Овидирь сказал:
— Ох, самые маленькие люди тунгусы были. Самые маленькие! Вроде мыши лесной маленькие. И каждый, кто хотел, обижал тунгусов. Шибко обижал!.. Друг — обижал. Начальник — обижал. Шаман — обижал. Все обижали? Почему тунгус самый маленький человек был?..
— Почему? — спросили тунгусы за Овидирем.
— Худо было! Ох, худо!.. А будет теперь хорошо?
— Будет теперь хорошо? — спросили дружно тунгусы.
— Будет, будет! — вскочили с мест в президиуме. — Товарищи, теперь будет!
Овидирь остановился. Глаза его горели. Он прислушался к ответу в президиуме и в зале и широко улыбнулся:
— Овидирь сказал. Ладно. Хорошо!
Это была первая в жизни речь, произнесенная Овидирем пред толпою, пред своими и русскими. И от этой первой речи у Овидиря сладко закружилась голова.
На собрате два монастырца привели Власия. Поп упирался, не хотел итти, но ему заявили, что поведут насильно, если он будет артачиться.
— Мы тебя, батя, судить там будем! Всем собранием! — объяснил полуугрожающе, полудобродушно один из провожатых. — За торговлишку и вообче!
Когда Власия вывели к столу президиума, в толпе стало настороженно тихо. Затихли и присмирели тунгусы. Овидирь впился взглядом во Власия и что-то неслышно проворчал.
Председатель пошептался с другими членами президиума и встал.
— Вот, значит, гражданин поп, бывший отец Власий, желаем мы воем собранием разъяснить проступки ваши. Как вы занялись недозволенной скупкой пушнины совместно со скрывшимся торговцем Макаром Глотовым. И окромя того обманно лечили ничего незначащими поповскими молитвами и курением ладана сынишку товарища тунгуса Овидиря, а сынишка этот, наплевать молитвам и ладану со свечками, помер... Незаконные и вредные ваши эти поступки для советской власти и против трудящихся... Могите оправдаться? Ну, а нам понятно, что никаких отговорок у вас быть не может! Сказывайте!
Власий понуро молчал. И только на настойчивые приглашения высказаться, сумрачно и неприязненно ответил, наконец:
— Я не торговал. Я к друзьям с гостинцами ездил. Вот и все...
— Овидирь, — обратился тогда председатель к тунгусу, — тебе всамделе поп другом приходится? Добро ты от него когда-нибудь получал? Слово хорошее слышал? Говори!
У Овидиря раздулись ноздри.
— Не слыхал! Нет! — заявил он. — Белку ему давал. Ему и Ковдельги!.. Шибко худо: двойное шаманство, дорогое шаманство, а парень умер!
— Гражданин поп, — посверкивая усмешками, укоризненно обратился председатель к Власию, — врете вы перед всем собранием, перед целым обчеством! И стыда у вас нету!
— Какой у его стыд!? — зашумели в собрании. — У долгогривых разве стыд бывает!..
— Врете вы, — продолжал председатель, — и не желаете покаяться пред советской властью. И передадим мы ваше дело законно милиции, а оттуда в суд. А это вам пахнет не сладко!
— Не сладко! — весело и угрожающе закричала толпа.
Власий сжался. Тунгусы глядели на него внимательно. Они чего-то ждали. В президиуме пошептались. Потом председатель снова встал и спросил:
— Граждане, товарищи! Как выходит по-вашему: достоин поп, бывший отец Власий отдаче под суд?
— Достоин! Конешно! В полном разе!.. — закричало собрание.
— Ну, — повернулся председатель к Власию,— получите покеда темную, при сельсовете. А по прошествии времени советский суд припаяет вам, сколь вами заслужено.
Власия увели, в церкви — в клубе постепенно затих шум. Тунгусы все еще чего-то ждали.
Наконец, Савелий не выдержал.
— Ух! — выдохнул он из себя. — Слабый какой батюсска! Никакой силы в нем нету! Совсем, совсем, как я, как вот Овидирь, как все!.. Обман!..
Тунгусы встрепенулись и подхватили:
— Обман! Никакой силы у него нету! Никакой!
Савелий продолжал:
— Всегда говорил: оксари сердитый! оксари сильный. Оксари надо бояться! батюсску надо бояться! Всегда говорил: оксари нельзя обижать, батюшку нельзя обижать! Ой, обманул! Слабый-слабый стал! Как кочекашка[14] слепой!
— Ой, обманул! — кричали тунгусы и смеялись. И вместе с ними громко и весело смеялось все собрание.
Обменяв в кооперации пушнину на нужные товары и припасы, тунгусы вернулись в тайгу. В тайгу они, кроме товаров, кроме муки, ситцу и пороху со свинцом унесли много нового. Они унесли уверенность, что с оксари и с харги не все обстоит благополучно. Что, может быть, и оксари и харги выдуманы Ковдельги и русскими шаманами. Им еще трудно было окончательно увериться, что никаких оксари и харги не существует. Но одно для них было ясно: русский шаман не имеет никакой силы. Да не только русский. Потому что ведь двойное шаманство не помогло сынишке Овидиря. Потому что ничего не сделали оксари и харги для того, чтобы помочь русскому шаману. Потому, что замолчал испуганно и Ковдельги и, узнав о собрании в Монастырском, признавался, что в эту зиму уйдет белочить в дальние хребты.
Синявка — самый плохой сорт белки. Выходная — самая лучшая.
Оксари — бог.
Ехор, ехондрить — пляска, плясать.
Покрута — кабальные договорные отношения, существовавшие между тунгусом-охотником и его «другом» купцом, скупщиком пушнины. Покрутой же называлось все то, что тунгус получал от купца в обмен за сданную пушнину.
Строганина, расколотка — сырая мороженая рыба, которую употребляют в пищу, нарезая стружками острым ножом или разбивая на куски.
Роудуга, ровдуга — грубо выделанная оленья замша.
Парка — короткая оленья доха.
Настовать — ухаживать.
Бойе — парень.
Харги — духи, черти.
Бунт — связка белки.
Районный исполнительный комитет.
В этом месте в журнале отсутствовала строчка – типографский брак.
Кочекашка — щенок.
