На следующий день чуть свет, едва занялась оранжевая зорька над восточной фиолетовой грядой далеких гор, Вика осторожно, чтобы не разбудить Таисию Лукиничну, выбралась из палатки, наскоро умылась в роднике и отправилась к ближнему шихану. Была такая рань, что и птицы еще не пели, лишь неуверенно пробовал голос одинокий дрозд. Но пока Вика поднималась на крутенькую гору, там, внизу, вся роща наполнилась дивной музыкой. Давно сыгранный птичий оркестр давал очередной концерт на восходе солнца.
Вика удивилась, что и на самой макушке горы, откуда испокон веков стекала под буйными ветрами галечная цветная осыпь, тоже полыхала чистейшим охристым пламенем густая пышная чилига. Отсюда открывался вид поистине уж чудный: на востоке нежная, прозрачная синь будто струилась по дальнему хребту, из-за которого вот-вот покажется солнечный багровый диск; на берегу невидимой реки, надежно укрытой от глаз темным пойменным леском, белела россыпь будто карточных домиков, слабо курились кое-где утренние дымки над крышами; а в небе, поодаль от вершины, царственно парил вольный беркут, но кобчиков еще не было, да и жаворонки не успели подняться.
Вике хотелось подольше побыть одной, ни о чем не думая, только любуясь всей этой прелестью. Однако ей помешал Владлен:
— Доброе утро, Вика!.. Сегодня я вполне взрослый человек — проснулся раньше всех.
— Где ж ты был?
— Бродил по горам в гордом одиночестве.
Он взял ее руку. Она не отняла руки, но сказала:
— Ступай, братец, своей дорогой.
— Не гони… — И он вдруг опустился перед ней на колено. — Эх, милая моя сводная сестра, кто же это свел нас с тобой на мою бедную головушку?
— Встань, не дурачься, — сказала она. — Или я уйду, слышишь?
Он встал, порывисто обнял Вику, заглянул ей в глаза так близко, что она, защищаясь, прикрыла веки, и крепко поцеловал в губы. Потом еще…
— Я завтра же уеду, — сказала она, задохнувшись.
Но Владлен уже спускался по южному, крутому склону шихана.
— Мальчишка! — бросила она ему вдогонку и долго не могла успокоиться.
У Вики был похожий случай с тем доцентом, который усиленно ухаживал за ней. Тоже с виду серьезный человек, но слишком самоуверенный в своих ухаживаниях. Она решительно рассталась с ним, и даже мама, не в меру щепетильная мама, назвала ее тогда кисейной барышней. Да разве она действительно такая уж старая дева, что не способна ответить чувством на искреннее чувство? Или ее эмоциональный опыт настолько мал, что она вообще не умеет отличить любовь от любовной интрижки?
Нет, Вика все-таки не уехала домой раньше времени. Она гостила у отца полных две недели. Как ни занят был отец в эту летнюю пору, он выкраивал для нее чуть ли не каждый вечер. Катались по реке на моторной лодке. Были на обеде у Максима Дмитриевича и Елизаветы Михайловны Воеводинььх. Там Вика познакомилась с молодой четой — Юрием и Златой. После Владлен признался ей с некоторым вызовом, что еще недавно он увлекался этой Златой, да, к счастью, Юрий перешел ему дорогу. Вика поразилась его легкомыслию, но упрекать не стала, тем более что Владлен изменился за эти дни: не позволял себе никаких вольностей. Они обсудили чуть ли не все экономические проблемы. Владлен о многом рассуждал с дилетантской запальчивостью, делал опрометчивые выводы, тем не менее у него в запасе было столько интересных фактов из области управления промышленностью, что Вика позавидовала наблюдательности газетчика. Сам о том не догадываясь, он утвердил ее в некоторых мыслях, что могли пригодиться ей в работе.
В день отъезда, в аэропорту, Владлен сказал Вике, улучив момент:
— Если ты не возражаешь, я стану писать тебе в Баку.
— Ты лучше, братец, пиши в газету.
— Возьми мой служебный адрес.
— Что это, визитная карточка? Да ты важное лицо! — покачала головой, сдерживая улыбку. Но карточку не вернула.
Объявили посадку на бакинский самолет. Вика расцеловала отца, подала руку Владлену. Он низко поклонился, точно старомодный интеллигент. Вике сделалось жаль его, и она неожиданно поцеловала и «братца» в висок, тотчас заторопившись к выходу на летное поле. Это было так невероятно, что Владлен не смел поднять глаз на Платона Ефремовича, который будто ничегошеньки не заметил.
Когда они возвращались на трестовской «Волге» в город, рейсовый самолет ТУ-134 жадно набирал высоту над окрестной степью, на глазах уменьшаясь в размерах. Владлен провожал его взглядом до тех пор, пока он не скрылся за одиноким сухим облачком в летнем вылинявшем небе.
В редакции Владлен тотчас начал первое письмо Вике. Она еще не успела долететь до Апшерона, а он уже почувствовал себя на Урале кругом одиноким человеком. Письмо вышло пространное, пылкое, хотя надо было написать для начала коротко и сдержанно. Ну да он привык доверять чистому листу бумаги.
Судьбы иных городов, как, впрочем, и людей, на редкость переменчивы и своенравны.
Этот некогда губернский город был основан в середине восемнадцатого столетия как линейная крепость на юго-восточной окраине России. Потом город постепенно превратился в купеческий, с шумным Меновым двором, куда тянулись верблюжьи караваны из Бухары. Еще позднее, когда была построена железная дорога в Среднюю Азию, город утратил и свое торговое значение, его Меновой двор оказался тихим пригородным разъездом. Только в гражданскую войну история снова вернула былую славу уральскому форпосту, именно вокруг него развернулись драматические события большой силы, — Т у р к е с т а н с к и е в о р о т а переходили из рук в руки. Ну а в тридцатые годы индустриализация распорядилась по-своему — кто был ничем, тот стал всем: бывшие уездные городки вокруг за какие-то считанные годы вымахнули далеко вперед, а губернский, пусть и возведенный в ранг областного, долгое время ничем не обращал на себя внимание. Строили в первую очередь там, где геологи открывали железо, медь, никель, нефть. Прошло немало лет, пока длинная череда геологических открытий достигла наконец областного центра, окрестности которого, оказывается, таили в своих недрах несметные природные богатства. Вот теперь-то бывшая яицкая крепость выдвинулась на передний край технической революции. Никогда еще тут не было столько приезжего люда — молодых добровольцев, и вербованных по оргнабору, и тех, кому положено отработать хотя бы часть своих грехов перед обществом. Любая крупная стройка отличается необыкновенной людской пестротой — от героев своего времени до его обозников. И все-таки рабочих рук не хватает.
Сегодня Платон до обеда просидел над планом по труду на будущий год. Как не хотелось ему в разгар лета заниматься этим, но Злата Румянцева настояла. Они вдвоем считали и пересчитывали, какой рабочей силой располагает трест, какое и откуда ожидается пополнение, и у них не сходились концы с концами.
Платон коротко поглядывал на Злату: как бойко орудует она то арифмометром, то маленькой логарифмической линейкой. Он не удержался и заметил:
— А ловко же вы, Злата Романовна, владеете своей техникой.
— Что вы, Платон Ефремович! Техника-то допотопная. Но ничего не поделаешь, если новой недостает. В городе один-единственный вычислительный центр, да и тот принадлежит богатому дяде. Там машины простаивают, а мы с утра до вечера крутим свои арифмометры.
— Негоже делить электронику по ведомствам. Пора бы создать территориальный вычислительный центр.
— Но, к сожалению, нам с вами в данном случае никакие ЭВМ не помогут сбалансировать рабочую силу.
— Что правда, то правда.
— Одно из двух: или план капиталовложений останется на уровне текущего года, или надо будет где-то искать как минимум пятьсот рабочих. Есть еще третий выход — повысить производительность труда на десять-двенадцать процентов. Но мы же не чудотворцы.
— Жаль, очень жаль, Злата Романовна, — усмехнулся он. — Вам только читать приходилось, а я вот хорошо помню, какие творились чудеса на стройках первых пятилеток. Тогда казалось, что совершенно невозможное становилось реальностью.
— За счет физического напряжения?.. Но нынче другие объемы работ, Платон Ефремович.
— Именно другие. Однако и поныне, к примеру, отделка ведется, как правило, вручную. Сколько раньше было на площадках землекопов, тачечников, бетонщиков, такелажников и всяких там «разнорабочих». Со временем их заменили экскаваторы, башенные краны, бетонные узлы. А штукатуры так и остались, не говоря уже о малярах. Кстати, прикиньте-ка, пожалуйста, на досуге, много ли у нас занято людей на отделочных работах.
— У меня есть выборка.
— Вы молодец, Злата Романовна, вас никогда не застанешь врасплох. — Он взял клеенчатую тетрадь, полистал, подумал. — Ничего себе, третья часть всей рабочей силы. Видите, какие парадоксы научно-технического прогресса: стопроцентная механизация одних и почти нулевая — других работ. Оставьте мне ваши таблицы до понедельника. Покажу это кое-кому из начальства. Все не верят, что строители плохо вооружены. А у нас даже экономисты раз в год пользуются благами электроники. Никак мы не можем до конца сломать ведомственные перегородки, которые мешают соединять наши социальные преимущества с достижениями технической революции… Итак, на сегодня хватит, Злата Романовна. Вы свободны.
