— Когда?
— Кто?
— Как?
Со всех сторон полетели обычные вопросы. Чарынские лесорубы, уходящие на работу задолго до открытия магазина, еще не слышали о краже. Плотной толпой окружив майора, начали выспрашивать подробности.
Субботин только руками разводил:
— Кто воровал — адреса не оставил. Когда воровал — сказать могу с точностью до одних суток. Что украли — выявится после ревизии. Завмаг заявила сначала, что в кассе было тысяча шестьсот рублей. Теперь утверждает, будто под бумагой на прилавке еще две тысячи были спрятаны, их тоже нету. Ну а что касается подозрений — это вам лучше знать. Мне подсказать должны, не я вам…
И сразу наступило молчание, насыщенное желанием говорить, через силу удерживаемым. Удерживало присутствие тех, кого всем хотелось заподозрить в преступлении.
Майор понял это.
— Мы предполагаем, что кражу совершили или сашковские, видя, что продавщица пришла в поселок, и зная, сколько она там пробудет, либо кто-то из жителей Чарыни. Скажем, я или Латышев никак не могли знать, когда завмага не будет дома…
Ему не очень поверили: крутит, гнет свою линию. На черта бы он сюда зря поехал? Но майор заставил поверить в безобидность своего приезда на Лужню:
— Ты, как всегда, на перекладных, Латышев? — спросил он инженера.
— Как всегда.
— А когда назад думаешь?
— Сегодня, Сергей Степанович, сегодня!
— Так мы, может, махнем вместе? На вашем коне до Сашкова, а там наш «козел». Места в машине на всех хватит. И на санях вчетвером поместимся. Вас двое и нас двое. Остальные наши пешком подались в Сашково.
Это уже походило на правду: три километра от Чарыни до Лужни — не десять до Сашкова. За лошадкой милиция пожаловала на участок, вот что!
И сразу все лишние заторопились в дорогу, обещавшую быть такой короткой за разговорами о происшедшем, за судами и пересудами. В общежитии остались только хозяева, да Латышев, да начальник милиции с начальником отделения уголовного розыска.
— Я думал, — сказал Латышев, — за нашими ребятами. Прямо ты мне своим приездом торжество испортил, Сергей Степанович! Премии, благодарности — и вдруг милиция!
— Говорю, хоть форму не надевай! У меня, брат, теща первое время все за сердце хваталась. Откроет дверь — и чуть не в обморок. Так я, как с дежурства иду, ведро с водой захватывал. Специально жена под лестницей ставила. А я с ним до колонки, благо недалеко, и только тогда домой. Ну вот — не верит!.. Так кому премии выдавал?
— Премию — вот, товарищу Усачеву. Нашему активисту, — широким жестом показал Латышев на Бориса. — А благодарность — бригадиру Шугину… Шугину, понимаете?..
— На минуточку… — неожиданно тронул майора за рукав шинели Никанор Коньков и потянул в дальний — от смежной со второй половиной стены — угол. Приглушив голос, пугливо посматривая на дверь, сказал:
— Могли знать некоторые, что ушла Клавка, — он переступил с ноги на ногу. — К примеру — Витька Шугин. Он мог.
— А почему вы так думаете? У него друзья есть в Чарыни?
Коньков замялся. Спрятал руки в карманы ватных брюк, вытащил сразу же, словно не находя для них места.
— Кто его знает?.. Мальчонка Катёхи Семиткиной прибегал вчерась из Чарыни, бельишко у меня унес постирать. Клавка уже ушедши была тогда.
— А вы откуда об этом знаете?
— Так я… от Мишки же Катёхиного… — почему-то смутился Коньков.
— Допустим, — кивнул майор. — А Шугин?
— Мальчонка, товарищ начальник, сбрехнуть мог. Ему рта не закроешь…
— А зачем закрывать? — удивился Субботин, стараясь встретить ускользающий взгляд Конькова. — Так вы предполагаете, что мальчик прибежал специально, сказать Шугину, что продавщица ушла в Сашково?
Коньков совсем растерялся. Теперь он не прятал взгляда, а испуганно, во все глаза, смотрел на майора.
— Зачем специально, по глупости если только. Шугин, товарищ начальник, быдто собирался в Чарынь.
— Он вам говорил об этом?
— Я, товарищ начальник, до них не касаюсь. Хоть кого спросите!
— Но почему вы утверждаете, что Шугин собирался в Чарынь?
Коньков тяжело вздохнул, снова заметался по сторонам его взгляд. Надо было отвечать, черт его сунул начать этот разговор! Связался с милицией на свою голову.
— Быдто он пошел в ту сторону… Вы бы, товарищ начальник, обыск сделали. Деньги он не должен еще спустить — три тыщи шестьсот! Только вы не говорите, что Коньков…
— Обыск, товарищ Коньков, так просто не производится, по вашему или моему желанию. Для этого нужна санкция прокурора. Но с вами мы, возможно, еще побеседуем. Если понадобится. Ну, а ссылаться на вас при разговоре с Шугиным мне, собственно, не из-за чего. Можете не волноваться.
— Я не волнуюсь. Ребята они такие… Жулье, товарищ начальник!
— Ничего не случится! — майор ободряюще кивнул и повернулся к ожидавшему конца беседы Латышеву. — Так, значит, благодарность? Видал, Шевчук, как мужики действуют? И на сорокаградусную, поди, меньше жать стали? Так или не так? — его вопрошающий взгляд переходил с одного лица на другое.
— Так, — сказал Сухоручков.
— Держатся, — кивнул Тылзин. — Разве что с получки. Так это такое дело…
— Выпить — это не пить? — уточняя, закончил за него майор.
— Один бог без греха, — улыбнулся и начальник отделения уголовного розыска. Круглому, простоватому лицу его улыбка придавала что-то озорное, совсем мальчишеское.
— Надо бы навестить ребят, — майор развел руками, скорбно покачал головой. — Форма! Напугаешь только!
— Не испугаете, — серьезно, словно разубеждая, сказал Скрыгин. — Не боязливый народ!
— Думаешь? — щурясь, чтобы спрятать прыгающие в глазах смешинки, в тон спросил майор. — Ладно. Пойду. Вы тут без меня начальника отделения угрозыска не обижайте, ребята… Он сбросил на скамью шинель, сверху положил шапку. Тряхнул головой, заставляя поглаже лечь редеющие, но все еще непокорные волосы. Многозначительно подмигивая, одернул китель.
— Как?
Подождав, пока закроется за ним дверь, Фома Ионыч вопросительно посмотрел на Латышева и Шевчука.
— Мужикам-то нечего мешать. Пойдемте ко мне. Пусть мужики ужинают да отдыхают…
— Так надо будет и Ивану Яковлевичу к нам зайти.
— Я через полчаса загляну, Антон Александрович! — пообещал Тылзин. — Идите.
— А я, — сказал начальник отделения уголовного розыска, — если не выгонят, здесь посижу. Там вот чья-то книжка лежит… Можно посмотреть?
— Пожалуйста, — разрешил Усачев, направляясь к умывальнику. — Устраивайтесь прямо на койке… Опять кто-то взял мое мыло, товарищи?.. Что это, в самом деле?..
Стук в никогда не запирающиеся двери заставил насторожиться всех, кроме Шугина.
Ганько фыркнул: стучат, словно к семейным!
Воронкин с Ангуразовым молча переглянулись.
Николай Стуколкин крикнул:
— Если не грабить — заходи!
Дверь отворилась, вошел начальник милиции.
— Здорово, ребята! К вам в гости можно?
— Со своей водкой, — усмехнулся Стуколкин, бравируя фамильярностью.
— К нам можно, — сказал Ганько, — а к вам лучше не надо…
— Правильно, — одобрил майор и стал осматриваться. — Зашел посмотреть, как живете. Все-таки знакомые. Не зайдешь — обидятся. Верно?
— Мы не обидчивые, — ответил за всех Стуколкин.
Четыре пары настороженных, далеко не ласковых глаз не отрываясь следили за Субботиным. И в каждом взгляде вопрос: нюхаешь, начальник?
Сев на табуретку возле стола, майор достал портсигар. Неторопливо закурив, сказал:
— В гости не в гости, а пришел вроде бы извиняться. Когда прописывал, думал — через месяц паспорта отбирать буду. Ошибся. В общем, молодцы ребята. Рад за вас… пока что…
— Мужики вы хорошие, но магазинчик-то все-таки сделали? Да, начальник? — подзадоривая, рассмеялся Стуколкин. — Скажи по совести, ведь на нас думаешь?
— Думать легче всего. Доказать надо! — не поворачивая головы, колко произнес Воронкин.
— Опять правильно, — согласился майор. — Но я, между прочим, на вас не думаю. Кража-то пустяковая — три шестьсот, если продавщица по ошибке двух не прибавила. Да и надеяться на большее только дурак мог, оборот-то весь три тысячи в месяц. Неопытный кто-нибудь…
Ткнувшийся лицом в подушку Шугин вдруг заворочался, сел. Тупо, без удивления посмотрел на необычного гостя. Протянув руку к тумбочке, вслепую нашарил папиросы, сгреб в горсть. Но не донес, рассыпал.
— Закуривай, — протянул ему портсигар Субботин.
Тяжестью своей непослушной руки пригнув руку майора с портсигаром, Шугин кое-как вытащил папиросу.
— А мне говорили, что у вас не пьют, — сказал майор, зажигая спичку. — Если с получки только…
— Разве н-нельзя? — спросил Шугин.
