— Ой, Ваня!
— Здравствуйте, — сказал тоже оторопевший Иван Григорьевич, безуспешно стараясь отвести глаза от точеных, поблескивающих капельками воды плеч девушки, от ее высокой груди, раздвоенной сверху клинышком загара, плотно обтянутой влажной тканью рубашки.
Клавдия еще что-то сказала, но Торопчин не расслышал слов, потому что вверху, над кустарниками, прошумел мотоцикл Бубенцова. Забормотал деловито:
— Ну, да и я… Вода, наверное, теплая?
— Не сказать. Родники здесь. Сверху-то хорошо, а как поглубже…
Тут только девушка заметила свою кофточку, лежащую на траве. Краска смущения залила у нее даже плечи. Она поспешно скрестила руки на груди.
— Ой!
— Ничего, Клаша, я сейчас уйду.
Однако, вместо того чтобы уйти, Иван Григорьевич подошел поближе.
— Ну что ты, право, какая-то… Дай хоть взглянуть на тебя напоследок. Хороша ты сейчас очень, Клаша.
— Только сейчас разглядел?
Однако вырвавшаяся от всего сердца похвала Торопчина несколько успокоила Клавдию. А то, что Клавдия сейчас была особенно хороша, она и сама это чувствовала. Никогда еще, пожалуй, так не смотрел на нее любимый ею человек. Подчас это даже сердило Клавдию: всегда Ваня озабоченный, все думает о чем-то, будто не молодой или хворый. А сейчас…
Девушка с бессознательным кокетством, выгнув упругий стан, вскинула руки, закручивая косу в жгут. Задорно улыбнулась.
— Напоследок, говоришь? Или другая приглянулась?
— Брось! — искренне возмутился Иван Григорьевич, — Других для меня нет! И вообще… Не хочу я, чтобы ты уезжала. Слышишь, Клавдия?
— Вон как! А чего хочешь?
— Клаша…
Торопчин подшагнул еще. Теперь уже совсем близко были чуть затуманившиеся глаза девушки, ее полураскрытые в улыбке губы, и вся она — освеженная купаньем, окрашенная волнением. «И чего ты ждешь?» — мелькнула в голове Ивана Григорьевича мысль и сразу же передалась Клавдии. Девушка медленно опустила руки, отвела взгляд, глубоко передохнула. А сердце заколотилось так, что заглушило даже, как показалось Клавдии, неумолчное щебетанье птиц по кустарникам.
— Сам ведь ты, Ваня… мне посоветовал.
— Значит, дурак был! — не на шутку озлился сам на себя Торопчин. Какой же нелепой показалась ему вдруг мысль о расставанье! Так и сказал: — Не могу я больше жить без тебя, Клаша! Честное слово, не могу. Все время думаю — уедешь ты и вдруг…
— Что — вдруг? — Клавдия вновь уже с беспокойством вскинула на Торопчина глаза.
— Уедешь… и не вернешься. Забудешь или…
— Ваня!
Прохладные после купанья руки Клавдии порывисто обвились вокруг шеи Ивана Григорьевича. Вплотную приблизились к его лицу глаза девушки, ее жарко шепчущие губы:
— Родной ты мой! Ведь и я тебя ждать устала…
3
Долог летний день, да коротка неделя. А месяц мелькнет, и не заметишь. Как будто совсем недавно встретились, даже наговориться не успели и вот…
До железной дороги Иван Григорьевич Торопчин ехал на тележке с Николаем и Клавдией Шаталовыми, а домой возвращался один, пешком. Клавдию умчал к Тамбову поезд, остановившийся как бы специально для нее на две минуты. На крохотном степном полустанке, пристроившемся к огромному элеватору, больше пассажиров не оказалось. А Николая Иван Григорьевич отправил в район за кинопередвижкой. Еще утром позвонили из райкома и сообщили, что получена новая хорошая картина «Адмирал Нахимов».
Один, неторопливо и размеренно, походкой уравновешенного, очень довольного жизнью человека шагал Иван Григорьевич по полям, лугам и рощам. Шел и напевал негромко, но настойчиво один и тот же сочиненный им самим и тут же уложенный в нехитрый мотивчик куплет:
Адмирал Нахимов — бравый адмирал!
Адмирал Нахимов с турком воевал.
Русского солдата знает целый мир.
Адмирал Нахимов турку победил!
Очень понравился Ивану Григорьевичу этот несложный куплетик, непонятно по какой причине сложившийся в голове. Ведь совсем не об адмирале Нахимове размышлял Торопчин, шагая со станции домой, а вот поди ж ты:
…Адмирал Нахимов — бравый адмирал!..
Как будто и веселого ничего не произошло за эти последние дни в жизни Ивана Григорьевича. И с Бубенцовым хотя и не ссорились, но зря, пожалуй, говорится, что «худой мир лучше доброй ссоры». Хорошая ссора — она иногда просто освежает отношения, а главное, вносит ясность. А «худой мир» — это что-то вроде стариковского, махорочного кашля. И болезни нет, а жить человеку и самому скучно и другим неинтересно слушать, как часами кашляет и брюзжит от кашля старичок.
…Адмирал Нахимов с турком воевал…
И Клавдия уехала. Наверно, месяца четыре теперь не увидится Иван Григорьевич с девушкой. А ведь как дорога она ему стала, особенно за последние дни, когда перед самой разлукой поняли вдруг оба, что жить одному без другого просто глупо и неинтересно. Как в последний, раз перед разлукой обняла Клаша у вагона Ивана Григорьевича гибкими и сильными, горячими руками, как прижалась к нему, доверяя и отдавая всю себя безраздельно! Даже случайно наблюдавший с тормозной площадки сцену прощанья кондуктор крякнул и сказал одобрительно:
— Вот, братцы, как у нас!
Но ведь ласковая Клавдия уехала, а папаша ее остался под боком. Неласковый к Торопчину папаша — это Иван Григорьевич теперь знал твердо. От такого папаши, кроме пакостей, ничего не жди. Чего же тут веселого?
…Русского солдата знает целый мир…
И в райком вот-вот вызовут для объяснений. Недаром ведь Матвеев собрал кое-какой «материален». Даже то, что Торопчин приходил «спаивать» Бубенцова, в райкоме знали. И то, что он резко поспорил на собрании правления колхоза с председателем и завхозом, Матвееву кто-то сообщил на другой же день. Нет, не без «добрых людей» свет. А повздорил с Бубенцовым и Кочетковым Иван Григорьевич из-за того, что поставили они на правлении вопрос о взимании через народный суд задолженности с соседей-колхозов и некоторых учреждений района. И еще по двум членам правления излишне резкое выступление, Торопчина пришлось рикошетом. Ведь формально, может быть, они, а не секретарь партийной организации, были правы. Да какое дело Бубенцову и тем, кто его поддерживал, до того, что колхозникам «Светлого пути» или имени Шверника сейчас очень трудно вернуть долг. А разве «Заре» легко живется? Ну, а в постановлении правительства прямо говорится…
Да, может второй секретарь райкома Петр Петрович Матвеев «пришить» непокорному руководителю низовой партийной организации и такое нарушение. Но…
…Адмирал Нахимов турку победил…
Бодро и весело шагает Иван Григорьевич по полям и перелескам. Иногда заводит его утоптанная до глянцевитости стежка в поросшую по склонам дубнячком и орешником балочку, иногда выносит на гребень покатой, растянувшейся на километры степной волны, откуда далеко видны разостланные до самого горизонта всех оттенков зелени поля.
Кое-где работают люди, большинство женщины. Вышли звенья на первую прополку и подкормку проса, шаровку сахарной свеклы, табака и подсолнечника. Вдоль опушки молодого, видно, посаженного в годы войны и не набравшего еще силу леска пасется колхозное стадо.
«Ага, обретает животинка упитанность. Хорошо!» — одобрил про себя Иван Григорьевич, глазом специалиста, окидывая коров и телок. Приметил и быка, коротконогого, с толстой обвислой шеей, угрюмого. «А производитель-то неказист. Не чета нашему Танкисту. Видать, перемешанных кровей».
Дальше шагает Иван Григорьевич. И очень вольготно дышится ему. Да на самом-то деле, чего он будет бояться, раз совесть чиста!
…Адмирал Нахимов — бравый адмирал!
Адмирал Нахимов с турком воевал…
Ничуть не испортил настроения и дождик, неожиданно пролившийся из совершенно непохожего на тучу куцего облачка. Торопчин подлез под составленные шатром у дороги плетеные щиты и, закурив, дружелюбно посматривал на то, как блестит и искрится в солнечных лучах частая водяная сеточка. И, даже не дождавшись окончания дождя, вылез из-под укрытия и зашагал дальше.
Вот и не верь после этого в предчувствия!
Чувствовал, ну наверняка предвидел «духовным оком» Иван Григорьевич Торопчин, что ожидает его в этот день большая радость. Что встретит он сегодня человека, который разом разрешит многие его сомнения. Дорогого человека встретит — друга. Хоть и не раскидывал карты, а угадал, «на чем сердце успокоится».
Торопчин уже вступил во «владения» своего колхоза, когда его нагнал изрядно потрепанный и потерявший воинственный вид и окраску плосконосый автомобильчик — «жук на колесиках», как прозвали эту машину ребятишки.
Услышав сзади озабоченное урчание, Иван Григорьевич сошел с дороги и оглянулся. Оглянулся и не поверил своим глазам.
