Что еще? А еще плановый отдел. Разведчикам важно, не только что производит Нижнелиманский судостроительный завод, но и сколько. Это элементарно. Значит, и плановый отдел интересен для разведки.
Обследовав все эти «точки приложения сил», я убедился, что порядок, установленный специальными инструкциями, соблюдается на заводе точно и что «щелей», различимых невооруженным глазом, в системе охраны государственной тайны нет.
Значит, надо смотреть глазом «вооруженным». Присмотреться к людям. Взвесив все, я все-таки решил начать с конструкторского бюро. Уж если шпионы полезли на верфи, то прежде всего они должны нацелиться на КБ.
— Мне хотелось бы самому взглянуть, как у вас поставлена выдача и прием чертежей.
— Вы правы, товарищ. — Она посмотрела на часики. — Тогда пойдем сейчас же. Рабочий день идет к концу.
Мы вышли из кабинета.
— У меня толковые комсомолки работают, — сказала Ксения Васильевна, запирая дверь. — Особенно Майя Савченко. Она сейчас дежурит. Недавно я перевела ее к себе из чертежниц.
Сделав десяток шагов по коридору, мы вошли в дверь рядом с прорезанным в стене оконцем.
В комнате, против двери, всю стену занимали высокие шкафы с чертежами и другой технической документацией.
За столом возле окошечка сидела очень миловидная девушка, тоненькая, с покатыми плечиками, чистенькая, темные волосы пострижены почти, как у мальчишки.
— Вот, Майя, — сказала Ксения Васильевна, — товарищ интересуется, как организовано у нас дело. Как ты выдаешь и принимаешь документы.
Майя порозовела и чуть улыбнулась.
— Пожалуйста. Но только уже поздно, Ксения Васильевна. — И вдруг пожаловалась: — Опять то же самое! Все сдали, а он все сидит. И вечно так!
— Ты про Кованова?
— А про кого же еще?
— Кто это? — спросил я.
— Есть у нас один товарищ. Изобретатель.
— Какой он изобретатель! Эгоист. Сидит там, выдумывает, считает, а другие его ждут. И не вспомнит.
— Когда человек творит, он обо всем забывает, — назидательно вставил я. — А может, он что-нибудь крупное изобретает! И вы ему вроде бы помогаете.
— Да ну! — Майя пренебрежительно махнула рукой. — Скажете тоже. Он уж сколько лет изобретает, какую уймищу собственных денег во всякие опыты вбил — и все без пользы.
В это время в коридоре за стеной прозвучали медленные, немного шаркающие шаги, окошко без стука отворилось, в него просунулась трубка чертежей, и глубокий, звучный молодой голос произнес, очень симпатично картавя:
— Забиг-гайте. Очень пг-гошу вас, побыстг-гее.
Майя с сердцем захлопнула окошко.
— «Побыстг-гее»! Сам опаздывает, а торопит еще. Видите, Ксения Васильевна? И даже в окошко не стучит. Для всех правила, кроме него...
— Майя, Майя, что это с тобой сегодня! — удивилась Воробьева. — Ворчишь, брюзжишь. Я тебя не узнаю.
Майя густо покраснела и молча принялась оформлять документы.
Но тут окно снова без спроса отворили, и изобретатель Кованое сказал тоном человека, имеющего право приказывать:
— Послушайте, я там в тетг-гади забыл листок с г-гасчетами. Дайте-ка его сюда.
— Как это «дайте»? Вы разве не знаете, что с территории выносить расчеты не положено? — Майя оглянулась на Ксению Васильевну — мол, видите, какой человек!
— Что значит «не положено»! — бурно запротестовал Кованов. — Этот листок не имеет никакого отношения к моей служебной деятельности. Это мои личные г-гасчеты. Я хочу пг-годолжить их дома! Попг-гошу их вег-нуть.
— А разве положено в служебное время заниматься не служебными делами?
— Бож-же мой! «Положено», «не положено»! Эти ваши пг-гавила только мешают г-габотать. Ну как мне это объяснить вам?
— Нечего мне объяснять, все равно я вам листок не верну, товарищ Кованов. Не имею права.
— Ну, хог-гошо, — неожиданно успокоился Кованое. — Как же мне тепег-гь быть? Завт-ra утг-гом я получу у вас этот листок, но считать в Кабе не смогу: в служебные часы не имею пг-гава. А ве-чег-гом мне пг-гидется снова вам его сдать, поскольку выносить с тег-гитог-гии г-гасчеты не положено, как вы выг-гажаетесь. Это же квадг-гатуг-га кг-гуга. А мне необходимо считать дальше, понимаете, необходимо.
— Приносите от начальника конструкторского бюро справку, что ваши расчеты не имеют никакого отношения к бюро и что он не возражает против их выдачи вам на предмет выноса с завода.
— Пг-гекг-гасно! — обрадовался Кованов. — Вот видите, пг-ги добг-гой воле всегда можно найти выход. Это замечательно. Как вы сказали? «На пг-гедмет выноса с завода»? Завтг-га же пг-гинесу вам спг-гавку на этот самый пг-гедмет.
Майя снова прикрыла окошко и стала быстро хлопать штампиком.
Оконце отворилось в третий раз, и Кованов сказал потухшим голосом:
— Но послушайте, ведь начальник бюг-го может не разобраться в моих г-гасчетах. Ведь это не по его специальности. Что же тогда?
— Ну что я могу сделать? — почти жалобно сказала Майя. — Ведь есть же правила! Не могу же я их нарушать!
Когда Кованов наконец ушел, Майя сказала, адресуясь явно ко мне, постороннему:
— Вот как некоторые относятся к нашей работе. Он считает, что он трудящийся, а я, например, бюрократка. Обидно же. И всегда этот Кованов что-нибудь нарушает.
— А покажите-ка, что у него за расчеты, — попросил я.
Тетрадный листок в косую клетку был исписан мелкими четкими цифрами и буквами — какими-то совершенно непонятными мне равенствами, вычислениями, неоконченными формулами. Рядом — несколько чертежиков-набросков, тоже четких и аккуратных.
— Китайская грамота, — констатировал я, разглядывая листок. — У меня к вам просьба. Скопируйте мне сейчас эту бумажку. Чтобы было точь-в-точь.
Майя вопросительно и несколько удивленно посмотрела на Воробьеву.
— Да, да, сделай, коль скоро товарищ просит.
Майя скопировала ковановскую бумажку, и мы с Ксенией Васильевной ушли.
Договорились так: обо всем, заслуживающем внимания, даже о незначительных фактах, которые можно поставить в косвенную связь с тем, что меня интересует, Ксения Васильевна немедленно сообщит мне. Соответственно она проинструктирует и Майю и других своих сотрудниц.
С тем мы и расстались.
— Ты когда-нибудь слышал о такой странной хвори — она называется «болезнь третьего курса»? — спросил я Славина, когда он яркими красками описал свое первое путешествие по городу.
Славин, «проявив инициативу», весь день ходил по тем местам, где побывал в свой последний приезд в Нижнелиманск Отто Грюн. Он заглянул в парикмахерскую, в аптеку — в ту самую, бывшую Гольдштейна, а ныне номер 13, — в магазин ширпотреба, в кинотеатр, в «Торгсин», в книжную лавку, в ресторан «Интурист», а теперь признался мне, что каждый служащий, которого он видел в этих учреждениях, казался ему подозрительным, возможным партнером секретаря германского консульства, похожим на человека, из-за которого тот приезжал в Нижнелиманск.
Мы втроем сидели в нашем номере после первого дня работы — Славин, Кирилл и я. В распахнутое окно гурьбою валили ароматы вечернего города — цветов, бензина, пыли... Шаркали сандалии по гранитным плитам тротуаров. Тревожаще и независимо постукивали женские каблучки. Хрипло позванивал старый, еще бельгийский трамвай. Снизу, из интуристовского ресторана, плыла мелодия танго.
— Не слышал о такой болезни? — переспросил я Славина. — Кому другому, а тебе непростительно, хотя ты до третьего курса и не дотянул. Ведь твой отец — доктор. Неужто он никогда не рассказывал? Словом, она заключается в том, что медики-третьекурсники обнаруживают у себя все болезни, которые изучают. Последовательно. Одну за другой. Страшная штука!
— Я все понял, — отреагировал Славин. — А как ее лечить, эту болезнь?
— Она проходит сама. Со временем. У тех, кто развивает самоконтроль, она проходит быстрее. В твоем случае всё чрезвычайно просто.
— То есть?
— Я даже не стану говорить о главном: чекист не имеет права на всеобщую подозрительность. Но скажу о сугубо практической вещи. Ведь ты видел далеко не всех людей, с которыми мог контактировать Грюн. Ты познакомился с провизором, с продавцами, с кассиршей кино, с парикмахером, с метрдотелем и официантами. А может, Грюну нужен был не кто-либо из них и даже не кто-либо из их сослуживцев, дежуривших месяц назад, а случайный посетитель. Покупатель. Клиент. Зритель. Наконец, просто прохожий на улице. Понимаешь? Вот и получается, что ты путешествовал не «по людям», а «по местам». Увы! — это совсем не одно и то же!
— Значит, я зря пробегал сегодня? — расстроился Славин.
— Нет, не зря. Ты познакомился с несколькими местными жителями. Некоторые из них старожилы. Значит, ты уже приступил к выполнению своей задачи. Общайся побольше. Старайся ближе сойтись с людьми, от которых можно получить интересную информацию. Вот, кстати, ты говорил, что заведующий книжной лавкой... Как его фамилия? Гмырь?.. Что Гмырь звал тебя в гости. Воспользуйся приглашением. Книжники — почти всегда и краеведы, люди много знающие, с широким кругом знакомств. Поболтай вечерок. Не исключено, что узнаешь что-нибудь интересное.
