Юрий Рытхэу - Магические числа

Однако Сундбек, который питал особую любовь к девочке, принес тоненькую золотую цепочку, заменив ею оленью жилу. Кроме того, по просьбе Кагота на оборотной стороне портрета он вырезал: Мери-Айнана Кагот.

Привычной тропой Кагот поднялся к яранге Каляны и еще издали услышал монотонное повторение каких-то непонятных слов. Похоже, что учитель снова читал стихи.

Войдя в чоттагин, Кагот поразился необыкновенному свету, который никак не мог дать горящий костер. Подняв голову, он увидел вставленную в крышу из моржовой кожи раму со стеклом.

— Амын етти! — радушно поздоровался учитель и, взяв небольшой колокольчик, позвонил, объявляя: — Перерыв!

Среди учеников Кагот на этот раз почему-то не увидел Умкэнеу.

Другая ученица, Каляна, тоже занималась своим делом — шила.

Ребятишки, обрадованные перерывом, выбежали из яранги на волю. Кагот оглядел окошко в крыше и одобрительно произнес:

— Хорошо получилось.

— А ты знаешь, Кагот, кто это придумал? — спросил Першин. — Умкэнеу! Сначала она хотела вставить сюда старый плащ из моржовых кишок, а потом говорит: а почему бы не попросить у корабельных тангитанов кусок настоящего стекла? Когда я объяснил Сундбеку, что мне нужно, он за полчаса изготовил это окошко. А вставить его сюда уже было нетрудно.

— Издали теперь наша яранга как тангитанский корабль, — сказала Каляна, оставляя шитье и принимаясь готовить полагающееся угощение. — И флаг есть, а вот теперь еще и стеклянный глаз. Скоро машину поставит наш учитель.

— Теперь ждать осталось не так много, — весело сказал Першин. — Время повернуло на весну. Уйдут льды, и сюда прибудет пароход. А твои земляки, Кагот, уехали…

— Уехали? — переспросил Кагот. Он и вправду заметил, что в том месте, где были привязаны собаки, пусто. — А может быть, они к оленным людям на время поехали?

— Да нет, — сказал Першин, — вроде бы насовсем. Накануне всю ночь камлали у Гаймисина. Выставили всех из яранги, только к утру позволили вернуться.

— Не иначе как пытались наслать уйвэл на меня или на девочку, — заметил Кагот. — Но я перехитрил их…

— Каким образом? — спросил Першин.

— Переменил имя дочери на другое, тангитанское. Теперь ее зовут Мери.

— По-русски значит Маша, Мария.

— А сам я показал им свою тетрадь с числами, и они, похоже, отстали от меня…

— Все пишешь числа, Кагот? — с удивлением спросил Першин.

— Пишу, — ответил Кагот с воодушевлением. — Только времени нет. Если б не работа на камбузе, только и делал бы-писал числа и наконец поймал бы его!

— Кого?

— Большое конечное число!

Першин некоторое время молчал, размышляя о чем-то своем, потом осторожно начал:

— Знаешь, Кагот, этой самой математикой, вычислениями, люди на земле занимаются испокон веков. Многие тысячи лет. И все они, эти могущественные разумом люди, пришли к выводу: не существует конечного большого числа!

— Они его просто не чуяли, — спокойно ответил Кагот.

— Как это — не чуяли? — удивился Першин.

— У них не было ощущения, что это число рядом, вот-вот попадется. Иначе они не бросили бы вычисления.

Кагот говорил убежденно, с таким видом, словно он был заранее готов к возражениям. Это так и было на самом деле. Теперь почему-то каждый считал своим долгом предостеречь его о тщетности попыток найти конечное большое число, и Кагот начал понимать, что самое лучшее — не выставлять напоказ свою работу, а производить ее в уединении. Иногда он это делал даже в ущерб своим поварским обязанностям, предпочитая готовить кушанья, которые не требовали много времени.

— Если бы в числах не было никакой силы, Таап не поспешил бы отсюда, — сказал Кагот, стараясь перевести разговор на другое.

— А как дела с постижением грамоты? — спросил Першин.

— Каникулы у нас, — ответил Кагот. — Так полагается… Однако я вижу, что и у вас взрослые больше не учатся?

— Пока не учатся, — каким-то безразличным тоном ответил Першив.

— Тоже каникулы? — с сочувствием спросил Кагот.

— Учитель у нас сильно полюбил Умкэнеу, — вдруг сообщила из своего угла Каляна.

— Какомэй! — не сдержал возгласа удивления Кагот. — Вот не ожидал такого!

— Да и никто не ожидал, — вздохнула Каляна, разговаривая так, словно Першина не было в чоттагине. — Все думали, девочка молоденькая, а оказалось — уже созрела для любви.

— Это так? — обратился Кагот к Першину.

Учитель молча кивнул.

— Жениться собираетесь?

— Я бы женился на ней, — смущенно признался Першин да все думаю: может быть, она еще несовершеннолетняя?

— Это что такое? — не понял Кагот.

— Может быть, она еще слишком молода для семейной жизни? — объяснил Першин. — Кстати, не знаешь ли, сколько ей лет? Мы тут пытались сосчитать, и получается что-то между пятнадцатью и семнадцатью годами.

— А зачем считать года? — спросил Кагот.

— Чтобы знать — созрела ли она для замужества, — пояснила Каляна. — Не понимаю только, при чем тут года. Главное ведь, если женщина пожелала мужчину. Да и внешним видом она далеко не девочка.

— Тогда почему вы медлите? — спросил Кагот.

— Все же думаю немного подождать, — неуверенно ответил Першин.

За стенами яранги послышался смех, шум, и в сопровождении ребятишек в чоттагин ввалилась Умкэнеу. Она шумно поздоровалась с Каготом и взялась за чашку со свежим чаем.

За то короткое время, пока Кагот не видел ее, девушка разительно переменилась. Теперь это была совершенно определенно молодая женщина, прекрасная, цветущая, и непонятной становилась медлительность и нерешительность русского учителя, который, вместо того чтобы жениться, занялся подсчетами прожитых девушкой лёт.

Умкэнеу подошла к засмущавшемуся учителю и сказала, гордо поглядывая на Кагота:

— Алексей! Поцелуй меня по-русски, как ты вчера делал!

— Ну, Умкэнеу! — с укором произнес Першин. — Кто целуется на людях? Хорошая девушка должна стыдиться этого.

— А я не стыжусь! — громко заявила Умкэнеу. — Я горжусь! Мне очень нравится русский поцелуй.

Бедный Першин покраснел.

— О, Умкэнеу!

— Ну ладно, не целуй, — пожалела его девушка. — Мы еще раз сосчитали с родителями мои года, получается теперь шестнадцать с половиной. А если прибавить и будущий, то к восемнадцати подойдет.

Усевшись рядом с Першиным, напротив Кагота, Умкэнеу показала на окошко в крыше яранги и сказала:

— Это я придумала. А когда Алексей переедет в мою ярангу, мы там поставим два окна… И флаг перенесем.

Кагот слушал и дивился твердости и решительности характера Умкэнеу. Она совсем не походила на скромных, застенчивых чукотских девушек. Очевидно, во многом это объяснялось тем, что она, по существу, одна вела хозяйство в отцовской яранге. Ей случалось не только самой ездить на собаках, но и ставить капканы и ходить на морскую охоту, если Амос по каким-либо причинам не мог выйти на лед. Умкэнеу рисовала будущую жизнь, а Першин покорно и молча слушал и только кивал, если девушка обращалась за подтверждением.

— Когда здесь построят культбазу, мы переселимся в настоящий большой деревянный дом с большими окнами. Алексей говорит, что такой дом будет больше, чем тангитанский корабль. Рядом будут стоять баня и больница. В бане будем мыться… Если мыться часто, то можно побелеть, верно, Алексей?

На этот раз учитель засомневался и сказал:

— Да нет, если цвет кожи темный, то его уже не отмыть…

— Тогда зачем часто мыться? — с недоумением спросила Умкэнеу. — Можно и пореже… Здесь откроют большую лавку, и товаров в ней будет больше, чем на тангитанском корабле… Верно, Алексей?

Першин молча кивнул.

— И товары там можно будет покупать дешево, почти что даром, потому что власть бедных и сами бедные будут торговать…

— А откуда бедный возьмет товар? — спросил Кагот.

— У богатых возьмет! — решительно ответила Умкэнеу, — У твоих же тангитанов!

— Как это так? — удивился Кагот.

— Умкэнеу! — На этот раз голос Першина зазвучал строго. — Я тебе такого не говорил!

— Ну хорошо, — согласилась девушка. — Это я Сама придумала. Потому что где мы возьмем товар, если кругом нас нет богатых? Одна надежда только на этих, которые на норвежском корабле…

— Товар привезут на пароходе, — сказал Першин. — Из Владивостока или Петропавловска, что на Камчатке.

— А потом, когда мы здесь выучим всех и вылечим всех больных, отправимся в Россию, в тангитанскую землю, в Петроград… Кагот, ты был в Петрограде?

— Не был, — ответил Кагот. — Я был только в Номе и Сиэтле.

— Правда, Петроград лучше, чём Ном или Сиэтл?

— Лучше, — ответил Першин.

— Там стоят дома, поставленные друг на друга, между ними ездят повозки на колесах, и вместо собак их тянут машины с дымом и грохотом. В Петрограде живет Ленин, вождь большевиков и революционеров. Алексей, мы пойдем к нему в гости?