, каждое свободное мгновение.
— Но зачем тебе все это?
— Я думаю найти предел, последнее число, — ответил Кагот. — И тогда, я думаю, все станет ясно. Все станет на свои места, просветлеет.
— Это выше моего понимания, — прошептал Таап, еще раз взглянув на числа.
— Я тоже поначалу не понимал, — сказал Кагот. — Но теперь, когда я пишу, я чувствую, как что-то большое растёт у меня в груди. Иногда кажется, что вот-вот моя грудь разорвется.
— Послушай, Кагот! — Голос Таапа зазвенел от волнения. — Эти в тебя вселился злой и беспокойный дух белого человека. Вспомни, ты раньше был совсем не таким!
Кагот улыбнулся в ответ.
— Нет, я всегда был таким. Только вы этого не видели, не замечали. Правда, я и сам не подозревал многого в себе…
Пробили большие корабельные часы, и от их звона Таап и Нутэн вздрогнули.
— Пейте чай, — еще раз сказал Кагот. — И сахар, и чай, и эти булочки — это мною заработанное. Не стесняйтесь.
Таап допил почти остывший чай и попросил налить вторую кружку. Его примеру последовал Нутэн.
— Значит, ты не боишься моего уйвэла? — задумчиво проговорил Таап.
— Не боюсь, — ответил Кагот.
— У тебя здесь есть какая-то защита? Оружие?
– Вот она, моя защита! — Кагот показал на тетрадь.
— Разве в них есть сила? — удивился Таап.
— В них такая сила, — медленно, значительно произнес Кагот — в них такое могущество, какое тебе и не снилось!
Таап с опаской поглядел на тетрадь и отодвинулся от нее.
В кают-компании воцарилась тишина. Слышно было лишь, как тикали большие корабельные часы да изредка с верхней палубы доносился скрип шагов вахтенного.
— Послушай, Кагот, — снова заговорил Таап. — Раз ты окончательно решил порвать с прежней жизнью, пожалей хоть дочь!
— Нет, не могу отдать и дочь свою, — мотнул головой Кагот. — В молодые годы я верил во многое, что оказалось ложным. Не хочу, чтобы это было судьбой моей дочери. Вот ты говорил об уйвэле. Вы же помните, что вначале я верил во все это, но когда надо было защитить жизнь моей любимой женщины, боги отвернулись от меня, не вняли моей мольбе…
— Айнана принадлежит не только тебе, но и всему нашему роду, — напомнил Таап. — Она должна вернуться, вырасти и продолжить наш род.
— Она никогда не вернется к вам, — твердо ответил Кагот. — Это моя дочь, единственная живая связь с ушедшей навсегда Вааль.
— Ты идешь против наших исконных законов, — медленно проговорил Таап, — против установлений, на которых держится жизнь.
— Жизнь держится на другом, — возразил Кагот.
— Если ты знаешь, то скажи на чем, — с вызовом произнес. Таап. — Мы тебя слушаем.
— Я еще не знаю конечную истину, — помедлил с ответом Кагот. — Я еще не нашел… Но чую — она в числах.
— Как же ты собираешься жить дальше, если ты и от нас ушел, и к другой жизни не пришел? Так и будешь бродить, как заблудившийся в тумане путник?
— Нет, я не заблудившийся, — покачал головой Кагот. — У меня впереди светит огонек, и я к нему иду.
— И долго собираешься идти? — теряя терпение, сердито спросил Таап.
— Не знаю, — ответил Кагот. — Это такое дело: истина может открыться сегодня или завтра, а может быть, на это уйдет вся моя жизнь.
— Так и умрешь, не постигнув истины…
— Кто-нибудь продолжит мое дело, — с надеждой в голосе произнес Кагот. — Может быть, Айнана…
— Не впутывай девочку в свое сумасшествие — воскликнул Таап.
— Если вы пришли меня уговорить, то это напрасный труд, зря только теряете время и силы, — спокойно ответил Кагот и снова улыбнулся. — И Айнану я ни за что вам не отдам! Умру, но не, отдам!
Таап встал, гневно отодвинув от себя кружку с чаем. Следом за ним поднялся Нутэн.
Прежде чем захлопнуть за собой дверь, Таап обернулся и зловеще прошептал:
— Ну уж ее-то, девочку, никакие числа не защитят от моего уйвэла!
Кагот прислушивался к их шагам, удаляющимся от кают-компайии к трапу. Взглянув в иллюминатор, он увидел, как родичи спустились на лед и направились к берегу, к чернеющим там трем ярангам. Становище в хорошую погоду отлично просматривалось из широкого углового иллюминатора.