— У меня есть выборка.
— Вы молодец, Злата Романовна, вас никогда не застанешь врасплох. — Он взял клеенчатую тетрадь, полистал, подумал. — Ничего себе, третья часть всей рабочей силы. Видите, какие парадоксы научно-технического прогресса: стопроцентная механизация одних и почти нулевая — других работ. Оставьте мне ваши таблицы до понедельника. Покажу это кое-кому из начальства. Все не верят, что строители плохо вооружены. А у нас даже экономисты раз в год пользуются благами электроники. Никак мы не можем до конца сломать ведомственные перегородки, которые мешают соединять наши социальные преимущества с достижениями технической революции… Итак, на сегодня хватит, Злата Романовна. Вы свободны.
— Не сердитесь, Платон Ефремович, что я оторвала вас от оперативных дел?
— Наоборот, спасибо, что оторвали.
Злата поднялась из-за стола, неловко одернула просторную блузу, сняла синие нарукавники и пошла к двери.
— Я забыл спросить вас, — остановил ее Платон. — Когда вы уходите в свой отпуск?
— Не раньше конца августа, — смущенно ответила она.
— Пожалуйста, закончите к тому времени все расчеты по труду на будущий год.
— Обязательно сделаю, не беспокойтесь, Платон Ефремович…
«Итак, нужно форсировать достройку нового профтехучилища, чтобы не оказаться в тупике, — оставшись один, подумал Платон. — Беда еще в том, что трест слишком мало получает жилой площади. Если сапожник обычно без сапог, то строители — без квартир. Вечная история: все в первую голову для эксплуатационников, строители же при них вроде бедных родственников. Впрочем, геологи тоже. Им сейчас надо вовсю наращивать запасы нефти, газа, а в экспедициях сильная текучесть кадров из-за нехватки жилья. Открыли богатства — и спасибо. Однако полагается заглядывать вперед, теперь уж до конца века. Именно геологи и строители должны работать в опережающем темпе, чтобы промышленный комплекс не пришлось в конце концов притормаживать. Азбучные истины. Однако кое-кто, не задумываясь, продолжает рубить сук, на котором сидит… Вот и надобно действовать заодно с геологическим управлением, — решил Платон. — Наживем врагов, зато две-три сотни квартир получим дополнительно. В горкоме поддержит Нечаев, в обкоме тоже есть кому поддержать. А что касается министерств, то волков бояться — в лес не ходить. Уж очень там блюдут ведомственные интересы. Лишь бы з а с т о л б и т ь по-купечески новые владения. Додумались даже электронику поделить».
— Разрешите?..
Платон поднял голову: в приоткрытой двери стоял Юрий Воеводин.
— Заходи… Что, опять не поладил с главным инженером? — наигранно весело спросил он.
— Раз вы сегодня хорошо настроены, Платон Дмитриевич…
— Я всегда должен быть хорошо настроен, — перебил его Платон. — Давай, выкладывай свое дело.
Юрий в некотором замешательстве покосился на него и действительно положил на стол докладную записку. Он предлагал сократить, пока не поздно, фронт работ в восточных микрорайонах, чтобы сдать до наступления холодов все двенадцатиэтажные дома в Северном жилом массиве, иначе отделка их затянется, как обычно, до нового года.
— Но мы еще вдобавок должны ввести в эксплуатацию новый корпус профтехучилища, — сказал Платон.
— Ради выполнения всего плана ввода я и предлагаю этот маневр отделочными бригадами.
— Кажется, резонно. Однако можно и доманеврироваться… Что думает на сей счет Виталий Владимирович?
— Я с ним не говорил.
— Почему?
— Он против абсолютно всех моих предложений.
— Нельзя, горячая ты голова, никак нельзя обходить главного инженера треста.
— Увольте, Платон Ефремович.
— В каком смысле, фигуральном или буквальном?
Юрий промолчал. Тогда Платон вышел из-за стола, подсел к нему, дружески заглянул в глаза.
— По собственному опыту знаю, приятно слушаться любимых учителей, однако полезно бывает поучиться и у тех, кому явно не симпатизируешь…
Уже кончая институт, он, Платон Горский, работал на строительстве крекинг-завода, первого на Урале. Начальником стройки, известным героем гражданской войны, гордилась вся молодежь, а вот главного инженера Климова недолюбливали за сухость, чрезмерную осторожность. Но главный инженер есть главный инженер, приходилось и ему подчиняться. Однажды в отсутствие начальника Климов приостановил земляные работы, которые выполнялись с ничтожным отступлением от чертежа, и распорядился удержать с молоденького практиканта Горского довольно крупную сумму. Конечно, обида, жалоба начальнику строительства. Тот выслушал и сказал: «Товарищ Климов прав. Я сам учусь у него быть пунктуальным, хотя мы с ним повидали на своем веку будто поровну: моя бригада освобождала город Туапсе, а Климов сооружал туапсинский крекинг…» После этого он, Платон, стал по-другому смотреть на главного инженера и успел кое-что позаимствовать у педанта Климова. Верно, климовский начет был единственной платой за учение в котловане, однако запомнился. Добрый начальник строительства, компенсируя ему, Платону, немалое удержание какой-то негласной премией, говорил на прощание: «Цени, парень, бесплатное обучение в институте и не забывай, что дальше за все придется рассчитываться с народом звонкой монетой…»
— Случай интересный, — заметил Юрий. — Но какая тут параллель с Виталием Владимировичем, не пойму.
— Жизнь не геометрия, всякие параллели в ней условны, — сказал Платон. — А теперь поедем в северные микрорайоны. Кстати, твой шеф с самого утра там.
Юрий понял только одно: управляющий трестом продолжает упорно налаживать отношения между ним, его выдвиженцем, и искушенным главным инженером.
Двориков проводил совещание субподрядных организаций. Этим щепетильным делом он занимался по поручению Платона, который считал себя плохим дипломатом — нет-нет да и повысит голос на всю эту привилегированную публику: сантехмонтажников, электромонтажников, спецстроевцев и прочая, и прочая. А Двориков умел с ними ладить без нажима, правда, иной раз в ущерб интересам генерального подрядчика, то есть самого треста. Тогда приходилось вмешиваться и Платону на правах «общевойскового начальника».
Совещание уже заканчивалось, когда они вошли в конторку одного из линейных стройуправлений. Субподрядчики как-то сразу стали сговорчивее, покладистее. Управляющий был доволен ходом совещания, однако предупредил, что пятый квартал двенадцатиэтажных домов в Северном жилом массиве надо сдать на месяц раньше. Никто не возразил, и Двориков с легким сердцем закончил переговоры за круглым столом.
Когда субподрячики разошлись, он поинтересовался, чем вызвана передвижка в сроках сдачи домов. Платон напомнил о нехватке отделочников, которых целесообразно до наступления зимы сосредоточить на объектах с наиболее высоким процентом готовности. (Двориков подумал, что и тут, наверное, не обошлось без прожектов выскочки Воеводина.)
— По науке лучше вести работы, конечно, широким фронтом, — говорил Платон. — Однако мы не можем рисковать нынешним планом ввода. Поймите, Виталий Владимирович, нам крайне важно доказать самим себе, что мы способны, черт возьми, осилить даже двести тысяч метров жилой площади. Возьмем этот п с и х о л о г и ч е с к и й б а р ь е р, тогда полегче станет.
Двориков не спорил. Недавно секретарь горкома пообещал решить вопрос о его переводе на должность управляющего трестом крупнопанельного домостроения.
— Итак, Виталий Владимирович, у вас нет серьезных доводов против вынужденного маневра отделочными бригадами? — спросил Платон.
— В принципе последнее слово за вами, — Двориков слегка пожал плечами.
— Последнее слово… Тогда, может быть, у вас есть свои предложения насчет ударной достройки профтехучилища?
— Мы разработали оптимальный график, и для меня график — закон.
— Он закон для всех. Однако жизнь вносит свои поправки.
— Я не имею сейчас готовых предложений, Платон Ефремович.
— Стало быть, принято единогласно, как объявляют на демократических собраниях, — шутливо заключил Платон.
За все время Юрий ни слова не проронил, наблюдая с интересом за управляющим, как тот мягко, убедительно рассуждал с главным инженером, как вроде мимоходом поймал Дворикова на том, что главный инженер, оказывается, и не думал о профтехучилище. Дипломат, Платон Ефремович, а еще говорит, что он не в ладах с дипломатией.
Двориков вернулся домой в отличном расположении духа: вечером ему позвонили из горкома и просили завтра в девять утра быть у Нечаева. Наступает, как видно, главная перемена в его жизни, пусть и несколько поздновато. А Римма сегодня была на редкость мрачной. После ужина он спросил ее:
— Тебе нездоровится, что ли?
Она с гневным укором посмотрела на него, достала из тумбочки какое-то письмо в желтом, совсем истрепанном конверте с пометками адресного бюро.
