Александр Лозневой - Крепость Магнитная

Поезд остановился у деревянного вокзала. В небе стояло майское солнце, было душно. Отпускник, выйдя из вагона, взглянул еще раз на медлительного, бровастого спутника и направился домой, в Березки. Он видел, как приезжего встретил какой-то мужчина, повел к отливающей черным лаком автомашине ЗИМ. Таких машин в городе было две: одна у председателя горисполкома, другая — у директора комбината. Ясно было одно — из Москвы прибыл ответственный товарищ, и его нельзя было не встретить.

Вечером начальник горнорудного управления, или, как его величали, комендант горы Магнитной, услышав телефонный звонок, снял трубку. Говорил директор завода:

— С приездом, Василий Никитич! — начал он. — Извини, что, не дав отдохнуть, приглашаю тебя на совещание. С корабля, как говорят, на бал. Да и как иначе?.. Кстати, сколько у тебя еще осталось… четыре дня? Ничего, за нами не пропадет. Как вообще отдохнул… Нормально? Ну и прекрасно! Сам вот собираюсь, да, видать, до осени не смогу: столько дел!

Погода была теплая, солнечная, и Василий Никитич не стал вызывать машину, не спеша, зашагал к трамваю. Уехать сразу не удалось, и он, топчась на остановке, рассматривал отсюда, снизу, свое огромное горное хозяйство. Над карьером неожиданно поднялась желтая пыль, донеслись взрывы. На одном из горизонтов остановился железнодорожный состав, началась погрузка. Даже отсюда, со стороны, угадывалась четкая работа экскаваторщика.

— Молодец Галушков! Такого мастера поискать.

Василий Никитич подъехал к заводоуправлению без десяти минут шесть. Вечерело. Когда поднялся на третий этаж и подошел к приемной, там уже было полно народу. Это в основном начальники цехов и служб, коллеги по работе, старые знакомые. Завязался разговор о юге. Одни вежливо поздравляли коменданта горы с возвращением, другие — по-мальчишески, бесцеремонно трясли руки, хлопали по спине.

Открылась дверь директорского кабинета и всех попросили заходить. По традиции здесь у каждого было свое, постоянное место, и никто не имел права занять его. Василий Никитич присел на давно знакомый, скрипучий стул, стоявший чуть правее директорского кресла, и вдруг увидел того молчаливого, бровастого человека, с которым ехал из Москвы в одном вагоне. Широкий, мощный, в сапогах сорок пятого размера, он втиснулся в дверь как-то боком, присел на стуле слева от директора и еще более нахмурился, смотря в пол.

Выждав, пока все рассядутся, директор поднялся и сказал:

— Разрешите представить вновь прибывшего главного инженера завода Григория Ивановича Носова… Сам — уралец. Учился в Томске, последнее время работал в Кузнецке… Прошу, как говорится, любить и жаловать.

Совещание затянулось. Говорили об угрозе невыполнения плана, о неполном использовании техники, о том, что там, где можно применить технику, руководители некоторых цехов делают упор на ручной труд. Дошло до того, что один из мастеров отверг пушку Брозиуса и заставил рабочих заделывать летку по-дедовски, вручную.

Главный инженер внимательно слушал выступающих, изредка что-то записывал в блокнот, но за все эти полтора часа резких стычек и споров, нападений и оправданий не сказал ни слова.

Совещание кончилось. Расходясь, некоторые думали, что после такого разгона главный инженер непременно спустится на низы, станет докапываться, почему плохо используется новая техника: новички всегда начинают с недостатков! А поскольку это так, то не следует ли заранее все обмозговать и предъявить ему контртребования? Заострить отдельные проблемы — в цехах есть немало такого, на что прежде всего надо обратить внимание. Пусть подумает, на то и главный! Иные же просто боялись такого визитера, чего доброго, застанет врасплох, обнажит все промахи и неудачи — оправдывайся потом. И в душе молили бога, чтобы этот суровый человек, облеченный властью, сперва побывал у кого-то другого, а за это время, глядишь, то, се удастся провернуть, подчистить, подкрасить…

О новой встрече с главным инженером думал и начальник горнорудного управления Василий Никитич Котов. Он представлял себе эту встречу не в кабинете, а непосредственно на горе, в разрезах и горизонтах, там, где днем и ночью гремят взрывы, ползут по террасам поезда-рудовозы; где ни на минуту не умолкает дробильная фабрика, лязгают транспортеры, плещет вода. Хотелось показать главному узкие места, где нужна свежая инженерная мысль, деловой совет, согласие поставить эксперимент, рискнуть в целях увеличения производительности труда. Да мало ли о чем можно потолковать на месте! Хотелось, к тому же, приглядеться к новому человеку, узнать его поближе. А начать хотя бы с того, как они почти трое суток ехали в одном вагоне, курили, стоя у окна, но так и не нашли что сказать друг другу.

Василий Никитич полагал, что главный инженер Носов прежде всего побывает на руднике, у самых истоков производства. Но тот не появлялся. Судил, видимо, по сводкам и рапортам, по тому, с каким пафосом писала о руднике газета. Дела у горняков действительно шли неплохо. Это, надо полагать, и успокаивало его: когда человек здоров, ему врач не нужен. Однако и здоровая, полнокровная жизнь порой имеет какие-то свои слабости, недомогания, если не сказать «болезни». На отдельных участках не ладилось с механизацией, особенно с автоматикой. В общем, горнякам было о чем поговорить с главным инженером, откровенно признаться ему в своих недоработках, изложить новые замыслы, намерения…

Григорий Иванович и сам не раз поглядывал на тропку, которая начиналась у его дома в Березках и вела на гору, не один раз собирался побывать у горняков, обойти хозяйство, выслушать претензии, а заодно взобраться на самую вершину Атач и хоть немного подышать горным воздухом!

Но каждый раз, как нарочно, в пику этим желаниям, появлялась весьма важная, срочная работа, которая наваливалась, как медведь: не выполни сегодня, завтра возрастет вдвое, вчетверо, захлестнет, задушит… Знал: приезжающие в город, особенно металлурги, прежде всего считают своим долгом побывать, на Магнитной. А он, главный инженер завода, никак не может выкроить два-три часа времени.

Брался за карандаш, подсчитывал, намечал, но едва начинался день, как опять принимался за самое важное, подсказанное ходом событий, делал то, чего нельзя было отложить до завтра.

И не случайно главный инженер начал свою практическую деятельность с мартеновского цеха. Мартен лихорадило, и он не мог примириться с этим, готов был сразу взять быка за рога — вникнуть в производство, вскрыть причины отставания, найти истоки свежих сил, выяснить скрытые резервы. Начал со сталеплавильщиков еще и потому, что эту сторону производства знал гораздо лучше: варить сталь — его увлечение с молодости, более того, как понимал сейчас, — его призвание.

Столько лет это призвание держало его в своих цепких руках, вело к новым познаниям, к накоплению опыта. Доверчиво, смело шагал он вперед за своей мечтой. Шел через невероятные физические и духовные испытания, дерзал, не боясь того, что задуманное может не получиться, что, не достигнув цели, придется начинать все сначала. Мечта варить сталь еще в двадцатые годы осветила ему путь в будущее, вывела его, аспиранта, из канцелярской тишины, повернула лицом к огню, к грому. Юноша с высшим образованием и хваткой ученого смело встал тогда к мартеновской печи на старом Белорецком заводе. Ни коптящие языки пламени, ни жара, когда рубаха всю смену не отстает от тела, — ничто не могло помешать ему освоить секрет сталеварения.

Совсем молодым стал он начальником мартеновского цеха и сделал этот цех передовым. Это было в Кузнецке. Многое роднило его с этим цехом, с заводом, с самим городом. Нелегким было расставание, но сам академик Бардин благословил его на большой полет, увидя в нем незаурядные способности руководителя.

И вот он пришел в мартеновский цех нового большого завода, где многое совсем не так, как в Кузнецке. С минуту стоял буквально ошарашенный вставшей перед ним неприглядной картиной. На площадке — грязь, мусор, груды металлолома, обломки бетонных плит, бревен, кирпича… Весь этот хлам, видать, скопился не за один год и теперь портил вид, мешал двигаться, казался бельмом на глазу.

Бросив в сердцах папиросу, попросил вызвать начальника цеха.

Минут через пятнадцать, старательно обходя бугры, ямы, завалы кирпича и камня, начальник явился:

— Что вы хотите? — независимо, с гонорком спросил он.

— Хотел узнать, кто отвечает за порядок…

— Какой порядок? Ах, да, вы, наверное, насчет чистоты. Цех, конечно, но у нас, понимаете, не хватает… А вы собственно кто такой?

— Носов, главный инженер.

— Извините, не знал. — Мы, конечно, примем меры, хотя должен вам сказать, все это мартышкин труд — опять загадят. Вы человек новый и, наверное, не знаете специфики. Мартен — это не парк культуры и отдыха. Так что…